Жорж Санд - Франсия
— Твоей матери, я знаю, но, мое бедное дитя, ты хочешь, чтобы я вспомнил…
— Вы видели ее в театре. Если бы вы вновь встретили мою матушку на Березине, то, конечно, узнали бы ее.
— Да, если бы у меня было время хоть что-нибудь заметить, но в кавалерийской атаке…
— Значит, вы атаковали отступавших?
— Конечно, это был мой долг. Твоя мать уже переправилась через Березину, когда вас разлучили?
— Нет, мы не успели это сделать. Полумертвые от усталости, мы заснули у костра на биваке. Мы двигались вслед за армией, не зная, куда нас ведут. Мы покинули Москву в старой дорожной карете, купленной за наши деньги и нагруженной нашими вещами; ее у нас отобрали для раненых. Голодные солдаты из арьергарда разграбили наши сундуки, взяв одежду и провизию; они были так несчастны и не знали, что творили; страдание лишило их разума. Восемь дней пешком, почти босые, мы следовали за войсками, — и только собрались перейти мост, как он взлетел на воздух. Тогда появились ваши разбойники-казаки. Моя бедная матушка крепко прижимала меня к себе. Вдруг я почувствовала, как будто ледяная сосулька вонзилась мне в тело: это был удар пики. Я больше ничего не помню до того момента, когда очнулась на кровати. Моей матери не было со мной, вы смотрели на меня… Тогда вы накормили меня, а затем ушли, сказав: «Постарайся поправиться».
— Да, совершенно верно, но что случилось с тобой потом?
— Слишком долго рассказывать, а я пришла не затем, чтобы говорить о себе.
— Конечно, чтобы узнать… Но я не могу пока ничего сказать тебе. Мне нужно время, чтобы разузнать. Я напишу в Плещеницы, в Студенку, те места, куда могли отвезти пленных, и как только получу ответ…
— А не могли бы вы расспросить своего казака? Кажется, я видела его в Плещеницах вместе с вами.
— Моздар? Действительно, это он! У тебя хорошая память!
— Поговорите с ним сейчас…
— Ладно! — Мурзакин без шума разбудил Моздара, который, быть может, не расслышал бы и выстрела пушки, но при легком поскрипывании хозяйских сапог вскочил, чувствуя себя свежим и бодрым. — Пойдем, — сказал ему Мурзакин по-русски. Казак последовал за ним в гостиную. — Посмотри на эту девушку, — проговорил Мурзакин, приподнимая абажур лампы, чтобы тот рассмотрел лицо Франсии. — Ты узнаешь ее?
— Да, хозяин, — ответил Моздар. — Это та девушка, которая напугала вашу черную лошадь.
— Да, но ты видел ее прежде, еще до вступления во Францию?
— На переправе через Березину. Как вы и приказали, я отнес ее на кровать.
— Очень хорошо. А ее мать?
— Танцовщица, которую звали…
— Не называй ее по имени в присутствии девушки. Значит, ты знал эту танцовщицу?
— В Москве перед войной вы посылали меня отнести ей цветы.
Мурзакин задумался. Казак напомнил ему о приключении, воспоминание о котором заставило его покраснеть, хотя оно и было вполне невинным. Студентом Дерптского университета[21], находясь на каникулах в Москве, он в восемнадцать лет страстно увлекся Мими ла Сурс, пока однажды не разглядел ее при свете дня: она уже утратила свежесть и постарела.
— Раз уж ты так хорошо все помнишь, — сказал он Моздару, — то должен знать, встречал ли ее на Березине.
— Да, — простодушно ответил Моздар, — я увидел ее после атаки, и, к сожалению, она была мертва…
— Растяпа! Это ты убил ее?
— Вполне возможно. Я не знаю. Что вы хотите? Отступавшие французы топтались на месте, не желая сдавать свои позиции; пришлось атаковать, чтобы захватить их обозы: наугад бросили в толпу пику. Я помню, что увидел, как малышка и женщина упали. Кто-то прикончил мать, но я не такой злодей: положил девочку на телегу. Это все, что я могу рам рассказать.
— Хорошо, иди спать, — сказал Мурзакин.
Поскольку разговор шел по-русски, Мурзакину не было нужды просить Моздара хранить тайну.
— Ну хорошо! Хорошо! Боже мой! — воскликнула Франсия, ломая руки. — Он что-то знает, вы говорили с ним так долго!
— Он ничего не помнит, — ответил Мурзакин. — Завтра я напишу туда, где все это произошло. Узнаю, остались ли там пленные. А сейчас уходи, дитя мое. Через два дня у меня появится квартира в городе, куда ты сможешь прийти, а я сообщу тебе о том, что мне удастся разузнать.
— Я не смогу к вам больше приходить, я пришлю Теодора.
— Кто это? Твой младший брат?
— Да, у меня он только один.
— Нет уж спасибо, не посылай ко мне этого очаровательного ребенка! У меня не хватит терпения, и я выброшу его в окно.
— Он был груб с вами? Проявите снисходительность к нему. Сирота, выросший на парижских мостовых, не бывает хорошо воспитан. Тем не менее у него доброе сердце. Итак, если вы не желаете его видеть, я сама приду к вам, но где вас искать?
— Я еще не знаю, но сообщу мой адрес привратнику этого дома, а ты зайдешь к нему.
— Хорошо, месье. Спасибо и до свидания!
— Ты не хочешь подать мне руки?
— Да, конечно, месье. Я обязана вам жизнью, и, если вы вернете мне мою мать, я буду вашей смиренной служанкой.
— Ты так сильно любила ее?
— Я не любила ее в Москве, слишком часто она меня била. Но потом, когда мы вместе пережили столько несчастий, ах! Да, мы полюбили друг друга! А с тех пор, как я потеряла ее, быть может, навсегда, я только о ней и думаю.
— Ты хорошая дочь. Хочешь поцеловать меня?
— Нет, месье, у меня есть… очень ревнивый любовник. Если бы не он, я бы охотно сделала это.
Мурзакин, не желая внушить Франсии презрение к себе, отпустил ее и приказал Моздару проводить девушку до улицы, где ее дожидался брат. После ухода Франсии князь попытался разобраться в довольно сильных чувствах, охвативших его в ее присутствии. Франсию можно было назвать очаровательной девушкой. Кокетливо одетая, она, однако, не казалась кокеткой. Глубоко порядочная по натуре, Франсия не стремилась нравиться тому, кто не внушал ей симпатии. Хорошенькая, но уже утратившая свежесть, ибо в детстве она много страдала, Франсия обладала необъяснимым очарованием. Именно так банально определил это ее свойство Мурзакин.
Маркиза вернулась около полуночи. Она была взволнована. Ей столько наговорили о русском князе, его находили таким красивым, столько женщин хотели видеть его, что маркиза почувствовала себя уязвленной при мысли о том, как легко он найдет утешение, если она будет по-прежнему проявлять холодность. Не угаснет ли в нем желание к ней, когда так много юных красавиц готовы сдаться ему? Не слишком ли мало думал о ней князь до сих пор: такого оскорбления маркиза не в силах была снести. Поэтому она вернулась к Мурзакину, решив воспламенить его и горько разочаровать отказом, ибо маркиза ни в коем случае не хотела принадлежать ему.
Она отослала слуг, сказав им, что подождет господина де Тьевра до утра, если это понадобится, чтобы узнать новости, и осталась в своем вызывающем платье — тесном и коротком чехле из крепа и атласа, служившем в ту пору одеждой… Правда, маркиза не сняла великолепную алую кашемировую шаль, в которую заворачивалась с большим искусством: благодаря ее ловким движениям шаль попеременно открывала и закрывала то одно плечо, то другое. Белокурые волосы маркизы, слегка завитые на античный манер, были украшены жемчугами, перьями и цветами; она действительно была хороша собой и, кроме того, воодушевлена желанием казаться красивой.
Мурзакин не отличался сентиментальностью. Француз потерял бы время в разговорах, желая победить или убедить, взывая к уму или сердцу, Мурзакин же, чей ум и сердце были свободны, не прибегая ни к каким доводам, не давая никаких обязательств, не требуя возвышенной любви, даже не спрашивая себя, существует ли такая любовь и способен ли он внушить ее, наконец, готова ли маркиза ее разделить, повел себя как дикарь. Она была разгневана, но князь задел в ней какую-то тайную струну, до той поры молчавшую.
Волнение Флоры еще не улеглось, когда карета мужа подкатила к крыльцу. Маркиза поклялась больше не подвергать себя опасности, но безрассудное желание вновь оказаться наедине с Мурзакиным мешало ей заснуть. Хотя сердце маркизы оставалось свободным и холодным, она забыла о разуме, гордости и осторожности, а прекрасный казак крепко спал, уверенный в том, что она не сможет навредить ему и ей не устоять перед ним.
Тем не менее на следующий день князь призадумался. Неразумно возбуждать ревность господина де Тьевра, который, застав его наедине со своей женой в два часа пополуночи, бросил на него странный взгляд. Необходимо, как только снимут арест, покинуть этот дом и перебраться на новую квартиру, где маркиза сможет навещать его. Позвав Мартена, Мурзакин спросил его, не сдаются ли поблизости комнаты?
— У меня есть на примете кое-что получше, — ответил слуга. — В двух шагах отсюда, между двором и садом, находится флигель; это отличная холостяцкая квартира. В прошлом году ее занимал юноша из хорошей семьи. Он наделал много долгов, ушел добровольцем на войну и не вернулся. Он разрешил своему слуге, моему другу, получить причитающиеся ему деньги, сдавая внаем, если представится удобный случай, полностью меблированное жилье. Я знаю, что оно свободно, побегу туда и устрою все на самых выгодных для вашей светлости условиях.
