Божена Немцова - Бабушка
– Не иначе как нашего бесенка проделки! — решила бабушка. — Нет, надо домой собираться, пока они всю мельницу вверх дном не перевернули!
Но хозяева решительно воспротивились: не прерывать же рассказ о французской войне и трех монархах! Бабушка видела всех троих: немало пришлось ей испытать на своем веку, было что порассказать о годах войны, каждое ее слово-правда! ...
– А что это за три ледяных великана, которых напустили русские на Бонапарта? — спрашивал молодой работник, красивый и веселый парень.
– Неужто не можешь догадаться? Это три месяца: декабрь, январь да февраль, — объяснил старший работник. — В России такая студеная зима, что людям приходится прятать лицо в футляр, а то нос отмерзнет. Французы-то к холоду не привыкли, как пришли туда — все тотчас и перемерзли. А русский небось наперед знал, что так будет, вот француза у себя и придержал. Ну, и хитер!...
– А императора Иосифа вы тоже знавали? — спросил у бабушки один из помольщиков.
Еще бы не знать, разговаривала с ним, и дал он мне самолично вот этот талер, — отвечала бабушка, берясь за подвешенную к гранатовому ожерелью монету.
– Пожалуйста, бабушка, расскажите, как было дело! — раздалось со всех сторон. Смекнув, о чем будет разговор, дети притихли, затем спрыгнули с печи и тоже принялись уговаривать старушку, уверяя, что про талер они ничего не слыхали.
– Но ведь пани мама и пан отец знают эту историю, — отнекивалась бабушка.
Хороший рассказ не то что два раза — сколько угодно можно слушать, не надоест . . . Пожалуйста, расскажите, — просила и пани мама.
— Ну уж ладно, расскажу; а вы, дети, сядьте и сидите смирно. Дети мигом расселись и замолкли, словно в рот воды набрали.
– Когда строился Новый Плес (Иозефов), была я подросточком. Родом-то мы из Олешнице, знаете, где Олешнице?
– Кажись, это за Добрушкой, в горах на Силезской границе, — отозвался старший работник.
– Вот-вот .. . Жила по соседству с нами в маленькой избенке вдова Новотная. Добывала она себе пропитание тем, что ткала шерстяные одеяла. Сработает несколько штук и несет их продавать в Яромерж либо в Плес. Бывало, примется мать-покойница за стряпню, а мы, дети, убежим к соседке. Наш батюшка кумом ей доводился. Только я стала вникать в дело, Новотная, как зайду в избу, обязательно скажет:
– Сядь поди за стан да поучись, придет время — сгодится. Приобвыкнешь к делу смолоду, не помрешь старухой с голоду. Была я до работы охоча, понукать меня не приходилось. И скоро так наловчилась, что и самою Новотную могла заменить. О ту пору император Иосиф часто бывал в Новом Плесе. Много о нем говорили, а кто видел его, хвалился будто невесть чем. Однажды Новотная собралась с товаром в Плес, а я попросила своих отпустить меня посмотреть город. Матушка увидала, что куме ноша не под силу, и говорит: «Иди, дочка, поможешь товар нести». На другой день по холодку пустились мы в путь и уже к полудню были на лугах, что у самого Плеса. Видим, водном месте лежат бревна. Сели мы, начали обуваться. Кума и говорит:
– Куда бы мне, горемычной, пойти наперед всего с одеялами?
Видим, от города прямо к нам идет какой-то господин. В руках у него не то труба, не то флейта. Прикладывает он ее бесперечь к глазу, а сам поворачивается во все стороны.
– Глянь, никак это музыкант, — говорю я куме, — слышишь, как он свистит, а сам чего-то вертится.
– Глупая ты, девка, какая тебе флейта, да и не музыкант это вовсе, а господин, что смотрит за постройкой. Я частенько его вижу. Это такая трубка, а в ней стеклышко, сквозь то стеклышко он и глядит. Говорят, через него далеко-далеко видать, и кто где находится, и кто что делает.
– А вдруг он видел, как мы обувались? — испугалась я.
– Ну и пускай! Чего ж тут плохого? — засмеялась Новотная.
За разговором мы и не заметили, как господин очутился рядом с нами. На нем был серый камзол и маленькая треуголка, а из-под нее торчала коса с бантом. Был он молодой и красивый, — прямо картинка.
– Куда путь держите и что за товар несете? — спросил господин, остановившись около нас. Кума объяснила, что несет в Плес на продажу одеяла.
– Какие одеяла? — продолжал он расспрашивать.
Шерстяные одеяла, господин, чтоб накрываться. Может, какое вам по вкусу придется? — И тут Новотная, скоренько развязала свой узел, разложила одно одеяло на бревнах. Кума на селе была смирная, а когда ей нужно было сбыть товар, тараторила без умолку.
– Это твой муж работал? — допытывался господин.
– Работал, золотой мой, работал, да вот на жатву два года будет, как доработался до чахотки. Хорошо, я нет-нет да и приглядывалась к тканью — и сама научилась. Теперь Мадле говорю: учись, Мадла, чему научишься, того никакой грабитель у тебя не отымет.
– Это твоя дочь? — снова спрашивает господин.
– Нет, соседкина. Помогает мне ткать. Не глядите, что мала, дело у нее в руках так и горит. Это вот одеяло ее работы.
Господин ласково взглянул на меня и потрепал по плечу; отродясь не видывала я таких красивых глаз — синие-синие, как васильки.
– А у тебя своих детей нет? — обратился господин к куме.
– Как же, как же, сын есть, — затрещала Новотная, — я его в Рихново учиться отдала. Господь бог не обидел его разумом, учиться для него все равно, что орехи щелкать. А как в костеле поет! .. . Последний грош отдам малому с радостью, только бы вышел из него священник.
– А что, если твой сын не захочет стать священником?
– И что вы, милый господин, Иржик послушный парень, — отвечала Новотная. Между тем я все посматривала на трубочку и думала — как это все из нее видит господин.
А он словно по глазам отгадал мои мысли и говорит:
– Тебе, верно, хочется узнать, далеко ли видно в подзорную трубу? Я застыдилась, глаз поднять не смею, а Новотная уж тут как тут:
– Она, Мадла, думала, что это флейта, а вы музыкант. Да я ей растолковала, кто вы такой.
– А разве ты знаешь? — улыбнулся господин.
– Ну, как звать вас, я не знаю, а вот что вы через трубу приглядываете за людьми, за тем, как они работают, это мне известно. Нешто не так?
Господин прямо за бока схватился от смеха.
– Угадала, матушка, угадала... Хочешь посмотреть? — обратился он ко мне, вдоволь насмеявшись, и приставил мне трубку к глазу.
Родненькие мои, кабы вы знали, что за чудеса я увидела в Яромержи! Словно я в окна к людям заглянула, каждого в отдельности рассмотрела и увидела, что он делает, будто рядом с ним стояла. За городом, в полях работают люди, — а передо мной они как на ладонке! Хотела я передать трубку куме, да она отказалась:
– Что ты, что ты, — говорит, — негоже мне, старухе, забавляться игрушками!
– Это не для забавы, для дела нужно, матушка, — возразил господин.
– Ну и смотрите себе, а мне ни к чему, — заявила кума, да так и не взяла трубку. Пришло мне тут в голову: хорошо бы через то стеклышко посмотреть на императора Иосифа.
Начала я поворачивать трубку во все стороны. Господин казался таким добрым, и я призналась ему, кого ищу.
– А зачем тебе император Иосиф? Разве ты его любишь? — спросил он меня.
– Еще бы не любить, его все хвалят, говорят, он добрый и ласковый. Мы каждый день молимся, чтобы бог послал долгую жизнь ему и его матушке.
Господин как-то странно усмехнулся:
– А хотела бы ты с ним поговорить?
– Упаси боже! Куда бы я глаза дела? — отвечаю.
– Вот не боишься же ты меня, а император такой же человек.
– Такой да не такой, милый господин, — отозвалась кума, — император он и есть император, что там говорить. Я слыхала, стоит только посмотреть ему в глаза, и тебя то в жар, то в холод бросает. Это наш староста сказывал, он уже два раза с императором говорил.
– Верно, у вашего старосты совесть нечиста, вот он и не смотрит в глаза людям, — заметил господин, а сам пишет что-то на бумажке. Потом отдал эту бумажку куме и наказал, чтобы она в Плес шла на склад, там ей заплатят за одеяла. А мне дал серебряный талер со словами: — Возьми эту монету на память и не забывай императора Иосифа и его матушку. Помолись за него, молитва от чистого сердца угодна богу. А когда придете домой, можете сказать, что разговаривали с императором Иосифом.
Сказал, повернулся и ушел.
А мы встали на колени и не знаем, что делать от страха и радости. Кума начала меня бранить, зачем я много болтала, будто сама не тараторила без умолку! Да кто же мог подумать, что это сам император! Успокоились мы, как вспомнили про талер; видно, не прогневали его, коли сделал он мне подарок. На складе куме дали за одеяла в три раза больше, чем она запросила. Домой мы уж не шли, а будто на крыльях летели. Расспросам не было конца, все нам завидовали. Матушка отдала просверлить в талере дырочку, и с той поры я ношу его на шее. Как туго ни приходилось, я его не разменяла. Жалко, куда как жалко, что лежит теперь император в сырой земле! — с глубоким вздохом закончила бабушка.
