Уильям Теккерей - История Сэмюела Титмарша и знаменитого бриллианта Хоггарти
Я сказал, что приду непременно и прихвачу с собою Хоскинса.
Он отвечал, что я его разодолжил и что он будет весьма рад видеть Хоскинса; и в назначенный день и час мы, как и было условлено, припожаловали на Мидлтон-сквер; но хотя Гас был одиннадцатый конторщик, а я двенадцатый, я заметил, что мне подносили первому, да к тому же лучшие куски. В тарелке с телячьим супом, которую поставили передо мной, оказалось против Хоскинсовой вдвое больше фрикаделей, и мне же выложили из сотейника чуть не все устрицы. Какое-то блюдо Раундхэнд предлог жил было Гасу прежде меня. Но тут его дородная, свирепая на вид супруга, в платье красного крепа и в тюрбане, сидящая во главе стола, прикрикнула: "Энтони!" — и бедняга Раундхэнд торопливо поставил тарелку на место и покраснел до корней волос. А слышали бы вы, как миссис Раундхэнд разливалась соловьем об Вест-Энде! У ней, сами понимаете, имелась Книга пэров, и она столько всего знала про семейство Бум, что я просто опомниться не мог от изумления. Она спрашивала меня, каков доход лорда Бума, сколько у него выходит в год — двадцать тысяч, тридцать, сорок, а то, может, и все сто пятьдесят? Приглашают ли меня в замок Бумов? Как одеваются молодые графини, и неужто они носят эти ужасные рукава с буфами, какие нынче входят в моду? И тут миссис Раундхэнд бросила взгляд на свои толстые, все в веснушках, обнаженные руки, которыми она очень гордилась.
— Сэм, мой мальчик! — воскликнул посереди нашей беседы Раундхэнд, который успел уже осушить не один стакан портвейну. — Надеюсь, вы не упустите такой случай и всучите им парочку-другую акций Западно-Дидлсекского… а?
— Вы снесли графины вниз, мистер Раундхэнд? — гневно вскричала хозяйка дома, желая прекратить этот неуместный, на ее взгляд, разговор.
— Нет, Милли, я их опорожнил, — отвечал Раундхэнд.
— Никаких Милли, сэр! Извольте спуститься вниз и велите Ленси, моей горничной (взгляд в мою сторону), чтоб она сбирала чай в кабинете. Мы сегодня потчуем джентльмена, который не привычен к пентонвиллским обычаям (опять взгляд в мою сторону); но он не погнушается обычаями друзей.
Тут тяжелый вздох всколыхнул могучую грудь миссис Раундхэнд, и она в третий раз поглядела на меня, да так, знаете, грозно, что я прямо рот разинул. А что до Гаса, так с ним она за весь вечер и двух слов не сказала; но он утешался горячими сдобными булочками, которые поглощал без счету, и чуть не весь вечер (а жара стояла непомерная) прохлаждался на балконе, посвистывая да болтая с Раундхэндом. Уж лучше бы мне тоже сидеть с ними больно душно да тесно было в одной комнате рядом с дородной миссис Раундхэнд, которая расположилась подле меня на диване.
— А помните, какой веселый вечерок у нас выдался прошлым летом? донесся до меня голос Хоскинса, который, облокотясь о перила, бросал нежные взгляды на девиц, возвращавшихся из церкви. — Миссис Раундхэнд была в Маргете, а мы с вами скинули сюртуки, рому у нас было вдоволь и целый ящик манильских сигар…
— Шш-ш! — испуганно оборвал его мистер Раундхэнд. — Милли услышит.
Но Милли не слыхала; Милли с увлечением рассказывала мне нескончаемую повесть о том, как она вальсировала с графом де Шлоппенцоллерном на городском балу, который давали в честь союзных монархов, и какие у графа были густые длинные белоснежные усы, и как ей было чудно кружиться по зале в объятиях столь знатного кавалера.
— Но с тех пор, как я вышла за мистера Раундхэнда, он мне ничего такого не позволял… ни разу не позволил, а в четырнадцатом годе так полагалось принимать особ королевской крови. И вот двадцать девять молодых девиц из лучших лондонских семейств, уж поверьте, мистер Титмарш, самых лучших семейств: там были дочери самого лорд-мэра, и олдермена Доббина, три дочки сэра Чарльза Хоппера, это у которого громаднейший дом на Бейкер-стрит; ну, и ваша покорная слуга, которая в те поры была постройней против нынешнего, двадцать девять нас было, и нам для этого случая наняли учителя танцев, и мы учились танцевать вальс, и для такой надобности нам отвели Египетскую залу в доме лорд-мэра. Да, он был великолепный кавалер, этот граф Шлоппенцоллерн!
— Но зато и дама у него была великолепная, сударыня, — сказал я и покраснел как рак.
— Подите вы, проказник! — хихикнула миссис Раундхэнд и игриво шлепнула меня по руке. — Все вы в Вест-Энде на один покрой, все обманщики. Вот и граф был в точности как вы. Ах, да что говорить! До свадьбы вы сахары-медовичи, так и рассыпаетесь в, комплиментах, а как завоюете девичье сердце, так куда девался прежний пыл. Вон погладите хоть на Раундхэнда, прямо как дитя малое, все норовит бабочку носовым платком изловить. Ну, где ж такому человеку меня понять, где уж ему заполнить мое сердце? — И она прижала руку к своей пыль ной груди. — Увы1 Неужто и вы станете когда-нибудь пренебрегать своей супругой, мистер Титмарш?
Так она говорила, а по городу плыл колокольный звон, кончилась служба, а я представил себе, как моя милая, милая Мэри Смит в скромной серенькой мантильке возвращается из сельской церкви в дом своей бабушки, а колокола перекликаются, и в воздухе пахнет душистым сеном, и река блестит на солнце алая, багряная, золотая, серебряная. Моя милая Мэри за сто двадцать миль от меня, в Сомерсетшире, возвращается из церкви домой с доктором Снортером и его семейством, она всегда ходит с ними в церковь; а я сижу тут и слушаю эту противную сластолюбивую толстуху.
Я не удержался и нащупал половинку шестипенсовика, о которой, вы помните, уже говорил, и, привычным движением прижав руку к груди, оцарапал пальцы об мою новую бриллиантовую булавку. Мне доставили ее от мистера Полониуса накануне вечером, и, отправляясь на обед к Раундхэндам, я ее обновил.
— Что за прекрасный бриллиант! — сказала миссис Раундхэнд. — Я весь обед с него глаз не сводила. Каким же надо быть богачом, чтоб носить такие драгоценности, и как вы можете оставаться в этой противной конторе при ваших-то знатных знакомствах в Вест-Эйде?
Эта особа так меня допекла, что я вскочил с дивана и, не ответивши ей ни слова, кинулся на балкон, на свежий воздух, где пребывали джентльмены, и при этом чуть не разбил голову о косяк.
— Гас, — выпалил я, — мне что-то нездоровится, пойдем домой.
А Гасу только того и надо было — он уже успел проводить нежным взглядом всех до одной девиц, что возвращались из всех до одной церквей, и на дворе стало смеркаться.
— Как! Да что это вы? — воскликнула миссис Раунд-хэнд. — Ведь сейчас подадут омара. Надо немножко подкрепиться. Мистер Титмарщ, конечно, не к такому привык, но все же…
Стыдно признаться, но я чуть не сказал: "К черту омара!" — да тут Раундхэнд подошел к своей супруге и шепнул, что мне нездоровится.
— Да-да, — с многозначительным видом подтвердил Гас. — Не забудьте, миссис Раундхэнд, что только в четверг он был в Вест-Энде, и его звали обедать с самыми что ни на есть сливками высшего света. Вест-эндские обеды даром не проходят, верно я говорю, Раундхэнд?
— Ежели бы вы играли в кегли… вы бы, наверно, не отказались от роббера, — мигом нашелся Раундхэнд.
— В воскресенье, в моем доме — не позволю, — гневно отрезала миссис Раундхэнд. — И слышать не хочу ни об таких картах. Или уж мы не протестанты, сэр? Не христиане?
— Ты не поняла, дорогая. Мы говорили совсем об другом роббере, не об висте.
— И слышать не желаю ни об каких играх у себя в доме в воскресенье, заявила миссис Раундхэнд и, даже не попрощавшись с нами, выскочила за дверь.
— Не уходите, — промолвил ее до крайности напуганный супруг, — не уходите. Покуда вы здесь, она не появится. Сделайте милость, не уходите!
Но мы все же ушли, а когда оказались у себя дома на Солсбери-сквер, я попенял Гасу за то, что он проводит воскресенья в безнравственных развлечениях, и на сон грядущий прочел вслух одну из проповедей Блейра. А улегшись в постель, я невольно подумал о том, какую удачу принесла мне. бриллиантовая булавка; причем, как вы узнаете из следующей главы, на этом мои удачи не кончились.
ГЛАВА V,
повествующая о том, как бриллиант вводит его счастливого обладателя в
еще более высокие круги
Говоря по правде, хотя в предыдущей главе я уделил бриллианту всего несколько слов, в мыслях моих он занимал далеко не последнее место. Как я уже упомянул, булавку доставили от мистера Полониуса в субботу вечером; нас с Гасом не было дома, мы за полцены наслаждались жизнью в Сэдлерс-Уэлз; а на обратном пути, должно быть, еще и выпили подкрепляющего; впрочем, это к делу не относится.
Так вот, на столе лежала коробочка от ювелира; я вынул булавку, и боже мой! — как засверкал, заиграл бриллиант при свете нашей единственной свечи.
— Да при нем и без свечи будет светло! — сказал Гас. — Это бывает, я читал про это в истории…
Я не хуже него знал историю Хаджи-Гасана-Альгабала из "Тысячи и одной ночи". Но мы все равно решили попробовать и задули свечу.
