Петру Думитриу - Буревестник
XLV
Несмотря на всю свою хитрость Прикоп был, по существу, очень несложной натурой. Несложны были и его удовольствия. Когда он служил на «Арабелле Робертсон», пьянство и посещение публичных домов были его единственными развлечениями. Позднее он остепенился и отказался даже от этого, а со временем вообще потерял способность испытывать какое бы то ни было удовольствие. Эту сторону жизни заменило мрачное удовлетворение, доставляемое ему сознанием, что он — полновластный хозяин «Октябрьской звезды». Потом, когда его самовластие рухнуло, он мучительно переживал свое падение, свое унижение, которое привело его в состояние бессильной ярости, слепого бешенства. План побега, предложенный Спиру, открыл Прикопу неожиданные перспективы, внушил новые мысли. Он никогда до тех пор не представлял себя богатым человеком, обладателем капитала, владельцем парохода. Решение обойтись без Спиру появилось у него с самого начала. Корабль должен стать безраздельной собственностью его, Прикопа Данилова. У отца его, Евтея, были корчмы и рыбацкие лодки, а у него, Прикопа, будет пароход. Капитан, весь командный состав, экипаж — все будут в его власти. У него будут деньги, на которые он сможет покупать себе дорогие удовольствия, о которых он слышал в портах, и которые так же, как первоклассные рестораны и элегантные женщины, существовали только для богатых.
До сих пор все как будто было в порядке. В этот поздний час «Октябрьская звезда» спала, медленно относимая течением. Прециосу в своей каюте, Лае и буфетчик в кубрике ждали условного сигнала. Оружие было спрятано в каютах у Прециосу и Прикопа, в сундучках — у Лае и буфетчика. Самое позднее через час Прикоп должен был выйти из своей каюты и подняться вместе с Прециосу на командный мостик. Котлы оставались под парами. Стоило только перевести рычаг управления на «полный ход вперед». Связать рулевого и вахтенного офицера было делом нескольких секунд. После этого Прециосу станет за штурвал, а сам Прикоп отправится в рубку радиста и выведет из строя установку. Потом…
Потом настанет утро. На палубу выйдет Адам Жора. Его нужно будет пристрелить немедленно.
Прикоп сидел на койке, потирая потные руки. Его чуть заметно трясло, но мозг в этот ночной час работал с необычайной четкостью. Других признаков волнения не было. Нужно было еще немного обождать.
Воображением Прикоп не обладал и потому не мог себе представить, как все произойдет. Он знал только одно: при первом же появлении Адама Жоры, он прицелится ему в грудь и выстрелит раз, еще раз и еще раз — пока тот не свалится на палубу. Больше стрелять он не будет: увидит, что упал, и перестанет. Главное — увидеть, как по палубе потечет его кровь, а потом топтать его мертвое тело ногами, пихнуть в лицо сапогом…
Ждать дальше было нельзя. Ночь коротка. Нужно было выбрать такие часы, когда на берегу тоже спят. Липкими, потными руками он открыл сундучок, достал револьвер, показавшийся ему несоразмерно тяжелым, и сунул его в карман. Оставалось запастись патронами, уложенными в коробках, немногим больше спичечных, но гораздо более тяжелых.
Прикоп положил в карман две коробки, вышел и запер за собой дверь, предварительно удостоверившись, что все спокойно. Теперь нужно было зайти за Прециосу и начинать.
На палубе было ветрено. В небе горели крупные яркие звезды. Те, которые были ниже, отражались в море. Кругом по горизонту мерцали огни куттеров. Пароход пройдет между ними, взяв курс на юго-запад. Пока они спохватятся и доберутся со своими слабосильными моторами до берега, будет поздно. Кто-то спускался по трапу из рубки радиста. Прикоп шагнул в темный угол. Человек, не замечая его, прошел к капитану. «Радиограмма среди ночи? — удивился Прикоп и почувствовал, как у него проступает холодный пот. — «Ничего не значит, мы опередим капитана», — решил он и поспешил к Прециосу.
В эту минуту до его слуха донесся шум мотора подходившего к пароходу небольшого судна. Оно подходило с запада, где была земля, а ветер дул восточный — с моря, почему Прикоп и не услышал мотора раньше. «Вероятно, куттер с уловом, — подумал он. — Кто-нибудь из этих оголтелых рыбаков: Емельян Романов, Лука Георге или молодежная бригада…» Прикоп заколебался, не зная как быть: они, наверно, захотят разгружать рыбу… Пугать их не годится… Нехорошо, если в первую же минуту узнается, что… Лучше выждать. Лучше спокойно подождать, чтобы они снова ушли на промысел. Разгрузка вряд ли займет больше часа… Наверху, на командном мостике, кто-то направлял прожектор правого борта, чтобы рыбакам было видней, куда подать конец. В ту минуту, когда он входил к себе в каюту, Прикоп услышал снизу, с моря, чей-то резкий, повелительный голос:
— Эй, ты там! Выключи прожектор!
Он был настолько поглощен тревожной мыслью о том, что только что полученная радиограмма могла означать провал задуманного предприятия, что не обратил внимания на этот окрик и растянулся на койке, решив ждать. Немного погодя, однако, до него донеслись уже охватившие весь корабль звуки: голоса и топот подкованных каблуков вместо мягкого шлепания босых ног или резиновых рыбацких сапог. Первая мысль его была выйти посмотреть, что происходит, но он заставил себя остаться на месте. Каюта вдруг показалась ему невыносимо душной… В ней не было иллюминатора, а лишь вырезанное в двери окошко, выходившее в пролет. Прикопу стоило большого труда, чтобы не открыть двери. Сначала он решил сосчитать до тысячи раньше, чем открыть, но потом передумал и переменил на сто. Однако, досчитав до тридцати, он не выдержал и вышел. Кто-то, ни слова не говоря, ослепил его очень сильным электрическим фонарем.
— Кто там? Что такое? — спросил Прикоп сдавленным голосом.
— Зайди в каюту, товарищ, — раздался из темноты чей-то не допускавший возражения голос.
Прикоп повиновался, закрыв за собой дверь. Он ни о чем в эту минуту не думал. Обильная испарина струилась у него по щекам, по лбу, по спине.
Звонкий топот подкованных каблуков приблизился. Дверь распахнулась и уже знакомый ему электрический фонарь снова ослепил Прикопа. Вошли офицер пограничной стражи и за ним двое солдат, которые едва уместились в тесной каюте. Они быстро ощупали Прикопа и отобрали револьвер с патронами.
— Выведите его отсюда, — приказал офицер.
Солдаты вывели Прикопа на палубу. Их здесь было много, и все были вооружены. Прожектор выключили. Прикоп заметил окруженную пограничниками долговязую фигуру Прециосу. Он стоял молча в темноте. Немного погодя их свели на катер по большому трапу, который спускался только в порту. Неизвестно почему, их не спустили по штормтрапу. Может быть, из опасения, чтобы они не бросились вниз и не разбились о палубу катера или не потонули, угодив между катером и бортом «Октябрьской звезды». По трапу они спускались медленно, ступенька за ступенькой, между двумя пограничниками. Прикоп охнул и попытался броситься через поручни в море, но пограничники во-время схватили его за руки:
— Стой, братец… Поберегись… Держись-ка покрепче…
Прикопа бросило в дрожь. Застучали зубы. Он немного успокоился только когда катер отошел, быстро удаляясь от большого, темного парохода. Он сидел на корточках между пограничниками, рядом, съежившись, сидел Прециосу. Лае и буфетчика посадили отдельно — в трюм.
Прикоп сидел и смотрел, как, по мере их отдаления, пароход становился все меньше и меньше, словно тая в синей дымке летней ночи, пока не остались, похожие на созвездие в ночном небе, огни на его невидимых мачтах. Вода бурлила за кормой, мотор глухо рокотал, пограничники изредка зевали и покашливали.
— Что ты со мной сделал!.. — неожиданно заговорил Прециосу. — Что ты со мной сделал…
— Прекратить разговоры! — гаркнул сержант пограничной стражи. — Арестованным говорить между собой запрещается!
Прециосу смолк и уставился на Прикопа лихорадочно блестевшими в темноте глазами. Потом вдруг плюнул ему в лицо. Пограничники оттащили его в сторону.
— Ишь, черт, какой забияка! — удивленно пробормотал один из них. — Смотри, ребята, как бы не подрались… Эй, вы! Сидите смирно!
Но Прециосу и так не собирался двигаться. Он сидел съежившись, тяжело дыша. Прикоп тоже ограничился тем, что утер рукой плевок, но утер плохо и потому долго еще чувствовал холодок на этом месте от дувшего с моря ветра. «Все равно его теперь Симион убьет, — думал он. — Не уйдешь, Адам Жора! Прикончит тебя Симион…»
XLVI
В полумраке зеленоватых глубин, на усеянных ракушками рыбьих пастбищах, в горькой от соли воде, белуга, как всегда, охотилась за мелкой, серебристой скумбрией, за плоской колючей камбалой, проглатывая добычу одним, молниеносным движением пасти; осетры гонялись за скумбрией постарше; акулы пожирали все, что им попадалось из рыбьей мелюзги; камбала, волнообразно колыхая плоское туловище, медленно ползла по илистому дну, питаясь безглазыми и безмозглыми, похожими на слизь пресмыкающимися. А в это время в пресноводных дунайских озерах и теплой, пригретой солнцем мелкой воде прибрежной полосы зрели мириады икринок, из которых скоро должны были появиться на свет новые поколения белуг, осетров, скумбрии и акул. И всем им суждено было вырасти и всю жизнь охотиться в полумраке глубин на мелкую рыбешку или стремглав бросаться врассыпную, когда из зеленой пучины вдруг появлялось белобрюхое чудовище с хищно раскрытой пастью и круглыми, неподвижными глазами.
