Август Стриндберг - Жители острова Хемсё
Так заснул он, чтобы затем встретить утро понедельника, первое утро рабочей недели.
Глава III
Лещ метал икру, на можжевельнике распускались почки, цвела черемуха, а Карлсон делал весенние посевы на замерзших озимых, зарезал шесть коров, купил сухое сено для остальных, чтобы поднять их на ноги и пустить в лес. Он все поправлял, приводил в порядок и сам работал за двоих; у него была способность приводить людей в движение, и эта способность побеждала всякое сопротивление.
Рожденный на фабрике в Вермланде от никому неизвестного отца, он уже с малолетства выказывал решительную нелюбовь к физическому труду, но зато невероятную способность в изобретении способов для избавления себя от этого неприятного последствия «грехопадения».
Побуждаемый потребностью ознакомиться со всеми сторонами человеческой деятельности, он долго понапрасну не оставался на одном месте. Как только он приобретал нужные ему познания, он искал новое поле действия. Таким образом он от кузнечного ремесла перешел к сельскому хозяйству, испытал себя на службе в конюшне, торговал у купца в лавке, был помощником садовника, рабочим на железной дороге, каменщиком, а под конец — странствующим проповедником.
Характер его приобрел, благодаря этим странствованиям, некоторую гибкость; он получил способность жить при различных условиях и со всевозможными людьми, понимать их намерения, читать их мысли, предугадывать их затаенные желания. Он, словом, стал силой, которая превышала все его окружающее. Его различные познания делали его более способным управлять и приводить в порядок целое, чем, будучи одной из частей этого последнего,— повиноваться. Он не желал быть в колеснице простым колесом, но хотел, чтобы колесница везла его.
Попав случайно на новое место, он сразу увидел, что здесь он может быть полезен, здесь он может, благодаря своим способностям, довести хозяйство, доселе не имеющее никакой цены, до того, что оно будет приносить доходы; здесь его поэтому будут ценить, и он в конце концов станет необходимым. Теперь у него была определенная и совершенно ясная цель, и он твердо надеялся, что его ожидает награда, заключающаяся в улучшении жизненных условий, и это придавало ему силы. Он — в этом не было сомнения — работал для других, но в то же самое время он ковал свое собственное счастье. И если он умел так поставить дело, что казалось, будто он посвятил свое время и свои силы чужой выгоде, то он этим показывал, что он умней других, потому что те охотно поступили бы так же, но не могли.
Самое серьезное препятствие, которое становилось на его пути,— это был хозяйский сын. При определенном влечении рыболова и охотника ко всему неизвестному, тайному, у него было ясно выраженное отвращение к порядку и ко всему верному и определенному. Занимаясь земледелием, думал он, получаешь самое большее то, на что рассчитываешь, больше того не получить никогда, но часто гораздо меньше. Если же забросить сети, то один раз ничего не вытянешь, но на следующий раз в семь раз больше того, что ожидал. Случалось, что если выедешь в море за угрями — убьешь тюленя; бывало, лежишь полдня в шхерах и караулишь пролет диких уток, как вдруг чуть ли не на ружье налетает гагара. Всегда что-нибудь да получишь и зачастую что-нибудь другое, чем то, что ожидал.
Кроме того, охота, даже после того как она из преимущества высших классов перешла к низшим, считается более благородным и самостоятельным занятием, чем хождение за плугом или за телегой с навозом. Это настолько всосалось в кровь и плоть, что нельзя было заставить работника отправиться на работу с парой волов; отчасти потому, что вол получил обрезание, был «изменен», но в особенности потому, что на лошадь, а главным образом на кобылу, смотрели с давних пор с суеверным уважением.
Вторым камнем преткновения был Рундквист. В сущности, это был старый плут, который, притворяясь, что ему открыты всякие тайны, старался по-своему достигнуть земного рая,— рая, лишенного тяжелой работы, но с продолжительным отдыхом днем и со многими возлияниями; он шутя отбояривался от всего серьезного, а в особенности от грубой работы; он, если надо, прикидывался слабоумным или физически больным, возбуждал к себе сострадание, в особенности если оно выражалось чашкой кофе с водкой или полуфунтом нюхательного табаку. Он умел пустить овце кровь и выложить поросенка; считал, что может с помощью магического жезла находить источники; утверждал, что может привлекать в сеть окуня; излечивал у других различные несерьезные немощи, только не свои, во время новолуния предсказывал хорошую погоду, если перед этим шел в продолжение многих дней дождь; жертвовал чужой монетой и клал ее на берег моря под большим камнем, когда должна была прийти килька.
Кроме того, он утверждал, что может делать ведьмины штуки: привлечь на поле соседа сорные травы, испортить корову; он раздавал заколдованные заряды и тому подобное. Все это внушало некоторый страх, и всякому приятно было заручиться его дружбой.
Его заслуги — а их он все же имел и благодаря им был необходим — заключались в том, что он умел ковать железо и столярничать. Но его невероятная способность делать все что ни подвернется, делала из него опасного соперника, потому что то, что делал Карлсон в стенах конюшни или в поле, менее бросалось в глаза. Оставался Норман — ловкий работник; его надо было вырвать из-под влияния Густава и вновь вернуть к правильному земледелию.
Итак, Карлсону предстоял немалый труд, и, кроме того, ему надо было проявить некоторую хитрость, чтобы пробиться; но так как он был умней других, то он победил.
С Густавом он с самого начала и не стал бороться; он его спокойно оставил бегать, после того как сманил его союзника Нормана, предлагая ему всякого рода выгоды. Это было не особенно трудно, потому что Густав был, по правде говоря, немного скуп и на охоте обращался с Норманом скорей как с гребцом, который не смел никогда выстрелить первым; если Густав и давал ему рюмочку, то в то же время сам тайком выпивал их три. Таким образом, выгоды, которые ему представлял Карлсон,— хорошее жалованье, новые чулки, рубашка и другие безделушки — скоро привели Нормана к измене; тем более что возрастающая сила Карлсона обещала ему больше, чем уменьшающаяся власть Густава.
С отпадением Нормана любовь хозяйского сына к охоте тоже уменьшилась, потому что разъезжать по морю одному не представляло удовольствия. Вследствие отсутствия компании Густав присоединился к другим и стал работать.
Спихнуть Рундквиста было трудней; эта рыба была столь же упряма, как и стара; но скоро Карлсон поймал и его в свои сети.
Вместо того чтобы жертвовать монетами, Карлсон распорядился, чтобы починили сети и чтобы исправили невода,— и килька стала ловиться лучше прежнего. Вместо того чтобы с помощью растущей на деревьях омелы отыскивать новые источники, Карлсон очистил старый, построил около него бассейн и вставил в него насосный поршень — благодаря этому омела могла быть брошена в помойную яму. Вместо того чтобы творить над коровами заговор и окуривать, он велел их почистить и дал им сухой подстилки. Если Рундквист мог выковать подковный гвоздь, то Карлсон мог сделать крючок; если Рундквист мог сколотить борону, то Карлсон мог также сделать плуг, как и каток.
Когда Рундквист убедился, что его вытесняют со всех позиций, он схватился за то, что больше бросается в глаза. Он начал чистить вокруг дома; уносил все то, что в продолжение зимы по небрежности ли или по недосмотру бросалось прямо на двор; ухаживал за курами и за кошкой; приделал к двери новую щеколду.
— Нет! До чего стал любезен Рундквист! Он нам к старой двери пристроил новую щеколду!
— Да! Когда захочет, он может быть любезен.
Так разговаривали в кухне служанки, и это слышал Карлсон.
Но Карлсон продолжал двигать им, как стрелой. В одно прекрасное утро печка оказалась свежепобеленной; на другое утро ведра были выкрашены в зеленую краску с черными краями и белыми сердечками; на третье утро под навесом лежали дрова, которые он наколол за кладовой. Карлсон научился у неприятеля, как завоевывать симпатии на кухне; и новый насосный поршень сделал его непобедимым.
Но Рундквист был, однако, упрям и коварен; однажды ночью с субботы на воскресенье он выкрасил в ярко-красный цвет место уединения.
Один Карлсон с ним справиться не мог; он подкупил Нормана, угостив его водкой, и в ночь на Троицын день старуха слышала, как что-то шумело у наружной стены дома; но ей слишком сильно хотелось спать, поэтому она только утром увидела, что вся «лачуга» выкрашена в красный цвет, с белыми косяками окон и белыми желобами.
Это нанесло жестокий удар Рундквисту, который не был в силах продолжать подобную утомительную борьбу. Немного пошутили над его желанием заняться украшением дома и места уединения. Норман, как истый вероломный изменник, выдумал по поводу него шутку, которую потом долго повторяли:
