Герберт Уэллс - Грядущие дни
Схватившись за руки, эти питомцы города, страшно пораженные невиданным явлением, побежали с холма вниз. Но прежде чем они добежали домой, Элизабет заплакала от страха: черная земля побелела, кругом прыгал град.
Тогда началась для них странная и ужасная ночь. В первый раз за всю свою жизнь они были в потемках. Было мокро и холодно. Град барабанил по крыше; сквозь ветхие потолки заброшенного дома струились потоки воды и оставляли на полу озера и ручьи. Буря с размаху ударяла в покинутый дом, дом скрипел и трясся, порой с крыши скатывалась оторванная черепица и с грохотом падала вниз в пустую оранжерею у задней стены. Элизабет молчала и дрожала от холода.
Дэнтон накинул ей на плечи свой модный плащ, пестрый и тонкий, и они сидели рядом в темноте. Гром грохотал все ближе и оглушительнее, молния сверкала, озаряя мгновенным блеском мокрые стены комнаты.
До сих пор им случалось бывать на открытом воздухе только в ясную, солнечную погоду. Они проводили все свое время в сухих и теплых проходах и залах огромного города. В эту ночь им казалось, будто они попали в какой-то другой мир, в какой-то буйный и бесформенный хаос, и они вспоминали о городе как о чем-то далеком и светлом, почти невозвратном.
Дождь лил без конца, и гром гремел. Наконец, они задремали в промежутке между раскатами — и тут почти внезапно все прекратилось. Потом последний порыв стихающего ветра донес до них какие-то незнакомые звуки.
— Что это? — воскликнула Элизабет. Звуки повторились. Это был собачий лай. Он прозвучал в глухом переулке под самым окном и покатился дальше. Сквозь окно падал на стену бледный луч луны, и в белом квадрате четко рисовались оконные перекладины и ветви стоявшего неподалеку дерева.
Через некоторое время, с первым отблеском туманного рассвета, вернулся собачий лай, прозвучал и оборвался. Они вслушались. И почти тотчас же услыхали за стеной быстрый и легкий топот, короткое тявканье. И опять все стихло.
— Тсс! — сказала Элизабет и указала рукой на дверь. Дэнтон шагнул к двери и остановился, прислушиваясь.
Затем повернулся опять к своей подруге.
— Это, должно быть, овчарки Компании, — сказал он с умышленной небрежностью. — Они нас не тронут.
Он сел рядом с Элизабет.
— Ну и буря была! — сказал он, чтобы скрыть свое все растущее беспокойство.
— Я не люблю собак, — сказала Элизабет после долгого промежутка.
— Собаки никого не трогают, — возразил Дэнтон. — В прежние годы, в девятнадцатом веке, почти у всякого была собственная собака.
— Я читала историю, — сказала Элизабет, — как одна собака загрызла человека.
— Ну, это была не такая собака, — возразил Дэнтон. — Знаешь, в таких рассказах не все ведь правда.
Неожиданно снова раздались лай и топот собачьих лап на лестнице. Дэнтон вскочил с места, быстро разрыл сено постели и вытащил меч. В дверях показалась овчарка и остановилась на пороге. За ней была другая. С минуту человек и зверь молча смотрели друг другу в глаза. Потом Дэнтон нахмурился и сделал шаг вперед.
— Пошла! — крикнул он и неуклюже взмахнул мечом. Собака заворчала. Дэнтон остановился.
— Песик, песик! — попробовал он прибегнуть к ласке.
Собака залаяла.
— Песик! — повторил Дэнтон.
Вторая овчарка тоже залаяла. На лестнице отозвалась третья. Другие на дворе подхватили и залились. Дэнтону показалось, что их очень много.
— Это уже хуже, — сказал Дэнтон, не отрывая глаз от первого пса. — Дело в том, что пастухи не приходят так рано. Эти собаки не могут понять, откуда мы взялись.
— Я ничего не слышу! — крикнула Элизабет. Она подошла и встала рядом с Дэнтоном.
Дэнтон повторил свои слова, но собачий лай заглушал его голос. Эти звуки раздражали его. Они зажигали в нем кровь, будили в его груди странные чувства. Он крикнул еще раз, и лицо его исказилось. Собачий лай как будто передразнивал его. Одна овчарка оскалила зубы и ступила вперед. И вдруг Дэнтон повернулся, крикнул ругательство на языке лондонских подвальных этажей, — к счастью, непонятное для Элизабет — и бросился на собак. Лай оборвался, собака зарычала, захрипела. Элизабет увидела голову передней овчарки, прижатые уши, оскаленные зубы. Сталь блеснула в воздухе. Собака подпрыгнула и отскочила назад. Дэнтон с криком погнался за собаками. Он размахивал мечом с неожиданной силой и гнался за ними по лестнице вниз. Элизабет пробежала шесть ступеней и увидела — внизу около лестницы земля была залита кровью. Элизабет побежала за ним, но на площадке остановилась, услышав на улице шум, возню и крики Дэнтона, и подбежала к окну.
Овчарки рассыпались в разные стороны. Их было девять штук. Одна корчилась на земле перед самой дверью. Дэнтон с криком бросался на собак — им овладела горячка, которая дремлет в крови самых цивилизованных людей. Потом Элизабет увидала нечто, чего Дэнтон еще не замечал в пылу борьбы. Собаки стали заходить справа и слева. Они собирались напасть на Дэнтона сзади.
Элизабет поняла опасность и хотела крикнуть. Секунду или две она простояла с замирающим сердцем, потом, повинуясь непонятному импульсу, подобрала свои белые юбки и бросилась вниз. В сенях стояла ржавая лопата. Элизабет схватила ее и выскочила наружу.
Она явилась на помощь Дэнтону как раз вовремя. Одна собака уже валялась на земле, почти перерезанная пополам, но другая схватила его за ногу, третья набросилась на него сзади и рвала с него плащ, а четвертая грызла зубами меч, и морда у нее была вся в крови. Пятая тоже собиралась кинуться, и Дэнтон подставил ей навстречу левую руку.
Элизабет бросилась вперед с дикой отвагой, как будто это был второй век, а не двадцать второй. Вся ее мягкость и городская изнеженность мигом исчезли. Лопата опустилась и расколола собачий череп. Другая собака, вместо того чтобы прыгнуть, испуганно взвизгнула и бросилась в сторону.
Две драгоценных секунды собачьего времени бесплодно ушли на возню с оборкой женского платья.
Дэнтон отшатнулся. Плащ его свалился на землю вместе с собакой. И эта собака попала под лопату и вышла из строя. Он ткнул мечом ту, которая кусала его за ногу.
— К стене! — крикнула Элизабет.
Через несколько секунд бой был окончен. Молодые люди стояли рядом, а уцелевшие собаки, поджав хвосты, постыдно убегали прочь. С минуту победители простояли так, тяжело дыша, потом Элизабет уронила лопату и расплакалась навзрыд, даже на землю опустилась. Дэнтон оглянулся вокруг, воткнул меч острием в землю — так, чтобы он был под рукой, — и стал утешать жену.
Постепенно они успокоились и могли говорить. Элизабет стояла, прислонившись к стене. Дэнтон сидел перед ней, следя глазами за движением собак: две собаки еще остались и продолжали лаять издали, с холма.
У Элизабет все лицо было в слезах, но на душе у нее становилось легче: Дэнтон все повторял ей, что именно ее храбрость спасла ему жизнь. Но вдруг мысль о новой опасности мелькнула в ее уме.
— Это собаки Компании, — сказала она. — Выйдет история.
— Я тоже боюсь, — подтвердил Дэнтон. — Они могут взыскать с нас убытки.
Пауза.
— В прежние годы, — снова заговорил Дэнтон, — такие вещи случались каждый день.
— Я бы не вынесла этого еще раз, — сказала Элизабет.
Дэнтон поглядел на нее. Ее лицо осунулось и побледнело от бессонницы. Он быстро решился.
— Надо вернуться! — сказал он.
Элизабет посмотрела на мертвых собак и вздрогнула от страха.
— Здесь нельзя оставаться, — сказала она.
— Надо вернуться, — повторил снова Дэнтон, все время через плечо оглядываясь на собак. — Мы провели здесь несколько счастливых дней. Но мир слишком изменился. Мы принадлежим к городской эпохе. Здесь жизнь нам не под силу.
— Но что же нам делать? Как жить в городе? Дэнтон колебался. Он постучал ногой в стену, на которой сидел.
— Есть одна вещь, о которой я не решался говорить, но…
— Ну?
— Можно бы занять денег под твое наследство.
— Правда? — спросила она стремительно.
— Конечно, правда. Какой же ты ребенок… Элизабет встала, и лицо у нее просветлело.
— Отчего ты не сказал мне этого раньше? — упрекнула она. — Столько времени мы просидели здесь!
Дэнтон посмотрел на нее, усмехнулся, и тотчас же улыбка его исчезла,
— Мне было неловко разговаривать о деньгах, — сказал он. — Я думал, ты знаешь сама. И потом жизнь здесь мне представлялась такой прекрасной.
Оба замолчали.
— Три дня были хорошие, — заговорил он снова, — три первые дня.
— Да, — согласилась Элизабет, — три первые дня… — И она взглянула на собак. — Пока не началось все это…
Они поглядели друг другу в лицо. Потом Дэнтон слез со стены и взял Элизабет за руку.
— Каждое поколение, — заговорил он, — живет по-своему. Теперь я это понимаю яснее. Мы родились для жизни в городе. Все другое — не для нас. Эти дни были как сон, а теперь настало пробуждение.
