Бернард Маламуд - Идиоты первыми
— Если бы я был дьявол, вы бы уже это знали. Я не имею в виду хороших отметок вашего сына.
— Заткнись ты, свинская птица! — крикнул Коэн.
— Извозчик! — каркнул Шварц, поднявшись на цыпочки и раскинув длинные крылья.
Коэн хотел уже было вцепиться в его тощую шею, но из ванной вышел Мори, и остаток вечера, до ухода Шварца на балконную ночевку, в доме был притворный мир.
Ссора, однако, сильно встревожила Шварца, и ему плохо спалось. Он просыпался от собственного храпа, а проснувшись, со страхом думал о том, что с ним будет. Чтобы не мозолить Коэну глаза, Шварц старался пореже вылезать из скворечника. Устав от тесноты, он прохаживался по карнизу балкона или сидел на скворечнике, глядя в пространство. Вечерами, наблюдая за уроками Мори, он часто засыпал. Проснувшись, нервно скакал по комнате, обследовал все четыре угла. Много времени проводил в стенном шкафу Мори и с интересом изучал ящики письменного стола, когда их оставляли открытыми. А однажды, найдя на полу большой бумажный пакет, Шварц забрался внутрь, чтобы понять его возможности. Мальчика позабавило такое поведение птицы.
— Он хочет строить гнездо, — сказал Мори маме.
Эди, чувствуя, что птица удручена, тихо сказала:
— Может быть, у вас бы наладились отношения, если бы вы кое в чем шли навстречу мистеру Коэну?
— Скажите мне например.
— Выкупаться, например.
— Я стар для купаний, — сказал Шварц. — У меня и без купаний вылезают перья.
— Он говорит, что вы плохо пахнете.
— Все пахнут… Некоторые пахнут из-за своих мыслей или из-за того, кто они есть. Мой запах объясняется моей пищей. А чем объясняется его?
— Его лучше не спрашивать, он рассердится, — сказала Эди.
К концу ноября промозглый холод стал донимать Шварца; в дождливые дни, когда он просыпался, суставы у него почти не гнулись, и он едва мог шевелить крыльями. Уже кусал его ревматизм. Он с удовольствием посидел бы подольше в теплой комнате, особенно с утра, когда Мори уходил в школу, а Коэн в магазин. Но хотя Эди была добросердечной женщиной и, наверное, впустила бы его тайком — погреться, он боялся просить ее. Между тем Коэн, все время читавший статьи о миграции птиц, однажды вечером после работы, когда Эди тушила на кухне говядину, вышел на балкон и, заглянув в скворечник, посоветовал Шварцу готовиться к отлету, если он себе не враг. «Пора отправляться в теплые края».
— Мистер Коэн, почему вы меня так ненавидите? — спросил Шварц. — Что я вам сделал?
— Потому что от тебя вся смута, вот почему. Кроме того, где это слыхано — еврей-птица? Убирайся вон, или между нами война.
Но Шварц упорно отказывался улетать, и тогда Коэн прибег к тактике беспокоящих действий, правда за спиной у Эди и Мори. Мори терпеть не мог насилия, а Коэн не хотел некрасиво выглядеть. Он решил, что, если делать птице пакости, она улетит сама и не надо будет выгонять ее силой. Кончились золотые деньки, пусть поищет сладкой жизни в другом месте. Коэна беспокоило, как повлияет расставание с птицей на учебу Мори, но он решил рискнуть: во-первых, потому, что мальчик, кажется, вошел во вкус занятий, — надо отдать должное черному прохвосту, — а во-вторых, Шварц стоял у него костью в горле и не давал покоя даже в снах.
Торговец замороженными продуктами начал свои диверсии с того, что в миске Шварца стал подмешивать к селедке водянистый кошачий корм. Затем, когда птица спала, он надувал множество бумажных пакетов и хлопал ими возле скворечника; так, истрепав Шварцу нервы, — правда, еще не настолько, чтобы он улетел, — Коэн принес домой взрослого кота, якобы в подарок Мори, давно мечтавшему о киске. Где бы кот ни увидел Шварца, он неизменно бросался на него, а один раз изловчился вырвать несколько перьев из хвоста. Даже во время уроков, когда кота выпроваживали из комнаты Мори, он к концу занятий ухитрялся пролезть обратно, и Шварц, в отчаянном страхе за свою жизнь, вынужден был перелетать с возвышенности на возвышенность — с люстры на вешалку, оттуда на дверь, — чтобы спастись от влажной пасти зверя.
Однажды, когда Шварц пожаловался Эди на то, что его жизнь в опасности, она сказала:
— Потерпите, мистер Шварц. Когда котик узнает вас ближе, он перестанет гоняться за вами.
— Он перестанет гоняться, когда мы оба будем в раю, — ответил Шварц. — Окажите мне милость, избавьтесь от него. Он превратил мою жизнь в сплошную тревогу. Я теряю перья, как дерево листья.
— Мне ужасно жаль, но Мори любит котика, он спит с ним.
Что делать Шварцу? Он тревожился, но он не мог прийти ни к какому решению, потому что боялся покинуть дом. И вот он ел селедку, приправленную кошачьим кормом, старался не слышать ночью грохота пакетов, взрывающихся как петарды, и жил в страхе, ближе к потолку, чем к полу, а кот, подергивая хвостом, следил за ним неотступно.
Шли недели. Умерла в Бронксе мама Коэна, и однажды, когда Мори принес единицу за контрольную по арифметике, рассвирепевший Коэн, дождавшись, чтобы Эди увела мальчика на скрипичный урок, открыто напал на птицу. Он загнал ее метелкой на балкон; Шварц в панике метался там, а потом забился в свой скворечник. Коэн, торжествуя, запустил туда руку, сжал в кулаке обе тощие ноги и вынул громко каркавшую и хлопавшую крыльями птицу. Он стал стремительно крутить ее над головой. Но вращаемый Шварц изогнулся, схватил клювом нос Коэна и вцепился в него, как в последнюю надежду на спасение. Коэн вскрикнул от резкой боли, ударил птицу кулаком и, дернув изо всех сил за ноги, оторвал от носа. Он снова раскрутил стонущего Шварца и, когда у птицы закружилась голова, яростно метнул ее во тьму. Шварц камнем падал на улицу. Коэн швырнул ему вдогонку скворечник и кормушку и слушал, пока они не грохнулись на тротуар. Сердце у него колотилось, нос дергало, и целый час с метлой в руках он ждал возвращения птицы; однако убитый жестокостью Шварц не вернулся.
Ну, все с этим грязным уродом, подумал торговец и ушел в дом. Эди и Мори уже вернулись.
— Смотри, — сказал Коэн, показав на свой окровавленный и втрое против прежнего растолстевший нос, — смотри, что сделала сволочная птица. Теперь шрам на всю жизнь.
— Где он сейчас? — с испугом спросила Эди.
— Я выкинул его, он улетел. Скатертью дорога.
Никто не возразил ему. Только Эди тронула платком глаза, а Мори быстро сказал про себя таблицу умножения на девять и обнаружил, что знает примерно половину.
Весной, когда стаял снег, Мори грустно бродил в окрестностях дома, искал Шварца. Он нашел мертвую черную птицу на маленьком пустыре у реки: крылья были сломаны, шея свернута, и оба птичьих глаза выклеваны напрочь.
— Кто это сделал с вами, мистер Шварц? — заплакал мальчик.
— Антисемиты, — сказала потом Эди.
Примечания
1
Больной (идиш). (Здесь и далее прим. переводчиков).
2
Горе мне (идиш).
3
Ла Гуардия — мэр Нью-Йорка, при котором нравы несколько смягчились.
4
Гринич-Вилледж — район Нью-Йорка, где живет артистическая богема.
5
Траурный обряд.
6
Пожалуйста (нем.).
7
Не знаю, как я буду жить дальше (нем.).
8
Я была тебе верна двадцать семь лет (нем.).
9
Дерьмо (нем.).
10
Приходящую (итал.).
11
Войдите (итал.).
12
Хорошо, синьор (итал.).
13
Слушаю! (итал.).
14
Моя вина (лат.).
15
Журнал для писателей.
16
Немецкий глагол «иметь» в трех формах.
17
Джексон Поллок (1912–1956) — американский живописец. В 40-х годах — глава «абстрактного экспрессионизма».
18
Дурь (идиш).
19
Голландский живописец пострембрандтовской эпохи (1699–1769).
20
Добросовестный (лат.).
21
Боженька (идиш).
22
Первая причина, основная движущая сила (лат.).
23
Искаженное: «Изолью от духа Моего на всякую плоть» (Книга Пророка Иоиля, 2:28).
24
Искаженное: «Вострубите рогом в Гиве, трубою в Раме» (Книга Пророка Осии, 5:8).
