Френсис Фицджеральд - Последний магнат
— Скажите Родригесу, пусть войдет, — решил Стар. — Предупредите, что у меня только минута времени.
Красавца актера Стар встретил стоя.
— Что за срочность? — спросил он с приятной улыбкой.
Актер терпеливо дождался, пока за мисс Дулан закроется дверь.
— Монро, со мной все кончено, — выпалил он. — Я шел к тебе поговорить.
— Кончено? Ты читал «Вэрайети»? Твой фильм держится в «Рокси» дольше срока. И в Чикаго за неделю собрал тридцать семь тысяч.
— Тем хуже. В том-то и несчастье. Желания сбываются, только все ни к чему.
— Что случилось?
— Нас с Эстер ничего не связывает. Теперь навсегда.
— Поссорились?
— Нет, хуже! Даже говорить невыносимо. Голова ватная, брожу как шальной. На съемках каждая реплика — словно во сне.
— Я не заметил. Смотрел вчерашний материал — ты в прекрасной форме.
— Да? Вот видишь, никто даже не догадывается.
— Ты хочешь сказать, вы с Эстер расходитесь?
— Наверняка к тому идет. Неминуемо.
— Что случилось-то? — нетерпеливо спросил Стар. — Она вошла без стука?
— Да нет, у меня никого нет. Дело просто… во мне. Со мной все кончено.
Стар внезапно понял.
— С чего ты взял?
— Уже полтора месяца.
— Ты просто мнителен. У врача был?
Родригес кивнул.
— Что только не делал. Даже… ну, совершенно в отчаянии пошел к… Клэрис. Бесполезно. Все пропало.
Стара так и подзуживало отправить актера к Брейди — в конце концов, тот отвечает за связи с общественностью, пусть бы занялся и интимными связями… Он даже отвернулся на миг, чтобы Родригес не видел его лица.
— Я был у Пата Брейди, — продолжал актер, словно угадав мысль Стара. — Выслушал кучу дурацких советов, все испробовал — без толку. За ужином на Эстер даже глаз поднять не могу. Она-то держится молодцом, а мне хоть со стыда сгорай. И так все время. «Дождливый день» собрал в Де-Мойне двадцать пять тысяч, в Канзас-Сити двадцать семь, побил рекорды в Сент-Луисе, письма от поклонниц сыплются лавиной, а я каждый вечер дрожу от страха — как же, надо возвращаться домой и ложиться в постель…
Стара мало-помалу охватывала досада. Мелькнувшая мысль пригласить звезду на вечерний коктейль казалась теперь неуместной: что там делать Родригесу в таком состоянии? Затравленно блуждать между гостями с бокалом в руке, обсуждая многотысячные сборы?
— Вот я и пришел к тебе, Монро. Ты из всего найдешь выход. Я решил: попрошу у тебя совета, даже если ты скажешь пойти утопиться.
Зажужжал вызов, Стар включил диктограф.
— Пять минут, мистер Стар, — раздался голос мисс Дулан.
— Прошу прощения, — ответил Стар, — я еще не закончил.
— Полтысячи школьниц устроили парад, осадили дом, — мрачно продолжал актер. — А я прятался за шторами, боялся выйти.
— Присядь-ка, — велел Стар. — Обсудим и что-нибудь решим.
В приемной уже десять минут дожидались совещания Уайли Уайт и пятидесятилетняя иссохшая блондинка Джейн Мелони, голливудская репутация которой складывалась из полусотни ярлыков — «сентиментальная дура», «лучший голливудский сценарист», «ветеран», «рабочая кляча», «умнейшая женщина студии», «самый ловкий плагиатор цеха» — с исчерпывающим набором дополнений: нимфоманка, девственница, шлюха, лесбиянка и верная жена. Не будучи старой девой, она несла на себе отпечаток того стародевического облика, который свойствен большинству самостоятельно пробившихся женщин. К пятидесяти годам Джейн заработала язву желудка и годовое жалованье в сотню тысяч (рассуждения о том, считать ли его справедливым, недостойным или непомерно щедрым, могли бы стать предметом отдельного замысловатого трактата). Ценили ее за простые понятные качества — за то, что она женщина и при этом уживчива, сообразительна, надежна, знает правила игры и не норовит перетянуть одеяло на себя. Когда-то она была наперсницей Минны, и с годами Стару удалось подавить неприязнь, доходившую порой до стойкого физического отвращения.
Джейн Мелони и Уайли молча ждали, время от времени обмениваясь репликами с мисс Дулан. Рейнмунд, продюсер фильма, то и дело звонил из своего кабинета, где вместе с ним дожидался совещания режиссер по фамилии Брока. Через десять минут раздался звонок от Стара, мисс Дулан вызвала Рейнмунда и Брока. В тот же миг из кабинета вышел Стар, держа под руку актера — взбудораженного настолько, что на простое «как дела?», брошенное Уайли Уайтом, он тут же объявил:
— Ужасно, просто ужасно!
— Ничего подобного, — оборвал его Стар. — Ступай и играй роль, как я сказал.
— Спасибо, Монро!
Джейн Мелони, молча проводив актера взглядом, спросила:
— Кто-то пытался его переиграть? — подразумевая, что на съемках партнер вздумал оттеснить Родригеса в тень.
— Извините за задержку, — ответил Стар. — Входите.
Совещание началось в полдень, Стар обычно отводил участникам ровно час. Не меньше, поскольку прервать беседу мог лишь режиссер с его жестким графиком съемок, — и редко когда больше: каждую неделю компания обязана выпустить фильм, сложностью и стоимостью не уступающий «Мираклю» Рейнхардта.
Временами — хотя в последние лет пять не так часто, как раньше, — Стар мог работать над одним фильмом ночь напролет; однако такой приступ деятельности выводил его из строя на несколько дней. Перемена же темы придавала сил — и как те люди, что способны по желанию просыпаться в нужное время, он поставил внутренние часы ровно на час.
Помимо сценаристов, на совещание пришли Рейнмунд, один из самых ценимых продюсеров, и Джон Брока — режиссер картины.
Брока с виду походил на техника или механика — крупный, бесстрастный, спокойно-решительный и располагающий к себе. Образованностью он не отличался, Стар часто ловил его на тиражировании однотипных сцен — во всех его фильмах некая богатая девушка неизменно исполняла все тот же ритуал: сначала играла с вбежавшими в комнату большими собаками, а потом, войдя в конюшню, похлопывала по крупу жеребца. Причина вряд ли имела отношение к Фрейду — скорее всего, режиссеру в унылой юности случилось разглядеть за чужим забором красивую девушку с собаками и лошадьми, и сцена навечно отпечаталась в его памяти как символ богатой жизни.
Молодой образованный красавец Рейнмунд когда-то обладал некоторой силой характера, но продиктованная профессией ежедневная необходимость изворачиваться — что в действиях, что в мыслях — превратила его в откровенного приспособленца. К тридцати годам у Рейнмунда не осталось ни единой черты из тех, которые американские евреи и неевреи привыкли считать достоинствами. Однако он выпускал картины в срок, а демонстрацией чуть ли не педерастического восхищения Старом умудрился притупить обычную для Стара проницательность: тот к нему благоволил и считал во всех отношениях хорошим парнем.
Уайли Уайта, разумеется, в любой стране мира опознали бы как интеллектуала второго разбора. Воспитанность в нем уживалась с болтливостью, простота — с остроумием, мечтательность — с пессимизмом. Зависть к Стару прорывалась лишь временами и сопровождалась всегдашним восхищением и даже привязанностью.
— По графику сценарий идет в производство через две недели, считая от субботы, — начал Стар. — Я бы сказал, что выглядит он прилично, изменения пошли на пользу.
Рейнмунд и оба сценариста обменялись победным взглядом.
— С одной оговоркой, — продолжил Стар. — Я не вижу смысла делать по нему фильм, поэтому решил отказаться от проекта.
На миг повисла внезапная тишина, затем понеслись невнятные возражения и потрясенные вопросы.
— Вы не виноваты, — заверил собравшихся Стар. — Я просто считал сюжет более интересным, чем он получился в сценарии. Вот и все. — Помолчав, Стар с сожалением взглянул на Рейнмунда. — Текст слишком плох. А ведь пьеса великолепна, мы отдали за нее пятьдесят тысяч.
— А что не так со сценарием, Монро? — напрямик спросил Брока.
— Вряд ли стоит вдаваться в подробности.
Рейнмунд и Уайли Уайт лихорадочно обдумывали, как это отразится на их карьере. В нынешнем году за Рейнмундом два фильма уже числились, а Уайли Уайту для возвращения в кино нужно было появиться в титрах хотя бы раз. Маленькие, глубоко посаженные — словно вдавленные в череп — глазки Джейн Мелони пристально наблюдали за Старом.
— Может, все-таки объясните? — вмешался Рейнмунд. — Оплеуха-то немалая, Монро.
— Я просто не стал бы приглашать в картину Маргарет Саллаван, — ответил Стар. — Или Колмана. Отговорил бы их сниматься.
— Монро! — взмолился Уайли Уайт. — Скажите — что не так? Сцены? Диалоги? Юмор? Композиция?
Стар взял со стола папку с текстом и разжал пальцы — словно сценарий самым буквальным образом был неподъемной ношей.
— Мне не нравятся персонажи. Меня к ним не тянет, я предпочел бы обходить их стороной.
