Иван Панаев - Прекрасный человек
- А скоро ваша пьеса будет играна на сцене? - спросил измайловский офицер.
- Недели через три. Теперь разучивают роли.
- Коля! надо будет его вызвать, - шепнул чиновник военного министерства другому чиновнику, сидевшему рядом с ним…
- Господа, за бокалы! - закричал хозяин дома. В руке он держал бутылку полушампанского… Пробка щелкнула в потолок. - Шипучка, шипучка важнейшая! Это вам за сегодняшнюю работу!
И полушампанское заиграло в бокалах…
- Молодца вырастили! ей-богу молодца! да он у нас сегодня просто очаровал всех,
- говорил на крыльце хозяин дома, провожая Матвея Егорыча с Настасьей Львовной и ударяя Владимира Матвеича по плечу, - вот будет тебе, Матвей Егорыч, кормилец под старость… Да, укутайся, брат, хорошенько… вот так… бесподобно.
Прощайте, матушка Настасья Львовна… прощайте…
Николай Петрович говорил правду. Владимир Матвеич на этом бале всем необыкновенно понравился, особенно после соло, и почти все единогласно говорили про него: "Ах, какой прекрасный молодой человек!"
В четыре часа все семейство Матвея Егорыча, утомленное после бала, начинало засыпать.
Матвей Егорыч, засыпая, думал: "Ну, я провел вечер все-таки недаром и выиграл хоть немного, а все-таки выиграл…"
Настасья Львовна, засыпая, думала: "Теперь все в Петербурге будут говорить о том, что у меня отличные бриллианты, потому что все дамы не могли налюбоваться фермуаром, который я брала у Носковой. Пусть себе думают, что это мой…"
Анна Львовна, засыпая, думала: "Верно, он (под этим местоимением она разумела измайловского офицера) имеет на меня виды: недаром же он танцевал со мною мазурку и говорил так двусмысленно… Ах, если бы…"
Владимир Матвеич, засыпая, думал: "Какая миленькая… какие глазки… и как говорит!.. Что ж такое, что купеческая дочка?.. Ведь отец-то ее почетный гражданин… двадцать тысяч дохода!.. Больше тысячи пятисот в месяц… Славно, черт возьми!.."
Одна Маша очень крепко заснула от усталости и ни о чем не думала.
Глава V. О том, каким страшным соблазнам подвергается молодой человек, вступающий в свет
Всю ночь Владимиру Матвеичу снилась дочь почетного гражданина Рожкова, что будто бы он жених ее и за ней дают сто тысяч приданого, кроме ежегодного дохода; что будто бы он уже муж ее - и перед ним анфилада комнат и длинные зеркала, и он глядится в эти зеркала, и у него Станислав на шее.
Владимир Матвеич проснулся получасом позже обыкновенного, напился чаю, выкурил трубку "Жукова" и, мечтая о девице Рожковой, отправился в департамент.
В департаменте он получил от одного из своих товарищей - человека с хорошим состоянием, записку следующего содержания:
"Любезный друг Володя. В воскресенье мы сбираемся покутить; надеюсь, что и ты не откажешься быть в числе наших. Приходи ко мне с утра; мы прогуляемся по
Невскому, а потом отправимся к Фельету. С нами, между прочим, будут кое-кто из литераторов: ZZ, Т* и К* и еще один славный малый, с которым я тебя познакомлю.
Твой Р-в".
В воскресенье утром на Невском проспекте народа не перечесть! Скромные немочки,
Маргариты молочного цвета, с молитвенниками в руках, только что из церкви; дородные русские купчихи в дорогих мехах, с улыбкой, с черными зубами и с толстыми мужьями, только что от самовара, в дорогих шубах; молодые и старые, величественные и поджарые, испитые и жирные чиновники разных сортов: и те, которые не снимают с своих плеч вицмундира, и те, которые отзываются о вицмундире с презрительной улыбкой, и те, которые не имеют еще орденов и потому закутываются, и те, которые отважно выставляют на мороз грудь свою, увешанную орденскими знаками; дамы и девицы среднего сословия с гордыми взорами, а сзади их лакеи с аксельбантами и с заплатами на ливреях. И много, много еще разных лиц… И среди этой разнообразной и разноцветной толпы - усы, прелестные усы, завитые в кольца… И над этой разнообразной и разноцветной толпой роскошно колеблющиеся белые и черные султаны, от которых замирают и трепещут сердца барышень… Очаровательный Петербург! гранитный и чиновный город! нет подобного тебе города на земном шаре… по холоду, сырости и скуке.
Владимиру Матвеичу, несмотря на тесноту, было очень приятно гулять по Невскому проспекту… Глаза его разбегались от предмета к предмету… Бобровые воротники с проседью, сани под ореховое дерево, рысаки, барышни, малахиты, имбирное варенье, бронзы, страсбургские пироги, картины в окнах, устричные раковины, прибитые к дверям и валяющиеся у дверей, - повсюду роскошь, растравляющая страсти, повсюду блеск, ослепляющий глаза, и к тому же солнце… Владимир
Матвеич чувствовал, что жизнь блаженство, если есть средства пользоваться жизнию. За день до этого он воображал себя богачом, потому что в ящичке, в котором он хранил накопленные деньги, лежало 25 рублей ассигнациями, - теперь, глядя на все это, он показался самому себе нищим… Уже легкая тень неудовольствия готова была мелькнуть на лице его, но он подумал: "что ж такое? не все родились богачами: трудись, хлопочи, пробивай себе дорогу! употребляй все средства… и у тебя со временем будут бронзы, малахиты и рысаки, барышни, имбирное варенье и страсбургские пироги…" Он обтер губы при этой мысли и улыбнулся… Образ дочери почетного гражданина Рыжкова снова мелькнул перед ним.
Вдруг в эту минуту вдали показалось ему кругленькое, курносенькое, разрумяненное морозом личико, в шляпке с цветком и блондой; потом открылась и фигурка, принадлежащая этому личику, в салопе темно-бурой лисицы с собольим воротником, - - и возле этой фигурки фигура в енотовой шубе. У Владимира Матвеича захлебнулось дыхание: это она!.. Он поравнялся с нею и снял шляпу. Она отвечала на этот поклон мило и приветливо, а папенька ее в енотовой шубе приподнял сзади свою шляпу, потер рукой свой подбородок, впрочем, без бороды, и сказал: "мое почтение-с". Владимир Матвеич был в восторге от такого внимания и даже решил в эту минуту в случае нужды спросить за обедом бутылку шампанского на свой счет.
По следам дочери почетного гражданина Рожкова шел господин Зет-Зет. На нем был сюртучок на вате, фиолетового цвета, с брандебурами и талиею, очень хорошо приноровленною портным; шея его опутывалась красным шерстяным вязаным шарфом с зелеными каймами и кисточкою; шелковая шляпа его приятно лоснилась, а на ногах блестели калоши с резиновыми застежками - довольно остроумная выдумка какого-то сапожника.
- Здравствуй, душа моя, - сказал он, положив руку на плечо товарища Владимира
Матвеича.
- Je vous salue, m-r! - сказал он, обращаясь к Владимиру Матвеичу.
- Браво, да ты таким франтом! что за сюртучок - чудо! - заметил ему товарищ
Владимира Матвеича, останавливаясь, - обернись-ка назад.
Господин Зет-Зет заметно смешался.
- Ничего нет особенного… что ты находишь… сюртук как сюртук… Еще обедать рано; можно еще раз повернуть от Полицейского моста. Как ты думаешь, душа моя?
- Ну, разумеется.
И с новым спутником они отправились далее.
В этот раз господин Зет-Зет показался Владимиру Матвеичу немного странным: он не нашел в нем той литературной самоуверенности, которая проявлялась в каждом слове, в каждом движении его на бале у Николая Петровича. Впрочем, лишь только они пришли в трактир и лишь только г. Зет-Зет снял с себя фиолетовый сюртук, то сделался гораздо развязнее и тотчас же заговорил о том, что он пишет нравоописательную статейку под заглавием: "Чувствительное путешествие по
Невскому проспекту, или От сотворения мира и до наших времен люди не изменились".
В четыре часа собралось все общество; в этом обществе были два новых лица для
Владимира Матвеича: один молодой литератор, полный и чрезвычайно красивой наружности, говоривший горячо, с жаром, и размахивавший руками… Он принадлежал не к той партии, в которой находился Зет-Зет, и потому они обошлись между собой довольно холодно. Новоприбывший литератор смотрел даже на Зет-Зета с некоторой иронией, потому что занимался высшим родом литературы. Другое новое лицо для
Владимира Матвеича было существо низенького роста с черными маслянистыми глазами, с щеками малинового цвета и с бриллиантовым перстнем на пальце - существо довольно загадочное. Оно служило в каком-то департаменте, "в должность ходило" редко и получало только 450 рублей жалованья в год; в формулярном списке его не значилось за ним никакого состояния; но это существо нанимало квартиру в
2500 р., меблированную превосходно, с канделябрами, зеркалами и бронзами, имело двух рысаков, круглые дрожки и карету.
- Кто этот господин? - спросил Владимир Матвеич на ухо у своего товарища, указывая на человека с малиновыми щеками, стоявшего к ним спиною.
- Это - Шнейд, любезный друг, славный малый: ростовщик, он берет по 50, по 60 процентов, иногда капитал на капитал, да еще с залогом. В Петербурге, говорят, процентщикам раздолье. Он из жидов, а ты знаешь, что жиды и армяне любят денежки… Он мне иногда дает взаймы, но с меня берет только 20 процентов, по знакомству; он был обязан многим моему отцу. Я и вчера еще занял у него 500 рублей.
