Пэрл Бак - Сыновья

— Это ты со своими распутными привычками научил его всему этому, от родного отца он научился ходить к девушкам из чайного дома, вместо того чтобы довольствоваться одной честной женщиной.

Она провела рукавом по глазам и вытерла сначала один глаз, а потом другой, чувствуя себя очень обиженной. А Ван Помещик был в большой тревоге, зная, что такое кроткое вступление могло повести к большой буре, потому что чем больше старела его жена, тем праведней и неуживчивей она становилась. Он поспешно встал и сказал очень покорно:

— Ты знаешь, что теперь я уже не тот, что прежде, и всегда слушаюсь твоих советов, и если ты найдешь выход из этой неурядицы, я сделаю по-твоему, обещаю тебе!

Сказать по правде, жена его ничего не могла придумать для усмирения строптивого сына, и Ван Помещик видел, что в ней поднимается раздражение и что ей нужно успокоиться, и потому поспешил уйти из дому. Проходя двором, он увидел, что вторая его жена, сидя на припеке, укачивает ребенка, и торопливо сказал ей:

— Ступай отнеси что-нибудь госпоже, потому что она гневается. Отнеси ей чаю, или молитвенник, или еще что-нибудь, постарайся угодить ей и скажи, что о ней лестно отзывался какой-нибудь священник или еще что-нибудь в этом роде!

Женщина послушно встала и пошла с ребенком на руках, а Ван Помещик, выйдя на улицу и раздумывая, куда бы ему отправиться, благословлял тот час, когда увидел вторую свою жену, потому что, если бы он остался один с госпожой, ему пришлось бы плохо. А вторая жена с годами становилась все более спокойной и кроткой, и в этом Вану Помещику посчастливилось, потому что когда две женщины имеют общего мужа, они часто ссорятся и поднимают крик, особенно, если одна из них, а то и обе любят своего господина.

Эта вторая жена утешала Вана Помещика, незаметно помогая ему в мелочах, и делала для него то, чего не хотели делать слуги. Потому что слуги знали, кто глава в доме Вана Помещика, и когда он громко звал кого-нибудь из слуг или служанок, те отвечали: «Да, сейчас иду!», а сами мешкали или совсем не являлись на зов, и если Ван Помещик начинал ворчать, слуга оправдывался: «Госпожа приказала мне сделать то-то и то-то» — и господину приходилось молчать.

Но вторая жена тайком оказывала ему услуги, и она же утешала его. Когда он возвращался с оставшихся у него участков земли не в духе и усталый, она заботилась о том, чтобы ему был горячий чай, а если это было летом, чтобы в колодце для него охлаждалась дыня, и когда он принимался за еду, она садилась рядом: и обмахивала его веером, приносила воды обмыть ему ноги, доставала чистые чулки и башмаки. Ей он изливал и все свои огорчения и нелады, и самыми важными из них были огорчения от арендаторов, и горько жалуясь, он говорил ей:

— Да, а сегодня эта старуха, у которой зубы торчат в разные стороны, мать арендатора с западного участка, налила воды в корзину с зерном, когда ее взвешивал управитель, — он такой дурак, а может быть, и мошенник, и они подкупают его, чтобы он смотрел сквозь пальцы, да я-то видел, как подскочили весы!

И она отвечала, успокаивая его:

— Не думаю, чтобы они тебя обманывали: ты такой умный, я не видывала человека умнее тебя.

Ей же он жаловался и на непокорного сына, и в этом она тоже его утешала; и теперь, идя то улице, он мечтал, как расскажет ей, что госпожа обошлась с ним немилостиво, и предвкушал, как она ответит ему кротко и скажет, как говорила не раз:

— Для меня нет лучше человека, чем ты. И лучшего мужа я не прошу, я готова поклясться, что госпожа не знает, каковы все мужчины, и насколько ты лучше их всех!

Да, устав от сына и жены и от всех своих хлопот с теми участками земли, которых он не решался продать, Ван Помещик все больше привязывался ко второй своей жене и думал, что из всех женщин, за которыми он бегал, только эта одна была ему утешением, и говорил себе самому:

— Из всех, кого я кормлю, только она одна понимает, что я за человек!

А в тот день сердце его особенно переполнилось раздражением на сына, потому что сын снова его огорчил.

В то самое время, как Ван Помещик шел, задумавшись, по улице, сын его отправился к одному приятелю и там самым удивительным образом встретился с девушкой, которая понравилась ему. Этот приятель, к которому шел молодой человек, был сыном начальника полиции в том городе, и сын Вана Помещика постоянно играл с ним в кости, предпочитая его общество всякому другому, так как азартные игры были теперь запрещены новым законом, а в случае беды сыну начальника полиции легко было избежать наказания и его приятелям также, потому что отец его был человек влиятельный.

В этот день сын Вана Помещика решил поиграть немного в кости, чтобы облегчить свое сердце от гнева и забыть о докучавших ему родителях, и потому отправился в дом приятеля.

Когда ему открыли дверь, он сказал свое имя слуге и сел дожидаться в приемной, нахмуренный и занятый своими мыслями. Вдруг дверь во внутренние покои растворилась, и вошла очень хорошенькая молодая девушка. Если бы она была обыкновенная девушка, то, увидев, что молодой человек сидит один, она должна была бы закрыться рукавом и как можно скорей уйти обратно. Но она не ушла. Она очень спокойно взглянула на молодого человека, взглянула прямо и ничуть не смущаясь, но без кокетства, и, встретив этот спокойный, прямой взгляд, он первый опустил глаза. Он видел, как мог бы увидеть каждый на его месте, что, несмотря на свою смелость, она была достойная и хорошая девушка, но из тех, которые придерживались новых правил. Черные волосы были у нее коротко подстрижены, ноги не забинтованы, и одета она была в прямое длинное платье, какие носят новые девушки, и так как стояла поздняя весна, платье это было из мягкого шелка, цвета пуха на гусенке.

Сказать по правде, сыну Ваш Помещика, несмотря на его задорные речи, до сих пор не представлялось случая познакомиться с такой девушкой, на которой он хотел бы жениться. Если он не играл в кости, не бражничал, не веселился где-нибудь, то весь его день проходил в чтении романов. Старинных повестей он не любил, но жадно читал новые романы, повествующие о свободной любви между девушкой и мужчиной, и мечтал о девушках благородного происхождения, не куртизанках, но свободных в обращении, не застенчивых и не робеющих с мужчинами, — как раз такую он искал для себя. Но он не знал такой девушки, потому что свобода эта водилась больше в книгах, чем в жизни. Теперь же ему показалось, что эта девушка именно та, которую он искал, и его податливое сердце сразу загорелось от ее спокойного, смелого взгляда, потому что сердце его было похоже на разложенный костер, и стоило только к нему поднести факел, чтобы оно вспыхнуло огнем.

В один миг его охватила такая сильная любовь к этой девушке, что он сидел, словно пораженный громом; он не сказал ей ни слова, и она прошла мимо, а он все сидел, и когда вошел его товарищ, сердце его билось так, что готово было разорваться, и с пересохшим ртом он пролепетал:

— Кто эта девушка?

Приятель его отвечал небрежно:

— Это моя сестра; она учится в чужеземной школе на побережьи и приехала домой на весенние праздники.

Тогда сын Вана Помещика не выдержал и спросил с запинкой:

— Она еще не замужем?

Брат ее засмеялся и сказал:

— Нет, она очень упряма и вечно ссорится с родителями, потому что не хочет выходить замуж по их выбору.

Сын Вана Помещика слышал этот ответ — и словно чашу с вином поднесли к его жаждущим устам: он ничего больше не сказал и начал играть с ним в кости. Но во время игры он был очень рассеян, потому что сердце его было охвачено пламенем и сгорало в нем. Он скоро извинился и торопливо ушел домой, заперся там в своей комнате и, оставшись один, почувствовал, что неразрывно связан с этой девушкой. И он шептал самому себе, какой это позор, что и она тоже должна терпеть от родителей, и говорил, что он будет добиваться ее только такими путями, какие достойны человека в новые, свободные времена. Нет, он не желает никаких посредников: ни свахи, ни родителей, ни даже своего приятеля, а ее брата. И спеша, как в лихорадке, он схватил те книги, которые раньше читал, и начал их перелистывать, отыскивая, какие письма писали новые герои своим возлюбленным, и сам написал ей такое же письмо.

Да, он написал девушке, начав письмо всеми учтивыми словами, какими полагалось начинать, а под тем, что написал, поставил свое имя. В письме говорилось, что он свободен духом и понял, что она также свободна, и потому она для него подобна солнечному лучу, цвету лепестков пиона, музыке флейты и что во мгновение ока она вырвала сердце из его груди.

Потом, написав все это, он отослал письмо со своим личным слугой и, дожидаясь у себя дома ответа, был в такой лихорадке, что родители понять не могли, что такое с ним творится. Когда слуга вернулся и сказал, что ответ будет позже, молодому человеку оставалось только ждать, но ожидание было для него невыносимо; он возненавидел всех в доме и закатывал оплеухи младшим братьям и сестрам, как только они подходили близко, и ворчал на слуг, так что даже добродушная наложница отца заметила ему: