Джордж Оруэлл - Скотский уголок
С ветряной мельницей вышли непредвиденные осложнения. Рядом с фермой находился известняковый карьер, а в одной из надворных построек обнаружились запасы песка и цемента, так что со стройматериалами проблемы не было. Зато возникла проблема, как дробить породу. Без кирки или лома вроде не обойтись, а как, спрашивается, их держать, когда ты стоишь на четвереньках? После недель бесплодных попыток кто-то додумался использовать силу тяжести. На дне карьера лежали огромные глыбы, и вот, обвязав их веревками, коровы, лошади, овцы, а в наиболее критические моменты даже свиньи, — словом, всем миром, натужно, пядь за пядью втаскивали глыбу наверх, а затем сбрасывали с откоса, так что она сама раскалывалась. Дальнейшее, как говорится, было делом техники. Куски известняка доставляли к месту назначения, кто как — лошади на тележках, Бенджамин и Мюриэл в легкой старенькой двуколке, а овцы — волоком.
Так или иначе, дело продвигалось медленнее, чем хотелось бы. Порой целый день уходил на то, чтобы из последних сил втащить наверх здоровенную глыбу… а потом она скатывалась к подножию холма и не разбивалась. Без Работяги, который один стоил всей команды, ничего бы не вышло. Бывало, глыба уже готова сорваться обратно в карьер, увлекая за собой отчаянно кричащих животных, но тут Работяга упирался всеми четырьмя ногами и удерживал неподъемный вес. Одно загляденье было наблюдать, как он упрямо, с медлительностью улитки, лезет вверх, буравя копытами каменистый склон, как легкие работают словно кузнечные мехи, как ходуном ходят мощные бока, лоснящиеся от пота. Хрумка не раз просила его не перенапрягаться, но Работяга пропускал ее слова мимо ушей. У него на все был один ответ, а точнее два: «Работать еще лучше» и «Наполеон всегда прав». Он передоговорился с петухом, чтобы тот будил его за сорок пять минут до общего подъема. Если же выдавалось немного свободного времени — а его теперь не много выдавали, — Работяга спускался в карьер, загружал тележку и тащил ее в гордом одиночестве.
К концу лета, когда запас известняка сочли достаточным, началось строительство ветряной мельницы под чутким руководством свиней.
Несмотря на тяжелые условия работы, жаловаться в общем-то было грех. Если еды не прибавилось (по сравнению с пресловутыми временами правления мистера Джонса), то, по крайней мере, и не убавилось. Одно то, что животным не надо было кормить пятерых дармоедов, перевешивало любые минусы. Не говоря уже о том, что труд стал более эффективным и экономичным. К примеру, прополка сорняков осуществлялась с тщательностью, о которой люди могли только мечтать. Или такой момент: поскольку животные сами у себя не воровали, отпала необходимость огораживать поля под зерновыми культурами, а значит, не уходили лишние силы на установку и починку плетней. Однако к исходу лета начались перебои то с одним, то с другим. Не хватало парафина, подков, гвоздей, бечевы, лепешек для собак, — а главное, не было никакой возможности самим обеспечить себя всем этим. Со временем понадобятся семена и минеральные удобрения, кой-какая техника и, наконец, оборудование для ветряной мельницы. Где, спрашивается, все это взять?
Однажды утром на воскресном инструктаже Наполеон объявил новый курс. С этого дня «Скотский уголок» начинает торговать с соседями — о нет, не с целью извлечения прибыли, а исключительно для приобретения самого необходимого. Интересы мельницы, сказал Наполеон, должны быть поставлены во главу угла. Планировалось продать немного сена и часть собранной пшеницы, если же вырученных средств окажется недостаточно, то и большую партию яиц, которые всегда пользуются спросом на рынке. Пусть эта жертва окрылит наших кур, сказал Наполеон, а уж мы не забудем об их личном вкладе в строительство мельницы.
И снова животные ощутили смутное беспокойство. Не иметь никаких дел с человеком, не заниматься торговлей, не прикасаться к деньгам — разве все эти решения не принимались на историческом собрании сразу после изгнания Джонса? Они были еще живы в их памяти… во всяком случае полуживы. Четыре поросенка, те, которые уже осмелились однажды протестовать, что-то там робко вякнули, но устрашающий рык псов из охраны заставил их умолкнуть. Тут очень кстати вступили овцы со своим «Четыре ноги хорошо, две ноги плохо», и секундная неловкость была замята. Наполеон поднял копытце и, когда установилась тишина, сказал, что все необходимые шаги уже, собственно, предприняты. Животные будут ограждены от контактов с людьми, на этот счет они могут быть спокойны. Всю черновую работу Наполеон берет на себя. Некто мистер Уимпер, поверенный, согласился выступить посредником между «Скотским уголком» и остальным миром. По понедельникам он будет получать на ферме все инструкции. Свою речь Наполеон закончил обычным призывом «Да здравствует „Скотский уголок“!», потом спели «Скот домашний, скот бесправный» и разошлись.
Днем Деловой постарался рассеять все сомнения. Он заверил каждого, что решения о том, чтобы не заниматься торговлей и не прикасаться к деньгам, не только не принимались, но даже не обсуждались. Эти глупейшие фантазии мог породить разве что Цицерон с его склонностью к опасным утопиям. Не всех слова Делового убеждали, и тогда он прикидывался эдаким простачком: «А может, вам все приснилось? Какие решения? Они где-нибудь записаны?» И поскольку, действительно, нигде и ничего записано не было, оставалось только признать, что произошло недоразумение.
Отныне по понедельникам, как было объявлено, на ферме появлялся мистер Уимпер. Этот низкорослый мужчина с плутоватым лицом и внушительными баками вел более чем скромные дела, однако он раньше других сообразил, что без маклера «Скотскому уголку» не обойтись и это дело сулит неплохие комиссионные. Присутствие Уимпера на ферме оскорбляло животное достоинство, поэтому все старательно его избегали. Хотя было на что посмотреть, когда Наполеон, стоя на четвереньках, отдавал приказания стоящему во весь человеческий рост Уимперу; это зрелище вызывало у животных чувство гордости и отчасти примиряло их с создавшейся ситуацией.
Шло время, и отношения «Скотского уголка» с враждебным человеческим окружением постепенно менялись. Не то чтобы люди стали меньше ненавидеть ферму, сумевшую добиться определенных успехов; скорее наоборот, они ненавидели ее пуще прежнего. Все наперебой доказывали друг другу, что рано или поздно ферма обанкротится, а затея с ветряной мельницей лопнет, как мыльный пузырь. В питейных заведениях прямо на столиках раскладывались диаграммы, из которых явствовало, что мельница просто обязана рухнуть, а если она все же устоит, то уж махать крыльями наверняка не будет. Но вот парадокс: при всей своей неприязни люди не могли не воздать должное тому, как умело четвероногие ведут хозяйство. Это проявилось прежде всего в том, что они перестали делать вид, будто ферма все еще называется «Райский уголок». Они также перестали нянчиться с Джонсом, и тот, потеряв всякую надежду вернуть собственность, уехал из этих мест. Пока все контакты «Скотского уголка» с внешним миром ограничивались Уимпером, однако ходили упорные слухи, что Наполеон собирается заключить торговую сделку не то с Пилкингтоном из «Фоксвуда», не то с Фредериком из «Пинчфилда»… во всяком случае, не с обоими сразу.
Как-то под шумок свиньи забрались в дом, да так там и остались. Снова животным показалось, что когда-то они принимали решение, запрещающее им жить в доме, и снова Деловой легко их опроверг. Разве постоянная работа мысли, на которую обрекли себя свиньи, не предполагала с самого начала некоего уединения? И разве пристало вождю (так в последнее время он называл Наполеона) жить в хлеву? Так-то оно так, а все же многих смущало, что свиньи теперь не только едят на кухне и отдыхают в гостиной, но и спят в постели. Работяга разрешил все сомнения коронной фразой «Наполеон всегда прав», зато Хрумка, у которой не было пока оснований жаловаться на плохую память, нарочно пошла к большому сараю прочесть соответствующую заповедь. Увы, это оказалось ей не под силу, пришлось звать на помощь Мюриэл.
— Прочти-ка мне четвертую заповедь, — попросила она. — Там что-то говорится про постель.
Мюриэл долго шевелила молча губами и наконец разродилась:
— «Не спи в постели на простынях».
Странно, подумала Хрумка, о простынях вроде ничего не говорилось… но раз написано, значит, так и было. Тут очень кстати оказался рядом Деловой в сопровождении псов-охранников и сразу поставил все точки над i.
— Кажется, вы удивлены тем, что мы, свиньи, спим в постели? — спокойно поинтересовался Деловой. — А почему бы и нет? Или существуют какие-то противопоказания? Постель, по определению, есть ложе для сна. Соломенная подстилка в стойле — это, строго говоря, та же постель. Против чего мы всегда возражали, так это против простыней, являющихся изобретением человека. Мы же простыни сняли и спим под одеялами. Очень, скажу я вам, удобно. Учтите, это минимальные удобства, без которых мы просто не смогли бы мыслить в полную силу. Или мы, товарищи, не заслужили отдыха? Или вы хотите, чтобы мы выбились из сил и снова наступили времена Джонса?
