Антон Чехов - Рассказы. Повести. 1898-1903
Богданович рассматривал этот рассказ Чехова в связи с произведениями о деревне других русских писателей; он находил, что «тема, затронутая Чеховым, не новая и часто служила для Гл. Успенского иллюстрацией непримиримости деревенского миросозерцания и кающегося интеллигента, который вместо распростертых объятий встречает в деревне вражду. Только Успенский обобщал эти столкновения, видя в них продукт старых крепостных отношений, не допускающих вполне человечных отношений в деревенском люде, для которого и самый искренний интеллигент всё же представлялся барином. Теперь эти старые воспоминания значительно сгладились, но не создалась зато и новая почва, на которой обе стороны могли бы сойтись, как равные» (там же, стр. 6). Критик объяснял и причину взаимного непонимания героев рассказа, которая кроется в спутанности и неясности классовых интересов: «Деревня может понять только определенный, материально выражающийся интерес, и трогательные, наивные речи Елены Ивановны ей чужды и непонятны…» (там же).
А. А. Измайлов, обращаясь к этому рассказу, также замечал, что он «живо затрагивает один из проклятых вопросов русской жизни – страшную рознь, какая лежит между барином и мужиком, устраняя всякую возможность не только слияния или сближения, но даже простой солидарности…» (А. Измайлов. Литературное обозрение. – «Биржевые ведомости», 1899, № 14, 15 января).
В. Альбов, напротив, считал, что трудно найти причину происходящих в «Новой даче» недоразумений; как и в других рассказах («Мечты», «Припадок», «Бабье царство»), здесь «мечта, порыв <…> неизменно гибнут, часто едва родившись на свет, но в них не разберешь, где кроется причина их гибели, во внешних или во внутренних условиях». Тему эту Чехов «варьировал на разные лады» (В. Альбов. Два момента в развитии творчества Антона Павловича Чехова (Критический очерк). – «Мир божий», 1903, № 1, стр. 98–99, 101).
А. Л. Волынский, стоявший на идеалистических позициях, видел выход в нравственной перестройке интеллигента: «Надо прежде всего внутренне сжиться с народом, выкорчевать все недоразумения и нелепости, крепко засевшие в народном уме и мешающие ему развиваться и доверчиво подходить к людям иной культуры. Только тогда можно найти пути для сближения столь различных сил» (А. Л. Волынский. Борьба за идеализм. Критические статьи. СПб., 1900, стр. 343). Критик определял Чехова как гуманиста, который «следит за жизнью деревни» «без сентиментального народолюбия, с простою сердечностью», и «вся художественная картина озаряется у него светом глубокого внутреннего сочувствия. Видно, что писатель хорошо знает и понимает народную душу и жизнь, улавливает воздействие на нее разных внешних умственных и социальных сил и разбирается в сложных вопросах современного народного быта с тонкой осторожностью и проницательностью» (там же, стр. 342).
Критика отметила и мастерство Чехова в изображении героев. «Действующие лица вырисованы с необычайной твердостью, хотя рассказ занимает всего один газетный фельетон и в своем содержании лишен, так сказать, центральной оси <…>, – писал Волынский. – Нельзя тоньше, чище и увереннее рисовать людей с различными индивидуальными физиономиями. Это целый мир характеров, привычек и идей» (там же).
Высоко оценил форму этого «незамысловатого и простого» рассказа Богданович. Он находил его, «по художественности», лучшей вещью «из написанных за последнее время Чеховым. В ней всё – движение и жизнь, крестьянские типы очерчены с тонким юмором, смягчающим резкость и неприглядность мрачной деревенской жизни» («Мир божий», 1899, № 2, стр. 3).
Толстой был недоволен изображением крестьян в «Новой даче» так же, как и в «Мужиках». 26 мая 1905 г. он сказал В. Г. Черткову: «„Мужики“ Чехова – плохое произведение. Чехов колеблется. „Новая дача“ – прямо отвратительна» (Д. П. Маковицкий. Яснополянские записки. Машинопись. – ГМТ).
Горький считал «Новую дачу» важным этапом в литературе о деревне. Он замечал: «В художественной литературе первый сказал о мужике новое и веское слово В. Г. Короленко в рассказе „Река играет“, затем А. П. Чехов написал один за другим три замечательных рассказа: „Мужики“, „Новая дача“ и „В овраге“, – его рассказы были приняты народнически верующей публикой враждебно, как хула на мужиков» («Семен Подъячев». – Горький, т. 24, стр. 240).
Вскоре после выхода в свет рассказ был переведен на немецкий язык. В апреле 1899 г. Е. Смирнова, жена псаломщика посольской церкви в Берлине, переведя «На подводе» и «Новую дачу», писала Чехову: «Имея намерение напечатать их в берлинском еженедельном журнале „Romanwelt“, я желала бы предварительно заручиться Вашим авторским согласием на напечатание вышеназванных рассказов в моем переводе» (ГБЛ). Доктор Герман Кармель, сотрудник «Русско-немецкого вестника» в Берлине и переводчик, сообщал Чехову 21 ноября н. ст. 1899 г.: «Из Ваших произведений я перевел „Новую дачу“ (часть перевода прилагаю для ознакомления), „Дуэль“, „Медведь“ (которого ставили в моем переводе на сцене Берлинск<ого> литературного общества) и „Чайка“» (ГБЛ).
Дама с собачкой
Впервые – «Русская мысль», 1899, № XII, стр. 149–164, с подзаголовком: (Рассказ). Подпись: Антон Чехов.
Вошло во второе издание А. Ф. Маркса 1903 г. («Приложение к журналу „Нива“ на 1903 г.»), т. XII.
В ГЛМ хранится страница черновой рукописи – конец главы IV. На ней надпись: «Это черновик „Дамы с собачкой“ А. П. Чехова. Ив. Бунин» (ЛН, т. 68, стр. 135).
Печатается по тексту: Чехов, 2, т. XII, стр. 61–77.
Одну из первых записей к рассказу Чехов сделал в августе 1896 г., находясь в Кисловодске: «Дама с мопсом» (Зап. кн. II, стр. 40). Запись можно датировать 24–31 августа.
В течение 1897 г. накапливались заметки к рассказу из быта губернского города. Первая из них: «Провинция. В ложе непременно губернаторская дочь в боа» (Зап. кн. I, стр. 68) – относится, вероятно, к первой половине 1897 г. Наверное, в середине 1897 г. сделана еще одна заметка к этому сюжету: «Чиновник носит на груди портрет губернаторши; откармливает орехами индейку и подносит ей» (Зап. кн. I, стр. 71). В 1897 г., между 9 октября и 15 ноября, в Ницце Чехов набросал конспект сюжета: богатый чиновник, носивший портрет губернаторши 14 лет, отказывается помочь ей, когда она овдовела, болеет, а «сын ее попался» (Зап. кн. I, стр. 78).
Несколько позже, но тоже до 15 ноября, набросок этого сюжета становится более развернутым; в нем происходит замена действующих лиц (сына на зятя): губернаторша пригласила чиновника, носившего ее портрет на груди, чтобы попросить у него денег. «Муж дочери, той самой, к<ото>рая когда-то сидела в ложе в боа, проигрался и растратил» (Зап. кн. I, стр. 79). Сюжет остался неосуществленным, три последние заметки были перенесены в Четвертую записную книжку как нереализованные, а губернаторская дочь в боа, которая должна была стать героиней другого произведения, оказалась в «Даме с собачкой» характерной деталью для губернского театра того времени (гл. III).
Еще чуть позже, но тоже до 15 ноября, Чехов занес в записную книжку: «У животных постоянное стремление раскрыть тайну (найти гнездо), отсюда у людей уважение к чужой тайне как борьба с животным инстинктом!» (Зап. кн. I, стр. 79). В измененной форме это вошло в главу IV рассказа – в раздумья Гурова о явной и тайной сторонах его жизни.
Очевидно, в первой половине 1898 г., не позже 23 сентября, записано сравнение: «Кружева на панталонах, точно чешуя у ящерицы» (Зап. кн. I, стр. 90). Сравнение кружев с чешуею есть в воспоминаниях Гурова о прошлых связях с женщинами (гл. II).
В те же годы в записных книжках Чехова появляются заметки, включающие мотивы курортных романов: в 1896–1897 гг. – о муже, имевшем двух жен (в Петербурге и в Феодосии или в Керчи) (Зап. кн. I, стр. 69 и Зап. кн. II, стр. 38); поздней осенью 1897 г. в Ницце – о молодом интересном человеке в Ялте, нравящемся сорокалетней даме (Зап. кн. I, стр. 81); в первой половине 1898 г. – о Z, который «в Кисловодске или в другом курортном городе сошелся с девочкой 22 лет» (Зап. кн. I, стр. 94). Как нереализованные, они тоже были перенесены в Четвертую записную книжку. (О группе записей, относящихся к губернскому городу и связанных с рассказом «Дама с собачкой», см.: З. Паперный. Записные книжки Чехова. М., 1976, стр. 65–68, о других записях к этому произведению – стр. 69–77, 84, 90.)
«Дама с собачкой» написана после продолжительного (почти год) творческого молчания Чехова.
6 июля и 6 августа 1899 г. Чехов виделся в Москве с В. А. Гольцевым, редактором журнала «Русская мысль». Возможно, в один из этих дней он обещал дать в журнал повесть. 15 сентября 1899 г. из Ялты, где достраивался его дом, Чехов писал Гольцеву: «Прости, не шлю повести, потому что она еще не готова. Паркетчики и плотники стучат с утра до вечера и мешают писать <…>. Повесть получишь к декабрьск<ой> книжке». И ему же – 27 сентября: «У меня уже всё готово, могу работать. Становится тихо».
