Ба Цзинь - Осень
— Верно, — воодушевилась Цинь, — верно. А все потому, что ты руководишь мной. Ты просто замечательный. Ты слишком добр ко мне. — Видя, что он стоит совсем рядом с ней, она сделала легкое движение, и его левая рука коснулась ее тела; девушка взяла ее и с чувством прошептала: — Смотри! Луна взошла.
Они снова пододвинулись к окну. Головы их были рядом; две пары глаз смотрели на пейзаж над водой. Левой рукой Цзюе-минь привлек девушку к себе; Цинь тихонько сжимала ее. Луна уже поднялась, но отсюда они не видели ее — они видели лишь мягкое сияние. По обеим сторонам от них, бросая густые тени, прятались в тишине холмики, строения, деревья. Огоньки ламп, словно редкие звезды, виднелись в глубине этих теней. В озере отражалось темное небо с нечеткими очертаниями холмиков и деревьев, испещренное сверкающими звездами.
— Трудно сказать, сколько раз мы еще увидим эти деревья, холмики, дома, — промолвила Цинь, указывая на картину, представлявшую перед ее взором, и словно грезя наяву. Затем она перевела взгляд на Цзюе-миня. Казалось’ она была сейчас необычайно счастлива, и только капелька грусти примешивалась к этому счастью.
Цзюе-минь еще крепче обнял ее за талию и нежно шепнул:
— Придет день — и мы расстанемся со всем этим, со всем, что здесь есть. Мы всегда будем вместе. Мы сможем делать то, что хотим. Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, чтобы ты всегда улыбалась…
— Нет, наше дело важнее, чем я, — улыбаясь, перебила довольная и тронутая этими словами Цинь. — Ты должен в первую очередь думать о деле.
— А я как-раз в первую очередь хочу думать о тебе, — упорствовал Цзюе-минь, разыгрывая из себя упрямого, строптивого возлюбленного; но шепот этот для ушей девушки был лучше всякой музыки. — Разве ты не одно целое с нашим делом? — Помолчав, он добавил: — Ты ведь так много сделала. — Шепча ей на ухо эти похвалы, он с трудом удерживался от того, чтобы не поцеловать ее волосы.
— Не смей так хвалить меня. Кто-нибудь услышит, и надо мною будут смеяться, — ласково упрекнула его Цинь. Она помолчала и продолжала уже другим тоном: — Мне и в самом деле немного нужно для счастья. Когда я вместе с тобой — я уже счастлива… Я видела много людского горя за эти годы, но ты всегда приносил мне счастье. Помнишь, ты ведь очень редко видел меня печальной, — Эти слова, словно музыка, звучали в ушах Цзюе-миня, вызывая в нем какое-то необъяснимое ощущение. Он почувствовал, как радость наполнила его всего — до самой последней клеточки его тела.
— А почему же ты не говоришь, что дала мне ты? — радостно шепнул Цзюе-минь.
— Я? Тебе? — удивилась Цинь и подняла глаза на брата.
— Мужество, успокоение — вот что дала мне ты, — продолжал с восхищением Цзюе-минь. — Если бы не ты, я давно бежал бы отсюда, как Цзюе-хой. У меня давно бы лопнуло терпение. Подумай, как бы я смог оставаться в этом доме, если бы не было тебя! Я знаю, что я многим надоел, что они ненавидят меня. Но и я ненавижу их!.. — Незаметно для себя он уже говорил громко, в голосе его неожиданно раз-другой прозвучали отвращение и гнев, ворвавшись диссонансом в нежную мелодию, относящуюся к Цинь, и девушка взглянула на него чуть-чуть испуганно и удивленно.
— Не будем говорить сегодня о ненависти, Цзюе-минь, не будем вспоминать об этих делах, — мягко прервала она его. — Любовь сильнее ненависти, — сказала она, словно обращаясь к самой себе, и улыбнулась ему. — То, что у меня есть сегодня, все это результат твоих трудов. Без тебя я, наверное, была бы такой, как Шу-чжэнь, как другие девушки; без тебя я не знала бы Цунь-жэня и других, не могла бы принимать участия в нашем движении…
Цинь собиралась привести еще много примеров, но неожиданно Цзюе-минь перебил ее, слегка улыбаясь:
— Можно подумать, что ты пришла только для того, чтобы перечислять мои заслуги. — Его лицо находилось совсем близко от ее лица, и он, набравшись храбрости, прикоснулся губами к ее бархатистой щеке и запечатлел на ней поцелуй.
Он целовал ее впервые; и хотя поцеловал в щеку, Цинь тоже почувствовала (правда, с какой-то долей стыдливости) никогда ранее не испытанное возбуждение. Сердце ее учащенно забилось, щеки горели. Она не сделала (да и не подумала о том, чтобы сделать) попытки оттолкнуть его. Но в первое мгновение она не могла вымолвить ни слова, а лишь молча смотрела на воду. Но и там она видела только это, одухотворенное любовью дорогое лицо. Какая-то тень сорвалась с поверхности озера, взволновав воду, и с шумом улетела в заросли лилий у берега. Лицо растаяло, но затем возникло снова.
— Ты не сердишься на меня, Цинь? — шепнул на ухо девушке Цзюе-минь, видя, что она молчит; боясь, что она будет негодовать, он подавил свое возбуждение.
Цинь медленно повернула к нему голову. Ее большие глаза светились любовью; нежный и чистый взгляд этих глаз здесь, в темной беседке, у залитого лунным светом окна говорил больше, чем когда бы то ни было, наполняя Цзюе-миня радостью, близкой к самозабвению. Лаской и нежностью звучал ее голос, когда она ответила:
— Разве я могу сердиться на тебя? Ведь я давно отдала тебе свое сердце. — Ее лицо, почти касаясь его лица, своим нежным ароматом щекотало ему ноздри. Полумрак, окружавший их, пейзаж, словно вышедший из-под кисти художника, слабые звуки, раздававшиеся изредка в тишине, — все это мало-помалу окутывало двух молодых людей незаметным покрывалом любви — молодые сердца легко поддаются чувствам. Но даже сейчас чувства их были чисты, они понимали любовь как единение двух сердец в одно для служения великой, идеальной цели. Правда, сейчас их воображение настолько идеализировало эту цель, что она стала чем-то нереальным, неоформленным. Но зато они ощутимо чувствовали, как два сердца притягиваются друг к другу, сближаются, соединяются и, наконец, растворяясь, сливаются в одно. Это чувство уносило их в небытие.
— Значит, ты не обиделась, что я поцеловал тебя? — дрожащим голосом спросил Цзюе-минь, стараясь подавить восторг, охвативший его душу.
— Я верю в твою любовь. Я верю тебе во всем. Я горжусь тобой и чувствую себя самой счастливой среди своих сверстников. Чего я могу еще желать, кроме как быть и работать вместе с тобой? — Чувство, которое она испытывала, вся сказочная, феерическая обстановка, которая окружала ее, придали ей смелости — и она, ничего не утаивая, полностью раскрыла перед ним свое сердце. Правда, за эти два года это случалось не раз, но только сейчас Цзюе-минь ощутил непередаваемую радость: как зачарованный, слушал он ее голос, казавшийся ему прекраснее любой музыки. — Цинь улыбнулась: — Я не представляла, что любовь такова, что она может так переменить человека. Я так благодарна тебе!
— Благодарна мне? — запротестовал Цзюе-минь, расплываясь, однако, в счастливейшей улыбке. — Это я должен благодарить тебя. Ты заставила меня во многом измениться. Откуда бы взялась у меня смелость, если бы не было твоей любви? Ты для меня — все. Когда я вижу тебя, я чувствую себя самым счастливым человеком на свете.
Говоря это, он медленно поднял руки, осторожно положил их на плечи девушки, смотря прямо ей в глаза. Ее улыбка влекла к себе. Он чуть-чуть нагнул голову (так как был повыше ее), и его губы прижались к ее губам. Последовал короткий поцелуй, но губы девушки тут же сомкнулись, и она быстро отпрянула.
— Не надо так, Цзюе-минь, — словно очнулась Цинь, — нас ведь могут увидеть.
Цзюе-минь испуганно опустил руки и непонимающе смотрел на девушку.
Она тоже смотрела на него. Приложив руку к губам, все еще несколько возбужденная, она сказала:
— Я не обижаюсь на тебя. Но если бы нас увидели, мне бы не оправдаться. — Цзюе-минь сконфуженно глядел на нее, не произнося ни слова. На лице Цинь появилась улыбка. Снова приблизившись к Цзюе-миню, она мягко упрекнула его: — Ведь ты все делаешь так обдуманно. Почему же ты сегодня неосторожен?
— Никто не видел, — оправдывался Цзюе-минь, несколько придя в себя. Теперь ему было ясно, чего она от него хотела.
— Вот кто видел, — тихо рассмеялась Цинь, указывая на лунный луч, пробивавшийся к ним через другое закрытое окно. Цзюе-минь улыбнулся и хотел что-то сказать, но Цинь опередила его. — Пойдем отсюда, — тихо позвала она, беря его за руку, — а то как бы, правда, не увидели!
Цзюе-минь не возражал, и они вышли, держась за руки, предварительно захлопнув окно.
— Что ты сейчас чувствуешь, Цзюе-минь? — шутливо спросила Цинь, с любовью глядя на него.
— У меня сейчас на сердце радостно, как никогда.
— Тогда ты все-таки сходи в редакцию. Ты, кажется, сказал, что тебе нужно взять корректуру брошюры? — мягко напомнила Цинь. Вдруг она заметила, что из гущи сливовых деревьев прямо на них движется огонек. — Посмотри, — указала она в ту сторону, — вот и действительно кто-то пришел. Это, должно быть, Шу-хуа ищет нас.
Среди деревьев огонек уже не был виден: теперь он показался на берегу озера. Появились три тени; лиц пока еще не было видно, но в одной из троих можно было угадать Шу-хуа. Цзюе-миню не было неприятно, что она помешала им; он даже обрадовался.
