Каменная месса - Гюнтер Грасс
Когда же я осторожно указал, что во время командировки в Милан случайно заметил, как её друг Али внимательно читал арабскую газету, моё наблюдение подтвердилось. «Так он больше знает, не только по-арабски. Это он здесь, на Западе, нахватался. Али, чтобы ты знал, очень политикой интересуется. Я меньше. Он прямо фанатеет от этого. Но именно это я в нём и люблю».
Потом мне поведали, что её друга Али в одном политическом споре оскорбили как русского и он, кажется, даже получил увечья — с тех пор он хромает. «Но что-то я слишком разболталась!» — крикнула она, разделавшись, наконец, со шницелем и колой. И словно на прощание — «пока я сейчас ещё не ушла» — у неё возникла просьба. После того как я рассчитался, она выудила из сумки через плечо ключик от ячейки камеры хранения на вокзале.
Она вышла первой, оставив розы без внимания. Я последовал с ключиком, нашёл ячейку и открыл её. Взял с полки нелёгкий свёрток и передал его — нет, не моей Уте, должно быть, подруге Али Ютте — в сутолоке перед платформами. Без вопросов, без ответов.
— Пока, до скорого! — крикнула она и исчезла с пакетом в толпе. Это имело скорые последствия, но следующей встречи не последовало.
В то время, когда где-то в мире буквально ежесекундно взрывались бомбы и самодельные устройства, это происшествие могло бы затеряться среди многих сообщений, тем более что ущерб был невелик; но поскольку о месте взрыва оповестили и адрес этот был отмечен неизменными проявлениями благополучия и страдания, прибыли и убытков — нападение на Франкфуртскую биржу имело особое значение. Когда после постоянных приступов паники и безумия курс только успокоился и замер на нижней отметке, а на мрачном горизонте сверкнула пресловутая зарница надежды[26] — тогда это и произошло.
Перед парадным входом, так сказать с подветренной стороны скульптур — бронзового тельца и медведя[27], направленное взрывное устройство нанесло серьёзный материальный ущерб. Шестеро биржевых маклеров, среди них двое адвокатов Объединения защиты интересов мелких акционеров, были ранены осколками стекла и доставлены в ближайшую больницу. Скульптуры, особенно медведь, были также повреждены металлическими осколками. Ещё более серьёзными последствиями обернулись обвалы курсов валют, о чём объявили сразу же и на следующий день; памятуя о давнем крахе фондового рынка, заговорили о «чёрном понедельнике».
Конечно, в заголовках газет сразу замелькали хорошо известные, объявленные по всему миру в розыск имена и названия террористических организаций. Началась широкомасштабная облава. Параллельно последовал нескончаемый отток капитала. Хотя повреждения носили символический характер, Франкфуртской бирже настоятельно было рекомендовано сменить местоположение. И только в кулуарах, поодаль от жарких событий, поговаривали об одном счастливом случае: по словам очевидцев, за полчаса до взрыва перед главным входом в биржу стояла молодая женщина, одетая как средневековая святая. Некоторые видели её на том же самом месте в рабочие дни ещё на прошлой неделе. А другие свидетели сообщили, что наблюдали женщину в похожем или в таком же наряде перед зданием «Дойче Банка» ещё в октябре. И перед банком, и перед биржей она дарила розы маклерам, которые бросали ей монеты, и прочим прохожим. Полиция, кстати, подтвердила, что её место между банком и биржей было санкционировано для публичного стояния.
Только после того, как масштабная облава не принесла никаких результатов, с более чем недельным опозданием, святая, идентифицированная теперь как Елизавета Тюрингская, попала под подозрение. Газеты даже растиражировали фотографии переодетой женщины. Несмотря на активные меры, полиции не удалось её арестовать. Поздно, в который раз слишком поздно, следственные органы всерьёз восприняли информацию, которая вывела бы их по горячим следам на преступницу гораздо раньше. Молодой человек с собакой, который продавал журналы бездомным в центре города перед достопримечательностями, в том числе перед биржей, сразу после теракта всюду рассказывал, что он якобы видел «смешную святую», когда как раз шёл на работу, а на обратном пути «её уже не было, только коробка ещё была, на которой она стояла». Даже лежавший поблизости бездомный обратился к молодому человеку с собакой: «Ну ясно же. В коробке спрятали бомбу». Но кто поверит бродяге?
Всё это произошло одиннадцатого ноября, мрачным, пасмурным днём. Незадолго до наступления сумерек. Хотя моросило не сильно, говорили, что, вероятно, дождь прогнал святую. В спешке постамент — та зловещая коробка — был забыт. Так горячие следы простыли. Вскоре снова было объявлено, что за терактом стоят люди, которые находятся в международном розыске. Указания на подозреваемых и их организацию снова и снова вели на Ближний Восток, в гипотетических разговорах упорно всплывал Ливан. Мне было лучше знать.
Историю Али, наполовину казаха, и его семьи я послушал бы с удовольствием, когда с моей Утой, именуемой во внеслужебное время Юттой, ел чечевичный суп, в то время как она по кусочкам уплетала свой шницель. Но моя статуя, одетая в гражданское платье, не очень-то хотела распространяться об Али. Полагаю всё же, что дед Али по отцовской линии был настоящим поволжским немцем. Вся семья — крестьяне-меннониты[28] — сперва была депортирована в Сибирь, потом, после смерти Сталина, осела в Казахстане. Там отец Али мог жениться или вступить в любовную связь с настоящей казахской женщиной. Когда же Али, звавшегося тогда Гербертом, казахи оскорбляли как немца, отец Али вместе с сыном, как и многие другие, перебрались в Германию, где их оскорбляли уже как русских. Вот тут Али и вспомнил о своей мусульманской матери. Она осталась в Казахстане, где была её семья. Поскольку Али не хотел терпеть оскорблений ни как немец, ни как русский, он выучил арабский и увлёкся политикой.
Так или примерно так могла бы нашептать историю своего возлюбленного моя статуя, когда разделалась со шницелем. Но она созналась только в том, что при первой же возможности он снова хотел бы вернуться в казахские степи, а она отправилась бы за ним следом, несмотря ни на что.
Где ей суждено быть? Иногда я представляю её себе: на бескрайних просторах, стоящую неподвижно, укрытую до плеч конской накидкой. Взгляд её устремлён в никуда.
В Наумбурге я больше никогда не был. Может быть, в скором времени я и съезжу туда, как раньше, с моей женой. Мы пройдём через западные ворота к алтарной части собора, остановимся у хоров, посмотрим на статуи
