Гарриет Бичер-Стоу - Хижина дяди Тома
— Вы опять принялись за свое! — сказала Касси по-французски. — Бросьте! Предоставьте его мне. Я приведу его в такое состояние, чтобы он мог вернуться на работу в поле. Послушайтесь меня!
Говорят, что даже у крокодила и носорога, которых природа снабдила крепкой броней, все же есть уязвимая точка. Уязвимой точкой у таких злодеев, как Легри, обычно оказывается суеверие. Легри отвернулся от Тома и сказал с обычной грубостью:
— Хорошо, пусть будет по-твоему! А ты берегись, — добавил он, обращаясь к Тому. — Я оставлю тебя в покое потому, что работа не ждет и мне дороги рабочие руки. Но я никогда ничего не забываю. Я запишу эту историю за тобой, а расчет произведем на твоей черной шкуре. Запомни!
С этими словами Легри вышел.
— Ничего, и тебе придется расплатиться! — проговорила Касси, мрачно глядя ему вслед. Затем она повернулась к Тому: — Как ты чувствуешь себя, бедняга? — спросила она мягко.
— Бог послал мне одного из своих ангелов, и он заставил льва умолкнуть, — ответил негр.
— Умолкнуть на время, — проговорила Касси. — Но он возненавидел тебя. Его злоба будет преследовать тебя, как пес, изо дня в день, будет хватать тебя за горло и капля по капле пить твою кровь. Я хорошо знаю этого человека!
Глава XXXVII
Свобода
Как ни тяжко положение Тома, мы все же на время оставим его и посмотрим, что сталось с Джорджем и его женой, которых мы покинули на ферме у проезжей дороги, в кругу преданных друзей.
Том Локер, охая, метался на белоснежной постели, окруженный материнской заботой старушки Доркас, и был столь же терпеливым и покладистым пациентом, каким был бы, вероятно, большой буйвол.
Вообразите себе высокую, полную достоинства женщину, сдержанную и в то же время приветливую. Кисейный чепец наполовину прикрывает разделенные пробором серебристые вьющиеся волосы, обрамляющие высокий лоб. Серые глаза глядят умно и рассудительно. Гладкая белоснежная косынка целомудренно скрещивается на груди. Коричневое шелковое платье миролюбиво шуршит, когда она проходит по комнате.
— У, черт! — рычит Том Локер, ударяя кулаком по одеялу.
— Я вынуждена просить тебя, Томас, не употреблять таких выражений, — говорит тетушка Доркас, спокойно оправляя одеяло.
— Хорошо, старуха, больше не буду… если только удержусь. Но жара такая, что поневоле будешь ругаться.
Тетушка Доркас снимает с ног больного добавочное покрывало и снова подворачивает одеяло так, что Том становится похож на кокон. Делая все это, тетушка Доркас спокойно говорит:
— Мне очень хотелось бы, друг, чтобы ты хоть немного перестал ворчать и ругаться. Последи хоть сколько-нибудь за своим поведением.
— Мое поведение! Это последнее, что меня беспокоит! Гром и молния!
Том Локер так подскочил, что сразу же сбилось одеяло и вся постель пришла в беспорядок.
— Тот мужчина и женщина находятся здесь? — спросил он неожиданно.
— Да, здесь, — ответила Доркас.
— Пусть они переправляются на ту сторону озера, и чем скорее, тем лучше.
— Так они, должно быть, и сделают, — сказала тетушка Доркас, спокойно продолжая вязать.
— Вот что, — проговорил Локер, — у нас в Сандуски есть агенты. Они следят за всеми прибывающими пароходами. Теперь я уж могу тебе все сказать… Мне хотелось бы, чтобы им удалось удрать, хотя бы назло этому дьяволу Мэрксу. Подлый трус!
— Томас! Томас!
— Что же делать, старуха: бутылка лопнет, если ее слишком крепко закупорить. Что касается женщины… посоветуй ей переодеться. Ее приметы сообщены в Сандуски.
— Хорошо, постараюсь, — с неизменным спокойствием отвечала Доркас.
Том Локер, с которым мы уже в дальнейшем больше не встретимся, пролежал три недели у квакеров. Он заболел ревматической лихорадкой, которая присоединилась к страданиям, которые ему причиняла рана. Он встал с постели несколько менее веселый, но зато более рассудительный, чем был до болезни. Вместо охоты за рабами он занялся охотой на медведей и волков в одном из малообитаемых районов страны и заслужил даже некоторую славу в этой области. О квакерах он с тех пор всегда отзывался с уважением.
— Хорошие люди, — говорил он о них. — Хорошие люди! Пытались обратить меня на путь истинный. Это им не вполне удалось. Но запомните, чужестранцы: за больным они умеют ухаживать, как никто! Да, замечательно! И никто так, как они, не умеет печь пироги и всякие там штуки…
Узнав, что их поджидают в Сандуски, наши беглецы решили разделиться. Джим и его старуха мать двинулись вперед в качестве авангарда.
Двумя днями позже в Сандуски тайно переправили Джорджа и Элизу с ребенком. До посадки на пароход они нашли приют под одним гостеприимным кровом.
Ночь подходила к концу. Утренняя звезда в дивном сиянии вставала перед путниками.
Свобода! Волшебное слово! Какая сила кроется в тебе? Что такое свобода для Джорджа Гарриса? Свобода для него — это право человека быть человеком, а не рабочим скотом; право назвать любимую женщину своей женой; право защищать ее от всяких насилий и посягательств; право защищать и воспитывать своих детей; право иметь свой дом, свою веру, свои взгляды, независимо от воли другого.
Таковы были мысли, заставлявшие бурно вздыматься грудь Джорджа, который сидел, подпирая голову руками, следя за тем, как его жена облачалась в мужское платье, надеясь таким образом легче сбить своих преследователей с толку.
— Теперь очередь за ними… — сказала Элиза, стоя перед зеркалом и распуская свои длинные черные шелковистые волосы. — Жаль немного… — проговорила она, перебирая темные пряди. — Правда, жаль срезать их?
Джордж грустно улыбнулся, но ничего не ответил.
Элиза снова повернулась к зеркалу, и в руках ее блеснули ножницы. Один локон за другим падали на пол.
— Свершилось! — шутливо произнесла она, беря в руки гребень. — Теперь нужно причесаться. Вот так… Ну, разве я не хорошенький мальчик? — добавила она, обернувшись к мужу.
— Ты прелестна в любом наряде, Элиза, — проговорил Джордж с нежностью.
— Но почему ты так печален? — спросила Элиза, опускаясь на колени и положив руку на плечо мужа. — Говорят, что до Канады осталось не более суток пути. Одну лишь ночь и день на озере, а там… там…
— Вот в этом-то и все дело! — воскликнул Джордж, обняв жену. — В этом-то и все дело! Судьба наша решается. Быть так близко к цели, и вдруг потерять все! О, я бы не пережил этого!
— Не страшись ничего, — проговорила Элиза, душа которой была полна надежды. — Я чувствую, что все кончится благополучно, Джордж!
— Хорошо, если ты окажешься права, Элиза, — прошептал Джордж, судорожно прижимая ее к себе. — Но доживем ли мы до такого великого счастья? Неужели действительно наступит конец нашим страданиям и мы будем свободны?
— Я уверена в этом! — с воодушевлением воскликнула Элиза, и слезы блеснули на ее длинных черных ресницах. — Сегодня, еще сегодня, страна рабства останется позади!
— Я верю, что будет так, дорогая! — сказал Джордж, вскакивая на ноги. — Да, верю! Едем! И в самом деле, — добавил он, отстраняя ее от себя, но не выпуская ее руки из своей и с восхищением глядя на нее, — и в самом деле ты очаровательный юноша! Эти коротенькие кудряшки удивительно тебе к лицу. Где же твоя шапка? Так… немножечко набок… Никогда, кажется, ты не была еще так прелестна! Но уже время, сейчас подъедет повозка… Позаботилась ли миссис Смит о платье для Генри?
Дверь распахнулась. Вошла пожилая, почтенного вида дама, ведя за руку Генри, переодетого девочкой.
— Какая чудесная маленькая девочка! — с восхищением говорила Элиза, разглядывая ребенка со всех сторон. — Мы назовем ее Генриеттой. Разве не прекрасное имя?
Ребенок в смущении молчал. Он глядел на мать сквозь свисавшие на глаза кудри, с трудом узнавая ее в этом одеянии. Иногда он глубоко вздыхал.
— Узнает Генри свою маму? — спросила Элиза, протягивая ему руки.
Ребенок испуганно ухватился за платье женщины, которая привела его.
— Полно, Элиза. Не нужно ласкать его. Ведь ты знаешь, что ему нельзя оставаться с нами.
— Я и сама знаю, что это глупо, но мне нестерпимо тяжело видеть его с другой женщиной… — проговорила Элиза. — Но идем! Где же мой плащ? Джордж, покажи мне, как мужчины накидывают плащ.
— Вот так, — сказал Джордж, накидывая ей плащ на плечи.
— Вот так, — повторила Элиза, подражая его движению. — И я должна топать ногой, широко шагать и иметь самый дерзкий вид?
— В последнем нет необходимости, ведь еще попадаются скромные молодые люди.
— Ах, эти перчатки! Господи, мои руки тонут в них!
— Все-таки я советую тебе их не снимать. Этих крохотных лапок достаточно, чтобы выдать нас всех… Миссис Смит, вы поручены нашим заботам. Вы наша кузина, помните?
