Джон Пристли - Сэр Майкл и сэр Джордж
Когда он вернулся, она уже съела свой завтрак. Нет, курить она не хочет. Она хочет только, чтобы он рассказал ей про это важное, очень-очень важное исключение, про этого человека из Комси.
— Ах да, да, — сказал Кемп. — Я к этому и веду разговор. Речь идет о сэре Майкле Стратеррике. Вы о нем слыхали, мисс Эссекс?
— Да, мне одна девушка, я с ней работала в министерстве, говорила, что он ужасно красивый, немножко похож на Грегори Пека.
Кемп поглотил половину джина.
— Сэр Майкл, — торжественно произнес он, — один из самых красивых мужчин, каких я видел. Высокий, очень смуглый, романтичный, всегда грустный, и вместе с тем чувствуется, что если бы перед ним был тот, кто нужен — а я, мисс Эссекс, откровенно говоря, никогда не был тем, кто ему нужен, — то он излучал бы доброту, тепло, ласку. Да, он не женат. Он преследовал многих женщин, и многие женщины, сами понимаете, преследовали его. Но по существу он не дурной человек, хотя его часто называли дурным, испорченным. Я бы сказал, скорее, что несмотря на бесшабашную, веселую жизнь, несмотря на влиятельное положение в качестве главы Комси, в душе он — человек одинокий и несчастливый. — Он допил джин, с удивлением поглядел на свой стакан, поставил его на стол и только тогда строго посмотрел на мисс Эссекс. — Когда я служил в Комси, я постоянно задавал себе вопрос: могла ли бы любовь женщины или, вернее, любовь простой, ласковой девушки, совершенно непохожей на тех утонченных светских женщин, служивших ему забавой… постойте, куда это меня завело?
— Куда вас завело? — Мисс Эссекс, слушавшая с напряженным вниманием, растерялась от неожиданного вопроса. — А я не знаю, как это место называется, мистер Кемп, вы сами меня сюда завели и не сказали…
— Нет, нет, я знаю, куда я зашел. Я про наш разговор — забыл, с чего я начал. Главное — я все время думаю, что ему нужно любить и быть любимым.
— Да, я тоже так думаю, — сказала мисс Эссекс довольно глупым тоном, но при этом она была похожа на волшебницу, из-за которой отрекаются от святого Грааля. — Мне такие мужчины не встречались, но читала я про них очень много. Любовь их преображает, мистер Кемп.
— Очень хорошо сказано, мисс Эссекс. Но тут есть одна деталь. — Он посмотрел на нее почти сурово. — Кто бы ни была эта женщина, эта девушка, она должна держать его на расстоянии, пока он не докажет ей глубину своей любви. Еще одна легкая победа, еще одна забава, игрушка — и он останется еще более одиноким, станет еще несчастнее, еще циничнее…
— Еще беспутнее! — воскликнула мисс Эссекс, вспыхнув, как роза.
— Тут либо брак, либо ничего. — Кемп пристально поглядел на нее и вдруг переменил тон: — Ну вот, моя дорогая, все, что я могу рассказать о Комси, потому что там главное — сэр Майкл. А теперь, если вам надо спешить на работу, не буду вас задерживать. К сожалению, мне придется остаться. Вон там у стойки я вижу людей, с которыми мне надо перекинуться несколькими словами. Вы очень любезны, дорогая моя, что составили мне компанию!
— И мне приятно, право! Спасибо вам за вкусный завтрак и за интересный разговор, мистер Кемп! — И наяда ушла, стуча каблучками. Кемп смотрел ей вслед — столько блеска растаяло в воздухе, — и вдруг его охватила жалость. Разумеется, не к ней и, уж конечно, не к себе — этот модный недуг был ему совершенно чужд.
Впервые с начала их знакомства он почувствовал жалость к сэру Майклу Стратеррику.
5
Наконец наступило утро встречи с Маунтгарретом Кемденом, когда главы Дискуса и Комси могли бы испытать сочувствие друг к другу, так как оба попали в катастрофу, но вышло совсем наоборот — они надулись друг на дружку больше, чем когда-либо. После этого дня уже никак нельзя было назвать отношения между Дискусом и Комси «здоровым соперничеством» — как их остроумно называл премьер-министр. Теперь они соперничали злобно, нервно, безудержно, что и привело впоследствии к окончательному краху.
Приглашение принесла Джоан Дрейтон. Она вся сияла улыбкой — накануне к ней вернулся Уолли. Приглашение, посланное с нарочным, гласило, что Маунтгаррет Кемден просит сэра Джорджа Дрейка пожаловать к нему сегодня же утром, ровно в одиннадцать тридцать, в Гиззардс-отель.
— Вот здорово, а? — воскликнула миссис Дрейтон, которая позволяла себе такие вольные замечания лишь в те дни, когда Уолли к ней возвращался.
— Как сказать, Джоан, — заметил сэр Джордж. Зная о возвращении Уолли, он никогда не обрывал эти ее вольности, но принципиально не проявлял никакого волнения или даже повышенного интереса. — Попросите миссис Пемброук зайти ко мне. Может быть, ей известно, в чем тут дело.
Но Никола Пемброук тоже ничего не знала.
— Мне известно только одно, сэр Джордж: вам надо обязательно пойти.
Сэр Джордж и сам знал это с первой же минуты, но предпочел не выдавать себя.
— Вы так думаете, Никола? Но если вопрос касается музыки, он мог бы пригласить вас, а не меня. Звучит несколько безапелляционно, как вы считаете?
— Да, но ведь он — старик, великий человек, великий старик. — Она сверкнула на сэра Джорджа своими прекрасными глазами. — Правда, я отлично проживу и без его новых вещей — и мой муж того же мнения. Все это уже было — и Маунтгаррет, и Штраус, и Сибелиус, и Эльгар. Но он — титан, сэр Джордж. И то, что он сейчас сидит в Гиззардс-отеле и хочет с вами говорить, — нет, это просто сказка! Ведь он почти не бывает в Лондоне и вдруг приехал! Разумеется, вы должны к нему пойти.
— Значит, вы считаете, что вам вместо меня идти не стоит?
— Конечно нет, раз он пишет, что ему нужны вы. Я бы растерялась. А может быть, он хочет сделать для Дискуса что-нибудь необыкновенное!
— Да, я и сам об этом думал, — сказал сэр Джордж, стараясь изобразить некоторое недовольство. — Что ж, значит, надо идти. Благодарю вас, Никола.
Он позвонил Элисон, которая все еще терзала его требованиями вызвать на бой и уничтожить презренного сэра Майкла вместе с Комси, и тут сэр Джордж сделал ошибку, и, как впоследствии выяснилось, ошибку роковую, намекнув, что разговор со старым Маунтгарретом Кемденом — первый выпад в новой и энергичной схватке с Комси. Его жена пришла в восторг. Она обожала музыку Кемдена и восхищалась великим стариком.
— Только Бога ради не говори и не делай глупостей, Джордж. Помни, что это все равно, как если бы тебя вызвал Брамс. Умоляю тебя, милый, попытайся понять…
И по дороге в отель сэр Джордж усиленно пытался понять — и как будто наконец понял.
А между тем в Мейфэре, на Принсес-плейс сэр Майкл беседовал со своим заведующим отделом общественных сношений Эдгаром Хоукинсом.
— Сам Маунтгаррет Кемден, представляете себе? — восклицал сэр Майкл, не пытаясь скрыть восторг. — Прислал мне приглашение — прийти к нему в Гиззардс-отель ровно в одиннадцать тридцать. Сейчас надо идти. Не был в этом отеле тысячу лет. Думал, его в войну разбомбили. Гиззардс-отель, о Господи! Какую ночь я там провел однажды, в год окончания Оксфорда.
— Женщина? — Хоукинс, будучи холостяком, питал чисто академическую страсть к не слишком скабрезным анекдотам. Это была одна из причин, почему ему доставляло удовольствие работать с сэром Майклом, откровенным воплощением всего, что Хоукинс схоронил в душе.
— Она сидела за соседним столиком в ресторане, и ее за что-то пробирали отец и муж, ужасающие типы. И вдруг в самом разгаре ссоры она посмотрела на меня — и подмигнула! Ну вот, это и было началом удивительно странного вечера. Но вернемся к нашей мышиной возне, Эдгар. И забудьте на время ваши китайские черепки. Теперь, когда Маунтгаррету Кемдену исполнилось восемьдесят, он стал сенсацией; а раньше, когда он писал лучшие свои вещи, ему, наверно, не уделяли и двух строк. Лондонская пресса любит тех, кто выживает. Да, сенсация, Эдгар, сенсация!
— Да, конечно, я это учитываю. — Хоукинс очень серьезно относился к своим обязанностям заведующего отделом общественных сношений, и часто можно было видеть, как он мрачно листает самую ходкую прессу. — Если он хочет обсудить с вами какие-нибудь мероприятия в области музыки, то я гарантирую, что это привлечет внимание газет.
— Который час? Пора идти. Отлично, Эдгар, кажется, тут мы опередили Дискус, так что будьте готовы расписать про нас во всех газетах.
— Но ведь вы сразу вернетесь, директор! Это может оказаться необходимым.
— Вернусь, вернусь, обещаю вам.
Только такой человек, как Маунтгаррет Кемден, старый и знаменитый, которому на все было наплевать, мог остановиться в Гиззардс-отеле, подумал сэр Майкл, спрашивая номер. Узкие кривые коридоры, ярчайшие синие и красные дорожки, закрепленные на ступеньках гигантскими прутьями, у дверей — медные кувшины с горячей водой и немыслимого вида башмаки. И всюду, как прежде, стены выкрашены коричневой краской безнадежно тусклого тона. Те же коридорные, только искалеченные подагрой и посиневшие от плохого кровообращения, спотыкались под тяжестью огромных блюд с металлическими крышками. Неотесанные девчонки из глуши Ирландии, переодетые горничными, трещали и топали, перебегая из номера в номер. Лифт, дрожа от старческого гнева, поднял сэра Майкла на третий этаж.
