Зофья Посмыш - Пассажирка

— Что ты вытворяешь? Почему не выходишь?

— Подожди минутку, — прошептала она, дрожа всем телом.

— Но почему? Что все это значит?

— Тише, умоляю!

Он оторопел.

— Почему тише?! — Он увидел ее глаза, широко раскрытые, неподвижные. — Ты боишься?.. Но кого? Чего ты боишься?

— Тише… — молила она, чуть не плача.

Вальтер схватил ее за плечи.

— Что с тобой творится?

— Ничего… Я сейчас… одну минуту. Давай сядем.

Она продолжала стоять, прислонившись к двери, словно загораживая выход. Вальтер резким движением отстранил ее и выглянул в коридор. Кто-то шел мимо, и Лиза, не глядя, знала кто. Она- слышала, как захлопнулась дверь, как Вальтер подошел к ней. Звуки его шагов мучительно отдавались в ее голове, пока наконец она не услышала его голос:

— Лиза, что все это значит?

Она попыталась овладеть собой. Села в кресло и, глубоко вздохнув, ответила:

— Ничего. Не обращай на меня внимания.

Но этот ответ не удовлетворил Вальтера.

— Ты знаешь, кто шел по коридору?

— Откуда мне знать? — ответила она быстро, слишком быстро.

— И все-таки ты знаешь. Ты не хотела выйти из каюты, чтобы не встретиться с ней.

— С кем… не встретиться? Это твоя фантазия.

— Хотелось бы, чтобы это была фантазия. Но, увы, это, кажется, не так. Ты что-то от меня скрываешь!

— Ошибаешься, я ничего не скрываю.

— Хорошо, если бы это было так. Я согласен ошибиться. Рад был бы ошибиться! Ты знаешь, я не люблю совать нос в чужие тайны. Я не любопытен и, как правило, предпочитаю знать скорее меньше, чем больше. Но, кажется, на этот раз мне следует знать больше.

Она встала с кресла и направилась в ванную. Вальтер остановил ее.

— Пусти! Мне дурно.

— Неправда! Тебе не дурно. Я за тобой наблюдаю со вчерашнего дня. Это не морская болезнь.

— Зачем ты меня мучаешь?

Он помолчал, глядя ей в глаза.

— Я хочу тебя уберечь, — сказал он твердо.

Она отшатнулась.

— От чего?

— Не знаю. Ты ничего не хочешь мне сказать, и… я бы не стал спрашивать, если б не твой страх. Ты ее боишься. Здесь что-то такое… что…

— Ничего здесь нет! — крикнула она. — Это мне просто мерещится!

— Лиза, ты знаешь эту женщину…

— Нет! Я ее не знаю! Мне только кажется! Не может быть, чтобы это была она…

Вальтер поднялся и, словно удивленный тем, что его подозрения подтвердились, медленно произнес:

— Значит… она тебе кого-то напоминает?.. Кого же?

— Не спрашивай! Ты не должен спрашивать!

— Я не могу иначе. Это слишком серьезно, Лизхен… Если ты сама мне не скажешь…

Она побледнела.

— Ты… ты не сделаешь этого…

— И все же… Я не могу допустить, чтобы тебя шантажировали.

— Что ты хочешь сделать?

— Заявлю капитану или поговорю с ней.

Лиза без сил опустилась в кресло.

— Умоляю тебя…

— Лиза! Я должен знать. Если в твоей жизни есть что-то, о чем я не знаю…

Она дрожала как в лихорадке.

— Я ничего от тебя не скрыла. Ты знал все.

— Знал? Что? Что ты имеешь в виду?

— Мою работу во время войны.

— Твою работу? Что-то не припомню. Ах да, на вещевом складе, что ли?

— Да. Это было связано с моей службой.

— Знаю. В женских отрядах. Ты что-то говорила… Ну… и что же? Не понимаю, какое это имеет отношение к твоей истерике?

— Эта женщина… Мне кажется, что я ее знаю… оттуда.

— Откуда? Со склада? Что же тут страшного?

— А то… — она с трудом выговаривала слова, — что это был лагерный склад.

Вальтер все еще не понимал.

— Ну и что же? — спросил он с удивлением. — Работа, как всякая другая.

Тогда она сказала:

— Это была не просто работа. Это была служба. Я… меня направили в отдел лагерей.

Вальтер судорожно глотнул слюну.

— Каких лагерей?

Лиза молчала, и он добавил:

— Были трудовые лагеря, лагеря…

И тут он увидел ее глаза. Они были такие же, как тогда, во время инцидента с собакой. Лиза прошептала:

— Это не то.

Вальтер встал, прошелся несколько раз по каюте и остановился у иллюминатора. Он долго стоял, повернувшись к ней спиной.

— Концлагеря?.. — наконец произнес он. Голос его звучал хрипло. — Ты была в концлагерях? — Он резко повернулся к ней. — Значит, эти женские отряды… просто-напросто СС?! — Лицо его побагровело, казалось, он задыхался: — Эта женщина заключенная?! Говори!

Но Лиза уже овладела собой.

— Нет, не может быть! Мне просто померещилось!

— А вдруг? А если да? — настаивал он.

— Марта? — неуверенно произнесла она.

— Марта, — машинально повторил Вальтер. — Значит?..

Оба замолчали. Он смотрел в ее лицо, такое знакомое. Но сейчас в этом лице появилось нечто ужасающе чужое, что изменило его черты больше, во сто крат больше, чем вчерашняя новая прическа; изменило полностью и бесповоротно.

— Если бы это была Марта… — Лиза запнулась, но тут же с неожиданным спокойствием докончила: — Уж ее-то мне нечего бояться.

— Как прикажешь это понимать?

Лиза приободрилась.

— Бог мой! Я ей сделала столько хорошего. Не раз спасала жизнь. Я была для нее, — с горечью улыбнулась Лиза, — ангелом-хранителем. Этаким… лагерным ангелом-хранителем…

В ожидании ответа она отважилась поднять глаза. Но Вальтер, казалось, ничего не слышал. Он лихорадочно передвигал бутылки в баре. Наконец нашел нужную, наполнил рюмку, залпом осушил ее и сел в кресло, закрыв лицо руками.

— Я была добра к ней, Вальтер. — Голос ее задрожал.

— Ты была добра к ней… — повторил он, как показалось Лизе, с насмешкой.

Она не выдержала.

— Ты не знаешь, ты понятия не имеешь, как трудно было оставаться доброй в том аду!

Вальтер брезгливо поморщился.

— Нельзя ли, — процедил он, — без литературщины?

— Би-Би-Си организовало тогда серию передач, которые начинались словами: «Говорит ад Европы — Освенцим», — как бы оправдываясь, сказала она.

Вальтер даже привскочил.

— Боже мой! Освенцим?

Лиза видела, как на лбу у него выступили крупные капли пота, и не могла выговорить ни слова.

— Освенцим? Именно Освенцим?.. Господи! — И затем бесстрастно, как чиновник, проверяющий анкету, он спросил: — Как ты попала в СС?

Лиза ответила не сразу. Она долго смотрела на него молча, а потом сказала:

— Я верила в Гитлера.

Вальтер сорвался с кресла.

— Ты верила? Ты'? Первый раз слышу! Когда мы познакомились…

— Тогда с этим было кончено. Для меня больше, чем для кого-либо другого.

— Потому что он проиграл?

— Потому что я познакомилась с тобой.

Он снова сел.

— Говори! Рассказывай все, о чем ты умолчала тогда. Говори!

Она выпила воды, потом взяла сигарету и долго искала спички, пытаясь медлительностью движений скрыть растерянность или, быть может, оттянуть свою исповедь. И, наконец, заговорила:

— Я вступила в СС в сорок третьем году. Я не знала… нет, вернее, знала, почему делаю это. Не знала только, во что это выльется… Я пошла туда, чтобы стоять на страже безопасности страны… Мне сказали… что я буду следить за ее врагами. Обергруппенфюрер Поль говорил: «Освенцим — болото, позор немецких концлагерей. Только лучшие из эсэсовцев могут оздоровить это болото». Я считала своим долгом пойти туда, где труднее всего. К словам об «оздоровлении» я отнеслась всерьез. В марте сорок третьего года я уже была в «аду Европы».