Бруно Ясенский - Заговор равнодушных
– Вы должны, как братья Патэ, все видеть и все слышать, – поучал Релих, переводя на эту работу Катю Якубович. – Директор завода должен знать о том, что произошло на заводе, раньше, лучше и подробнее всех.
Кате Якубович лет за тридцать. Английская блузка с галстуком. Лицо красивое, в веснушках, волосы стрижены по-мальчишески. Сослуживцы говорят, что с ее памятью можно выступать в цирке: она знает лично всех рабочих завода и всех «итэеров» с женами и домочадцами. На заводе ее любят и называют запросто – Катя. За Релиха она готова пойти в огонь без каких-либо для этого эротических предпосылок. Релиха она обожает за четкость в работе, за американскую сжатость, за полное отсутствие неделовых элементов в отношениях с женским персоналом заводоуправления. Беседы ее с Релихом лаконичны до предела и продолжаются не больше пяти минут.
У Кати в руках блокнот для пущей деловитости, хотя все, что в нем записано, она знает наизусть.
– Слушаю.
– Сегодня ночью арестован Грамберг. Был обыск на квартире.
– Знаю. Дальше.
– В третьем цеху мастер Шавлов после новогодней попойки явился на работу пьяным. Отправлен обратно.
– Который это Шавлов? С усами, рябой?
– Да. Шавлов Никифор. В том же цеху четверо рабочих, два из бригады Лагутко и два из бригады Азаренкова, с перепоя не вышли на работу. Треугольник цеха предполагает завтра устроить над ними товарищеский суд.
– Правильно.
– В седьмом цеху по собственной неосторожности автогенной лампой обжег себе колено ударник Карелов. Отвезен в больницу. Опасности нет. В том же цеху по нераспорядительности мастера Ильина вышла из строя песко-струйка.
– Кстати, – перебивает Релих, – утром в поселок приезжала машина НКВД. Что там случилось, не знаете?
– Знаю. Это у меня в разделе бытовых: Женя Астафьева застрелила Юрия Гаранина.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
С крыши бумажной фабрики видна река, круто поворачивающая на восток, и холмистые поля в снегу, косогорами взлетающие к горизонту.
– Видите? – спрашивает Костоглод, рукой указывая на север.
Адрианов видит: с севера сплошным зеленым массивом движется лес. Вот он, перевалив через холм, быстро спускается к реке. И Адрианов не совсем уверен: нужно ли удивляться тому, что лес сам идет на фабрику, или это так и должно быть?
– Кто это организовал? – спрашивает он на всякий случай.
– Кобылянский, – говорит Костоглод. – Поехал и сагитировал. Двести гектаров!
«Молодец Кобылянский!» – думает Адрианов, и от сознания того, что фабрика, уже пять дней стоящая без баланса, заработает опять полным ходом, ему хочется петь.
Лес спустился уже к реке и вступил на лед. Лед трещит и, не выдержав тяжести, проваливается. Адрианов не успевает даже вскрикнуть. И вот сосны переходят реку вброд. Прямые, медноствольные, они шагают по пояс в воде, подняв высоко над головой зеленый ворох ветвей, словно боясь замочить одежду. Первые, взбежав по обрыву, вваливаются на фабричный двор и с грохотом ложатся наземь. Им наскоро обрубают крону и, голые, оттаскивают вглубь. Но в ворота гурьбой ломятся новые. Вот ими уже завален весь двор, вся набережная, все подъездные пути, а их все больше и больше, и под длинными красными штабелями один за другим начинают исчезать хрупкие корпуса комбината.
– Скорее! Людей! – надрываясь, кричит Адрианов. – Надо вызвать из города пожарную команду! Алло! Станция! Дайте мне город!…
И Адрианов крутит, крутит что есть сил дребезжащую ручку телефона, а телефон звенит, звенит, захлебываясь своим картавым «ррр»…
Адрианов вскакивает и сонной рукой машинально хватает за глотку раскричавшийся не в меру будильник. Половина седьмого. Пора!
Он накидывает мохнатый халат и бежит в ванную. Там для него уже приготовлен таз со снегом. Адрианов натирает докрасна снегом свое большое тридцативосьмилетнее тело, тут и там туго стянутое узлами мышц. Вытянув вперед левую руку, он смотрит не без удовольствия, как под коричневой кожей юркой мышью бегает мускул. «Нет, пока что я еще не зажирел!»
Запах снега и ощущение напряжения в мышцах вызывают смутную мечту о лыжах.
«В ближайший выходной выгоню за город все бюро. Пусть походят на лыжах. Засиделись!»
Десять минут гимнастики. Теперь можно одеваться. Застегивая рубашку, Адрианов смотрит в окно.
По противоположному тротуару продвигается человек в шубе. Именно не идет, а продвигается. Поскользнулся. Упал. Сердито отряхивается. Исчез за поворотом. Поверх соседних крыш (дом стоит на горе) виден широкий ледяной тракт – река, а за рекой – поля в холмах и белом сиянии снега.
Мысль о лыжах возвращается навязчиво и почти сердито:
«Треть года весь край под снегом – скатерть. А дураки скулят. Связь разлаживается. Не хватает людей расчищать дороги. Из колхоза в район, за каких-нибудь двадцать километров, по любому пустяку гоняют лошадей, когда лес лежит невывезенным. А секретари? А инструктора? Без машины в деревню ни ногой. Каждый день сажают машины в сугробы. Автомобилисты! А на лыжах не угодно? Быстрее – раз; вернее – два; здоровее – три. Никакого зряшного разбазаривания транспорта плюс экономия горючего».
Адрианов перед зеркалом намыливает лицо. Мысль, навеянная запахом снега в тазу, растет, наливается румянцем:
«Начать с пробегов. Втравить в это дело комсомол. Потом – великое дело сила примера! – инструктора крайкома в ближайшие районы только на лыжах! Про автомобили забудьте! Секретарям райкомов запретить зимой пользоваться машиной в радиусе меньше тридцати километров. Другой темп жизни края! До сих пор, чего греха таить, в деревне живуча старая традиция, освященная веками: зимой отсиживайся у печки, русская кость тепло любит! Работников из районов метлой не выгонишь, одна отговорка – дороги. Поставить край на лыжи, и тонус жизни мигом поднимется на пятьдесят процентов. По-иному зациркулирует кровь в районах. Мороз не велик, да стоять не велит! Довести лыжи до каждого колхозного двора. Межколхозные лыжные эстафеты по обмену сельхозопытом и проверке подготовки к посевной. Да что эстафеты! Краевой слет колхозников-ударников на лыжах!»
От чересчур воодушевленного взмаха руки бритва задевает за подбородок. Проступает капелька крови. Вместе с капелькой крови проступают сомнения. Откуда раздобыть сразу такое количество лыж? Физкультурники и те жалуются: куда ни ткнись – всего нехватка.
Бритва разочарованно смахивает со щеки мыльную пену.
Но мечта не сдается:
«А почему бы нам не затеять собственное производство лыж? Леса, что ли, у нас мало? Год-другой понадобится, пока насытим лыжами один только наш край. А там другие края оторвут их у нас с ногами!»
С полунамыленным лицом Адрианов бежит к гимнастерке, достает из кармана записную книжку. На белом листке крупным почерком пишет: «Сварзин. Лыжи!!!» – и дважды подчеркивает карандашом.
Одетый, он выходит в столовую и, развернув свежую газету, принимается за бифштекс. В доме знают: если Адрианов встал в шесть, значит, в крае все благополучно. Тогда подают ему к завтраку пару яиц всмятку. Если встал в половине седьмого, значит, дела в крае обстоят неважно (надо поспать лишних полчаса – это окупится), тогда к завтраку дают ему честный кусок жареного мяса.
Передовица: «Звуковое кино в деревню!»
«Решение правительства срочно озвучить киноустановки в 900 районных пунктах послужит новым толчком… Сверх того создается сеть звуковых кинопередвижек, установленных на автомобилях… В течение 1935 года отправятся в разъезд по стране, по самым глубинным, отдаленным от железных дорог сельским местностям, 400 таких передвижек…»
Записная книжка Адрианова опять появляется из кармана.
«Четыреста, конечно, мало. Чего доброго, могут нас и обделить. Больше двух-трех передвижек на край не придется».
В записной книжке появляется новая строчка: «Вызвать Дичева!» – и рядом, в скобках: «(кинопередвижки)».
«Пусть культпроп предпримет шаги, спишется. Может быть, даже стоило бы двинуть в Москву Дичева или Сентюрина. Пусть поклянчат в ГУКФ. Без десятка передвижек не возвращаться! Пошлем передвижки в Лисецкий, в Борхатинский, в самые отдаленные районы. Вот будет праздник!»
Записная книжка исчезает в недрах адриановского кармана.
«Первый пленум Московского Совета». «Об итогах пятого пленума ВЦСПС». – Вот они, внутренние резервы! – «Французский министр иностранных дел Лаваль выезжает сегодня вечером в 8 ч. 30 м. в Рим…» – Вот точная информация, до одной минуты! – «Стачка под землей… Бастующие захватили шахту и не поднимаются наверх, требуя гарантий, что их не оставят без работы… Несколько человек заболели вследствие отравления газами…» «Международный шахматный турнир в Гастингсе. В партии против Митчелла Ботвинник имеет шансы на выигрыш…» – Эх, неплохо было бы после возвращения заполучить Ботвинника на недельку к нам – рассказал бы о турнире и сыграл с нашими краевыми чемпионами. В последнее время народ крепко следил за турниром. Поедет Дичев в центр, надо ему поручить, чтобы сагитировал Ботвинника…»
