Редьярд Киплинг - Собрание сочинений. Том 6. Индийские рассказы. История Гедсбая. Самая удивительная повесть в мире и другие рассказы
— Во всяком случае, это будет дьявольская борьба! — сказал он таким тоном, который выносил это убеждение далеко за пределы лестницы.
Невидимый за облаками дыма вошел Вильям Молчаливый.
— Какой-то господин, сэр, хочет вас видеть, — сказал он и исчез, оставив вместо себя не кого иного, как м-ра Евстахия Кливера. Вильям был способен ввести хоть сказочного дракона с таким же пренебрежением к собравшемуся обществу.
— Я… я прошу извинения. Я не знал, что здесь еще кто-нибудь, кроме вас. Я…
Но было бы неприлично позволить м-ру Кливеру уйти ни с чем — это был великий человек. Собеседники не переменили своих поз, потому что всякое передвижение было бы слишком громоздко для маленькой комнаты. Но, увидя его седые волосы, все поднялись на ноги, а когда Инфант услышал его имя, он спросил:
— Это вы… Не вы ли написали книгу под названием «Как было вначале»?
М-р Кливер подтвердил, что он действительно написал эту книгу.
— Тогда… Тогда я не знаю, как благодарить вас, — сказал Инфант, заливаясь румянцем. — Я родился в той стране, которую вы описываете, там живут все мои родные; я читал эту книгу, когда мы стояли в лагере в Хлинедаталоне, и я узнавал в ней каждый сучок и каждый камешек. А язык! Клянусь небом, я испытывал такое чувство, как будто я у себя дома и слышу говор крестьян. Невин, вы ведь читали «Как было вначале»? Буало также читал.
На долю м-ра Кливера досталось столько всяких похвал и в прессе, и в частном кругу, сколько может без вреда для себя переварить один человек; но мне показалось, что неудержимое восхищение, сиявшее в глазах Инфанта, и легкое волнение, происшедшее среди всего общества, приятно тронули его.
— Не желаете ли вы сесть на диван? — сказал Инфант. — Я сяду на стул Буало, а… — тут он взглянул на меня, чтобы напомнить мне о моих обязанностях хозяина.
Но я не спускал глаз с лица новеллиста. Кливер не имел, по-видимому, ни малейшего желания уйти и?ел на диван.
Следуя первому великому закону армии, который гласит: «Всякая собственность должна быть общей, кроме денег, а их вам стоит только попросить у первого встречного», Инфант предложил гостю выпить и закурить. Это было самое меньшее, что он мог сделать для гостя, но самая щедрая похвала не могла бы выразить такого глубокого уважения и почтения, какое звучало в простых словах Инфанта, произнесенных из-за высокого бокала: «Скажите, когда, сэр…»
Кливер сказал «когда» и еще гораздо больше этого, потому что он был золотой собеседник, и в том, как он держал себя среди всего этого поклонения, не было и тени самомнения. Молодые люди спросили его о том, когда зародилась его книга и не было ли ему трудно писать ее и как он пришел к своим убеждениям; и он отвечал им с такой же совершенной простотой, с какой его спрашивали. Его большие глаза блестели, он перебирал длинными тонкими пальцами свою большую седую бороду и дергал ее в моменты воодушевления.
Он не мог хорошенько понять молодежь, которая с таким почтением ловила каждое его слово. Белая полоса — след киверного ремня — на скулах и подбородке; молодые, смелые глаза, окруженные легкими морщинами в углах век от необходимости пристально всматриваться вдаль при ярком солнечном сиянии, спокойное, равномерное дыхание и отрывистая неровная речь, вопросы, полные любознательности, приводили его в замешательство. Он мог создавать в своем воображении мужчин и женщин и посылать их в отдаленнейшие концы земного шара, чтобы содействовать их благополучию и удовольствию; он знал все о сельской жизни и мог объяснять ее особенности городским жителям, он знал также сердца многих городских и сельских жителей, но вот уже сорок лет, как он совершенно не встречался с такого рода существами, какими являлись эти субалтерны линейных войск. И он по-своему объяснил это своим молодым слушателям.
— Но как же вы могли узнать нас? — спросил Инфант. — Вы ведь сами видите, вы — нечто совершенно особенное.
Инфант выразил свою мысль скорее тоном, чем словами, но Кливер понял комплимент.
— Мы только «субы», — сказал Невин, — и мне кажется, мы не совсем похожи на тот сорт людей, с которыми вы привыкли встречаться в жизни.
— Это правда, — сказал Кливер, — я жил преимущественно среди людей, которые пишут, рисуют, лепят и тому подобное. У нас свой собственный язык и свои собственные интересы, а внешний мир не особенно волнует нас.
— Это, должно быть, страшно интересно, — заметил Буало. — У нас тоже свой мирок, но он, разумеется, не так интересен, как ваш. Вы знаете всех людей, которые что-нибудь дали обществу, мы же только скитаемся с места на место и ничего не делаем.
— Служба в армии очень потворствует лени, если только вы имеете к ней склонность. Если не надо никуда идти, то незачем и идти, и вы можете отдыхать.
— Или пытаешься достать где-нибудь билет и быть наготове для следующего представления, — со смехом вставил Инфант.
— Что касается меня, — мягко сказал Кливер, — то вся эта идея войны представляется мне такой чуждой и неестественной, такой вульгарной по существу, если можно так выразиться, что мне трудно даже оценить ваши чувства. Но, разумеется, я понимаю, что всякое изменение обычных условий службы в городских гарнизонах должно быть для вас истинным благодеянием судьбы.
Как и многие домоседы-англичане, Кливер был убежден, что процитированная им газетная фраза покрывала собою все обязанности армии, труды которой давали ему возможность спокойно наслаждаться своей разносторонней жизнью. Замечание было не из удачных, потому что Буало как раз только что вернулся с индийской границы, Инфант почти восемнадцать месяцев провел на военном положении, а маленький красноволосый Невин не далее как два месяца тому назад ночевал под звездами с опасностью для жизни. Но ни один из них и не старался оправдаться, пока я не вступился и не объяснил, что все они уже побывали в деле и не привыкли к лени. Кливер не сразу понял меня.
— Побывали в деле? — спросил он. И затем тоном ребенка сказал: — Расскажите мне. Расскажите мне все, что вы знаете об этом.
— Что именно вас интересует? — спросил Инфант, восхищенный тем, что великий человек обратился прямо к нему.
— Великое Небо! Как я могу вам это объяснить, если вы сами не видите! Прежде всего, сколько вам лет?
— В июле исполнится двадцать три, — поспешно ответил Инфант.
Кливер взглядом предложил тот же вопрос другим.
— Мне двадцать четыре, — сказал Невин.
— А мне двадцать два, — сказал Буало.
— И вы все были на войне?
— Да, мы все попробовали ее, а вот Инфант — так уж настоящий ветеран военной службы.
— Он два года работал в Верхней Бирме, — сказал Невин.
— Когда вы говорите «работал», что вы под этим подразумеваете, странные вы люди?
— Объясни, Инфант, — сказал Невин.
— О, это значит вообще поддерживать порядок и, кроме того, гоняться за маленькими даку, то есть за дакоитами… Тут даже нечего и объяснять.
— Заставьте этого молодого левиафана рассказать, — нетерпеливо сказал Кливер.
— Как он может рассказывать? — сказал я. — Он просто делал свое дело, точно так же, как те двое. Разговоры и дело — две вещи разные. И все же, Инфант, от вас требуют повествования.
— Но в каком роде? Я попытаюсь.
— Расскажите о даурах.[20] У тебя ведь было множество приключений во время твоих экспедиций, — сказал Невин.
— Но скажите, ради бога, что это значит? Разве у армии свой собственный язык?
Инфант густо покраснел. Он боялся, что над ним будут смеяться, и, кроме того, он не любил говорить перед людьми другого круга. Но ведь это был автор книги «Как было вначале», а он ждал ответа.
— Все это так ново для меня, — просительно сказал Кливер, — и потом, вы ведь говорили, что вам понравилась моя книга…
Эта форма обращения была понятна Инфанту, и он начал рассказывать, сильно смущаясь и употребляя вследствие этого много грубых простонародных выражений.
— Остановите меня, сэр, если я скажу что-нибудь непонятное для вас. За шесть месяцев до того, как я взял отпуск и уехал из Бирмы, я был в Хлинедаталоне, поблизости от Шанских владений, с шестьюдесятью томми, то есть рядовыми наемниками, еще другим субалтерном, на год старше меня. Служба в Бирме — это война субалтернов, а наши силы были разбиты на несколько маленьких отрядов, которые блуждали по всем направлениям в погоне за дакоитами. Дакоиты великолепно проводили время: они, изволите ли видеть, обливали женщин керосином и затем поджигали их, поджигали деревни и распинали мужчин на крестах.
Удивление в глазах Евстахия Кливера все росло. Он совершенно не мог представить себе, что распятие еще существует на земле в какой бы то ни было форме.
— А вам приходилось видеть распятие? — сказал он.