Харуки Мураками - Послемрак

Красавица в постели по-прежнему спит. Черные волосы разметались веером на подушке. Губы мягко сомкнуты. Сердце – на дне океана. Вторя мерцанию телеэкрана, отблики света пляшут на ее лице, и тени выписывают странные, непостижимые знаки. Человек Без Лица сидит на простом деревянном стуле и молча глядит на нее. Его плечи едва заметно подымаются и опускаются от дыхания. Словно лодка без гребца покачивается рано утром на ленивых, спокойных волнах.

Больше в комнате не движется ничего.

5

Мари и Каору бредут по безлюдному переулку. Каору показывает дорогу. На голове у Мари – иссиня-черная бейсбольная кепка с эмблемой «Boston Red Socks», надвинутая до бровей. В этой кепке она смахивает на мальчишку. Видимо, потому и надела.

– Ну спасибо тебе, – говорит Каору. – Одна бы я черта с два разобралась в этой каше…

Они спускаются по уже знакомой лестнице.

– Слушай, а ты не торопишься? Может, заскочим куда-нибудь? – предлагает Каору.

– Куда?

– В горле пересохло. Пивка бы глотнуть. Ты как?

– Я вообще-то не пью…

– Ну соку возьмешь или еще чего-нибудь. Все равно тебе время убивать до утра, верно ж?

Две женщины сидят у стойки крошечного бара. Больше в заведении никого нет. Играет старенькая пластинка Бен Уэбстер, «My Ideal», версия 1950 года. Еще с полсотни дисков – не компактов, добрых старых винилов – выстроились на полке вдоль стены. Каору держит в руке длинный и узкий стакан с пивом. Перед Мари – бокал «Перье» с выжатым лаймом. Старичок-бармен за стойкой молча колет свой лед.

– И все-таки она красавица, правда? – говорит Мари.

– Китаянка, что ли?

– Ну да.

– Это верно. Да только с ее жизнью долго в красавицах не погуляешь. Мигом в старуху превратится. Точно тебе говорю. Я таких уже знаешь сколько перевидала…

– Ей сейчас девятнадцать. Как и мне.

– Ну и что? – отзывается Каору, похрустывая солеными орешками. – Да сколько бы ни было… На такой работе даже с крепкими нервами и года не продержаться. Не сегодня, так завтра подсядет на иглу – и привет.

Мари молчит.

– Так ты у нас студентка?

– Ага. В инъязе китайский учу.

– В инъязе… – повторяет Каору. – А потом куда?

– Если получится, хотела бы стать переводчиком. Устным или письменным, на частных контрактах. Для работы в фирме я по характеру не подхожу…

– Ты, наверно, умная очень?

– Да не то чтобы… Просто родители с детства пилили. Дескать, лицом не вышла, так хоть учись получше, а то вообще ни на что не сгодишься.

Каору, прищурясь, глядит на Мари:

– Да ты чего? Ты очень даже симпатичная. Я не комплимент говорю, серьезно! «Лицом не вышла» – это вот про таких, как я…

Смутившись, Мари чуть заметно поводит плечами:

– Вот сестра моя – настоящая красавица! Куда ни придет, все только на нее и смотрят. И удивляются: надо же, вроде бы сестры, а такие разные. И ведь правда: если сравнивать, я и в подметки ей не гожусь. Рост маленький, грудь никакая, рот в пол-лица, волосы торчат… Да еще и близорукость. Астигматическая.

– Вообще-то, – смеется Каору, – у людей все эти штуки называются «изюминками».

– Не знаю… У меня так думать не получается. С малых лет мне только и намекали, что я уродина.

– И потому ты решила учиться себя не помня?

– Поначалу да. Только я не люблю с другими за успехи соревноваться. В спорте была никакая, в секции не ходила, друзей заводить не умела. Одноклассники дразнили все время… В общем, в тринадцать лет я школу бросила.

– Взбунтовалась, никак? Из принципа?

– Ну просто в школу идти не хотелось так, что по утрам из меня еда обратно лезла. Желудок совсем испортила.

– Хм-м… Я вот, помню, училась хуже некуда, но чтобы школу ненавидеть – такого не было. Любой, кто дразнить пытался, у меня сразу в лоб получал.

Мари улыбается:

– Эх, вот бы и мне так… Может, все было бы по-другому.

– Да брось. Тоже мне талант. Особо гордиться нечем… Ну а дальше что делала?

– В Иокогаме была спецшкола для китайских детей. Моя подружка детсадовская туда ходила. Половина занятий на китайском, но никто не гробился за оценки, как в обычной японской школе. Опять же, единственная подруга там училась. Ну я и решила перейти. Родители, конечно, были против. Но иначе они бы меня в школу ходить не заставили…

– Жутко упрямая была, да?

– Наверное… – признает Мари.

– Что же, в эту китайскую школу и японцы могли поступать?

– Ага. Безо всяких экзаменов.

– Но ты же тогда еще не понимала по-китайски!

– Ну да, ни слова. Но я ведь совсем маленькая была, да и подружка помогала, – в общем, заговорила почти сразу. Там спокойно было, ничего не заставляли делать через силу. Так до старших классов там и проучилась. Родителям, понятно, это не очень нравилось. Они-то надеялись, что я закончу что-нибудь попрестижнее, выучусь на какого-нибудь адвоката или врача. Чтобы, значит, у каждой из дочерей своя роль была. Прекрасная Белоснежка и ее талантливая сестра…

– Твоя сестра и впрямь такая раскрасавица?

Кивнув, Мари отпивает «Перье».

– Еще в средней школе для фотожурналов позировала. Знаете, такие журналы для девочек-тинейджеров?

– Хм-м, – задумалась Каору. – Наверное, с такой суперсестрой и правда жизнь не сахар… Ну это ладно. Но почему такая девчонка, как ты, шатается по ночам где попало?

– Что значит – «такая, как я»?

– Ну, как лучше сказать… приличная, что ли.

– Да просто домой идти неохота.

– С предками поругалась?

Мари качает головой:

– Вовсе нет. Так… Захотелось побыть одной где-нибудь не дома. Пока ночь не кончится.

– И часто у тебя такое?

Мари молчит.

– Ты извини, если болтаю лишнее, – говорит Каору. – Но, если честно, приличные девочки никогда не появляются в этой части города так поздно. Какие только ублюдки здесь не шастают. Даже я дерьма нахлебалась – причем не раз и не два. Когда уходят последние электрички, в этих местах наступает очень странное время. Совсем не то, что ты называешь ночью…

Мари берет кепку «Red Stocks». Разглядывает козырек. О чем-то думает, не говоря ни слова. Но отгоняет от себя эти мысли.

– Извините, – говорит она мягко, но решительно. – Может, поговорим о чем-нибудь другом?

Каору съедает несколько соленых орешков, один за другим. И спокойно кивает:

– Конечно. Какие проблемы. Можно и о чем-нибудь другом…

Мари достает из кармана джемпера пачку «Кэмела» и прикуривает от пластмассовой зажигалки.

– О! Так ты куришь? – с интересом уточняет Каору.

– Иногда.

– По-моему, тебе не очень идет.

Мари чуть краснеет и натянуто улыбается.

– Угостишь сигареткой?

– Пожалуйста.

Каору достает сигарету из пачки, берет у Мари зажигалку, прикуривает. Что и говорить, курящая Каору смотрится гораздо круче.

– У тебя парень есть?

Мари качает головой:

– Сейчас меня мужчины не интересуют.

– Значит, тебе с женщинами лучше?

– Да не в этом смысле… Я сама не пойму.

Каору курит, слушая музыку. Расслабленно, со смертельной усталостью на лице.

– Давно спросить хотела, – говорит Мари. – А почему гостиница называется «Альфавиль»?

– Почему? – переспрашивает Каору. – А это, кажется, наш президент придумал. У всех «рабухо» названия такие же дурацкие. Кто туда ходит-то? Мужики с бабами, цель одна – потрахаться. Койка с душем есть – и слава богу. Кому придет в голову о названиях думать? Вот и подбирают имена побредовее. А почему ты спрашиваешь?

– Так называется один из моих самых любимых фильмов. Режиссер Жан-Люк Годар.

– Первый раз слышу.

– Очень старое французское кино. Еще в 60-х снимали.

– Ну, может, оттуда и взяли. При встрече спрошу у хозяина. И что это значит – «Альфавиль»?

– Город будущего, – объясняет Мари. – Где-то на Млечном Пути.

– А, фантастика? Типа «Звездных войн»?

– Да нет, там другое. Ни экшна, ни спецэффектов. Как бы объяснить… В общем, концептуальное кино. Черно-белое, с субтитрами, больше на спектакль похоже.

– Концептуальное? Это как?

– Например, в этом городе всех, кто плачет, арестовывают и публично казнят.

– Почему?

– Потому что в Альфавиле нельзя переживать глубокие чувства. Страстной любви там не бывает. Все живут без противоречий, без иронии… Все проблемы решаются очень серьезно с помощью математических формул.

Каору задирает бровь:

– Что такое «ирония»? [5]

– Ну это когда человек смотрит на свои качества со стороны, выворачивает их наизнанку и находит в них что-то забавное.

Несколько секунд Каору переваривает слова Мари.

– Все равно не очень понятно… Ну а секс в этом Альфавиле бывает?

– Секс – бывает.

– Без любви и без иронии?

– Ага.

Каору саркастически усмехается:

– Выходит, лучшего имечка для «рабухо» и не придумаешь!

Опрятный мужчина лет сорока входит в бар, садится за стойку, заказывает коктейль и заводит негромкую беседу с барменом. Судя по всему, завсегдатай. Привычный табурет, привычный напиток. Один из тех, кто в ночном городе – как рыба в воде. Серая внешность, неприметный характер.