Вся правда о Муллинерах (сборник) - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
— Садись, малый, скушай маринованную луковичку, — сказал он бодро и хлопнул Ланселота по плечу. — Пришел сказать мне, что берешь назад свой идиотский отказ работать в фирме, э? Уж конечно, мы считаем ниже своего достоинства начать снизу и подняться наверх? Но подумай, дорогой мой. Мы все сначала учимся ходить, а уж потом — бегать, и ты ведь вряд ли думал, что я назначу тебя главным заготовителем огурцов или главой отдела укупорки уксуса, прежде чем ты приобретешь опыт, потрудившись в поте лица.
— Если вы разрешите мне объяснить, дядя…
— А? — Добродушие мистера Бриггса несколько поугасло. — Значит, я должен понять, что поступить в фирму ты не хочешь?
— И да, и нет, — ответил Ланселот. — Я все еще считаю, что шинковка огурцов и погружение их в уксус не совсем подходящее жизненное призвание для человека с огнем Прометея в груди. Но я готов отдать в распоряжение «Пикулей Бриггса к завтраку» свой поэтический дар.
— Ну, это все-таки лучше, чем ничего. Я только что кончил править гранки последней штучки, которую представил наш человек. Отличная, между прочим, вещица. Вот послушай:
Ах, радостям земным недолго длиться, Смерть зачеркнет последнюю строку. Мужайся, друг! Есть время насладиться, Вкусив «Пикули Бриггса к завтраку»!Если ты можешь предложить нам что-нибудь в таком роде…
Ланселот поднял брови. Его губы презрительно искривились.
— Вещица, которую набросал я, не совсем в этом роде.
— А, так, значит, ты уже что-то написал?
— Так, morceau.[1] Не хотите ли послушать?
— Валяй, мой мальчик.
Ланселот достал рукопись и откашлялся. Потом начал читать тихим музыкальным голосом:
«ТЕМЕНЬ»
(Плач)
Л. Бассингтон Муллинер
(копирайт для всех языков, включая скандинавские).
(О праве переделки в пьесу, музыкальную комедию или киносценарий обращаться к автору.)
— «Плач»? А что это такое? — осведомился мистер Бриггс.
— Вот это, — ответил Ланселот. Он прочистил горло и начал:
Черные ветви, Точно иссохшие руки трупа, Дрожат в еще более черном небе. Холодные ветры, Жгучие, будто привкус полузабытых грехов. В воздухе скорбно реют летучие мыши, А на земле Черви, Жабы, Лягушки И ползучие твари, которым названия нет. И всюду кругом Опустошение, Обреченность, Диспепсия И безнадежность. Я — летучая мышь, что реет в тенетах Судьбы, Я — червь, извиваюсь в трясине Разочарований. Я — жаба в оковах отчаяния. Я страдаю диспепсией.Он сделал паузу. Глаза его дяди выпучились, почти как глаза ползучей лягушки, которой названия нет.
— Что это? — осведомился мистер Бриггс.
Ланселот не мог поверить, что его творение способно озадачить даже самый скудный интеллект, тем не менее он не отказался объяснить.
— Это символическое произведение, — сказал он. — Оно рисует состояние духа человека, который еще не попробовал «Пикулей Бриггса к завтраку». Я настаиваю, чтобы набиралось оно вручную на веленевой бумаге кремового оттенка.
— Да? — сказал мистер Бриггс, нажимая кнопку звонка.
— С золотым обрезом. Переплет, разумеется, должен быть из мягкой шагрени, желательно лилового тона. Тираж не более ста пятидесяти экземпляров. Каждый я подпишу…
— Звонили, сэр? — сказал дворецкий, появляясь в дверях.
Мистер Бриггс коротко кивнул.
— Бьюстридж, — сказал он, — вышвырните мистера Ланселота вон.
— Слушаю, сэр.
— И последите, — добавил мистер Бриггс, надзирая за последовавшей процедурой из окна библиотеки, — чтобы его тень более никогда не омрачала моего порога. А когда закончите, Бьюстридж, позвоните по телефону моим адвокатам. Я хочу изменить завещание.
Юность легко оправляется от самых тяжких ударов. Все его надежды на будущее рухнули, внушительный синяк мешал ему принять сидячее положение — и вы, возможно, вообразили, будто возвращение Ланселота Муллинера из Патни напоминало возвращение покойного Наполеона Бонапарта из Москвы. Однако дело обстояло отнюдь не так. Что, спросил себя Ланселот, возвращаясь в лоно цивилизации на империале омнибуса, что такое деньги? Любовь, истинная любовь — нет ничего важнее и сильнее ее. Он отправится к лорду Биддлкомбу и объяснит ему этот факт в нескольких тщательно выбранных словах. И его сиятельство, растроганный таким красноречием, без сомнения, уронит аристократическую слезу и тотчас распорядится, чтобы приготовления к его свадьбе с Анджелой (ибо так, успел он узнать, звали его возлюбленную)
