Арчибалд Кронин - Цитадель
На лице Эндрью выразилось огорчение.
- Не говорите таких вещей, Кон. Разве вы не видите, как я вам рад? И Мэри... бедная девочка... вы знаете, что я сделаю для нее все, все, что смогу.
Не замечая многозначительных появлений в кабинете сестры Шарп, он тратил драгоценное время на разговор с Коном, пока она, наконец, не выдержала.
- Вас ждет уже пять пациентов, доктор Мэнсон. И вы больше чем на час задержали всех, кому назначено определенное время. Я больше не могу придумывать предлоги, и я не привыкла так обращаться с пациентами.
Даже и после этого Эндрью никак не мог расстаться с Коном и проводил его до двери на улицу, навязывая ему свое гостеприимство.
- Я не намерен вас так скоро отпустить домой, Кон. На сколько времени вы приехали? Три-четыре дня? Отлично. А где вы остановились? В Вестленде? Почему бы вам лучше не перебраться ко мне, это же близко оттуда. И у нас места сколько угодно. В пятницу вернется Кристин. Она вам очень будет рада, Кон, очень. И мы поболтаем втроем о старых временах.
На другой день Кон со своим мешком перебрался на Чесборо-террас. После вечернего приема они с Эндрью отправились в мюзик-холл. В обществе Кона все доставляло удовольствие. Он охотно смеялся, и смех его сперва отпугивал, потом заражал соседей. Люди оборачивались и сочувственно улыбались Кону.
- О Господи! - Кон ерзал на месте. - Заметили этого парня? С велосипедом!
Во время антракта они стояли в буфете, Кон - сдвинув шляпу на затылок, с пеной на усах, широко расставив коричневые башмаки.
- Не могу вам передать, какое удовольствие вы мне доставили, Мэнсон! Вы - сама любезность!
Простодушная благодарность Кона заставила Эндрью почувствовать себя грязным лицемером.
Потом они ели бифштекс и пили пиво у Кэдро. Воротясь домой, развели огонь в камине и уселись беседовать. Они говорили и курили и опять пили пиво, бутылку за бутылкой. Эндрью забыл на время обо всех сложностях высококультурного существования. Нервное напряжение, которого требовала его большая практика, перспективы работы в предприятии Ле-Роя, надежды на выдвижение в больнице Виктории, состояние его вкладов, нежное тело Франсиз Лоренс, страх перед обвиняющим взглядом Кристин - все, все потеряло остроту, отошло на задний план, когда Кон выкрикивал:
- А помните, как мы воевали с Луэллином? Экхарт и остальные пошли против нас (Экхарт все тот же и шлет вам привет), и тогда мы с вами засели вдвоем и выпили все пиво.
Но прошел еще день, и неумолимо приблизился момент встречи с Кристин. Эндрью потащил ничего не подозревавшего Кона к концу перрона, внутренне злясь на то, что недостаточно владеет собой, и видя в Боленде свое спасение. Сердце его билось от болезненного нетерпения, когда поезд подошел к станции. Он пережил потрясающую минуту испуга и раскаяния при виде знакомого худого лица среди толпы чужих, с жадным ожиданием обращенного к нему. Затем все заслонилось усилием изобразить беззаботную сердечность,
- Алло, Крис! Мне уже казалось, что ты никогда не вернешься. Да, да, посмотри на него. Это Кон и никто другой! И ни на один день не постарел. Он гостит у нас, Крис, - мы тебе все расскажем по дороге. Автомобиль мой на улице. Ну, хорошо провела время? Ох, что же это я! Зачем ты сама тащишь свой саквояж!
Взволнованная неожиданностью этой встречи на вокзале (а она боялась, что ее никто не встретит), Кристин не казалась уже такой измученной, и нервный румянец залил ей щеки. Она тоже страшилась встречи с Эндрью, была взвинчена, жаждала нового примирения. Теперь в ней ожили надежды. Сидя в автомобиле рядом с Коном, она оживленно болтала, украдкой поглядывая на профиль Эндрью, сидевшего впереди.
- Как хорошо очутиться дома! - сказала она, войдя в комнату, и глубоко вздохнула. Затем спросила торопливо и жадно: - А ты скучал по мне, Эндрью?
- Еще бы! Все мы скучали. Правда, миссис Беннет? Правда. Флорри? Кон! Какого черта вы там застряли с багажом?
Он выбежал из комнаты под предлогом помочь Кону, затеял ненужную суету с чемоданами. Потом, раньше чем что-нибудь еще было сказано или сделано, наступило время ехать по визитам. Он настаивал, чтобы они ждали его к чаю. А очутившись в автомобиле, простонал:
- Слава Богу, это позади! Она выглядит ничуть не лучше, чем прежде. О ад!.. Но я уверен, что она ни о чем не догадалась. А это теперь главное.
Вернулся он поздно, но такой же неестественно веселый и суетливый. Кон был очарован.
- Господи Боже мой, да в вас теперь больше жизни, чем когда-либо в прежние годы, Мэнсон, дорогой мой.
Раза два он ловил на себе взгляд Кристин, моливший о каком-нибудь знаке душевной близости. Он видел, что болезнь Мэри ее расстроила, встревожила. В разговоре выяснилось, что она просила Кона телеграфировать Мэри, чтобы она выехала завтра же, если возможно. Кристин высказала надежду, что можно будет немедленно сделать что-нибудь, вернее - все, для Мэри.
Все вышло лучше, чем ожидал Эндрью. Мэри ответила телеграммой, что приедет завтра утром, и Кристин занялась приготовлениями к ее приезду. Суета и возбуждение, царившие в доме, помогли Эндрью скрыть неискренность его веселости.
Но когда приехала Мэри, он вдруг опять стал самим собой. С первого взгляда видно было, что она нездорова. Превратившись за эти годы в высокую, худенькую, слегка сутулую двадцатилетнюю девушку, она поражала тем почти неестественно красивым цветом лица, в котором Эндрью сразу увидел грозное предостережение.
Мэри была утомлена ездой, и хотя ей хотелось посидеть и поболтать с Кристин и Эндрью, которых она была очень рада увидеть снова, ее убедили лечь в постель уже около шести. Когда она улеглась, Эндрью пошел наверх выслушать ее.
Он оставался наверху не больше четверти часа, и, когда потом сошел в гостиную к Кону и Кристин, лицо его выражало глубокое огорчение.
- Боюсь, что тут нет никаких сомнений. Левая верхушка. Луэллин был совершенно прав, Кон. Но не тревожьтесь. У нее первая стадия. Можно кое-что сделать.
- Вы думаете... - сказал Кон уныло и испуганно. - Вы думаете, что это излечимо?
- Да. Беру на себя смелость это утверждать. За ней надо постоянно наблюдать, окружить ее наилучшим уходом. - Он хмуро размышлял. - Мне кажется, Кон, что Эберло для нее самое неподходящее место, и туберкулез в первичной стадии дома всегда лечить трудно. Почему бы вам не согласиться, чтобы я ее устроил в больнице Виктории? Доктор Сороугуд ко мне хорошо относится, и мне, несомненно, удастся поместить ее к нему в палату. А я бы за ней присматривал.
- Мэнсон! - прочувствованно воскликнул Кон. - Вот это истинная дружба! Если бы вы только знали, как эта девочка верит в вас. Если ее кто-нибудь может вылечить, так только вы!
Эндрью сразу же пошел переговорить по телефону с Сороугудом. Он воротился через пять минут с известием, что Мэри примут в больницу Виктории в конце недели. Кон заметно повеселел и уже со свойственным ему оптимизмом решил, что лечение в специальной больнице для легочных больных под наблюдением Эндрью и доктора Сороугуда обещает верное выздоровление.
Два дня прошли в усиленных хлопотах. В субботу, когда Мэри была отвезена в больницу, а Кон сел в поезд в Педдингтоне, Эндрью сохранил еще настолько самообладания, чтобы держать себя по крайней мере подобающим образом. Он еще был способен, уходя в амбулаторию, сжать руку Кристин и беззаботно воскликнуть:
- Приятно опять очутиться вдвоем, Крис! Боже, что это была за неделя!
Это звучало совершенно естественно. Но хорошо, что он не видел лица Кристин. Оставшись одна, она сидела, опустив голову, уронив руки на колени, не шевелясь. В первый день приезда она была полна надежд. Теперь же в ней росло жуткое предчувствие. "О Боже милосердный, когда же и как все это кончится?"
XV
Все выше и выше вздымался прилив его успеха, и вечно шумящий, вечно растущий поток, прорвав плотину, непреодолимо нес его вперед.
Связь его с Хемсоном и Айвори стала еще теснее, еще выгоднее для него. Дидмен, уезжая на неделю играть в гольф в Ле-Туке, предложил ему заменять его в отеле "Плаза", а доход разделить пополам. Обычно Дидмена замещал Хемсон, по с недавнего времени Эндрью подозревал, что отношения между ними испортились.
Как льстило Эндрью сознание, что он может войти без церемонии в спальню какой-нибудь припадочной звезды экрана, сидеть на ее шелковом одеяле, ощупывать уверенными руками ее бесполое тело, выкурить иной раз папиросу в ее обществе, если у него было свободное время.
Но еще более лестно было покровительство Джозефа Ле-Роя. Эндрью за последний месяц дважды завтракал с ним. Он знал, что в голове Ле-Роя зреют важные для него планы. В их последнюю встречу Ле-Рой сказал ему испытующим тоном:
- Знаете, док, я давно к вам присматриваюсь. Я затеваю большое дело и мне понадобится уйма дельных медицинских советов. Я больше не желаю связываться с двуличными, надутыми знаменитостями, - старый Румбольд не стоит собственных калорий, и мы намерены дать ему отставку. И вообще мне не нужно, чтобы вокруг толпилась целая свора так называемых экспертов. Мне достаточно одного врача-консультанта с трезвой головой, и я начинаю думать, что вы подходящий для нас человек. Видите ли, мы снабжаем нашими продуктами множество народа. Но, по правде говоря, я считаю, что пора расширить сферу нашей деятельности и придать ей научную окраску. Расщепляйте составные части молока, обрабатывайте их электричеством, светом, приготовляйте из них таблетки "Кремо" с витамином Б, "Кремофакс" и летицин против малокровия, рахита, истощения, бессонницы, - вы меня понимаете, док? И затем, я полагаю, что, если мы будем действовать в духе ортодоксальной медицины, мы можем рассчитывать на поддержку и сочувствие всех людей вашей профессии и, так сказать, каждого врача сделать нашим комиссионером. Значит, нужна научная реклама, док, научный подход, и вот тут-то, я полагаю, молодой и ученый врач, работая у нас в предприятии, может нам быть полезен. Я хочу, чтобы вы меня поняли правильно, - дело тут вполне чистое и научное. Мы в самом деле поднимаем наше производство на новую высоту. И если вспомнить ничего не стоящие экстракты, рекомендуемые врачами, например "Марробин" С, и "Вегатог", и "Бонибрен", так, мне думается, что мы, повышая общую норму здоровья, делаем большое общественное дело, служим нации.
