Джон Пристли - Добрые друзья
О да, они ее поняли и мечтательно вздохнули, подумав о настоящей премьере.
Джимми Нанн и мистер Мортон Митчем, заглянув субботним утром в буфет и пропустив «по маленькой» с директором пирса, мистером Порсоном, только об этом и говорили.
— Да, — сказал мистер Порсон, — пока мы набрали сорок три фунта. Стало быть, сегодня вы только-только покроете гарантию, — если, конечно, не будет аншлага. Дождливый вечер может разогнать отдыхающих по домам — кто ж гуляет по пирсу в ненастье? А когда погода хорошая, им хочется на свежий воздух, а не в театр. — Мистер Порсон коротко и безрадостно хохотнул над своим замечанием, которое за последний сезон произнес уже раз пятьдесят — не говоря обо всех прочих сезонах.
— Если хотите знать мое мнение, — внушительно изрек мистер Митчем, — то я вот что скажу: в городе про нас заговорили. Болтают даже здешние завсегдатаи, которым до театра и дела нет. О нас пошел слух. Если б мы остались еще на недельку, точно собрали бы полный зал. Уж я-то знаю. Видел такое, и не раз. Жаль, нельзя остаться.
— Я тоже так думаю, — уныло кивнул Джимми Нанн. — Только-только вошли во вкус, а уже пора. Невезуха, так я это называю. Как я говорил, мистер Порсон, эта леди, наша начальница, вложила в нас большие деньги…
— Очень большие, — выразительно и сознанием дела добавил мистер Митчем.
— Она в театре новичок, понимаете, мистер Порсон? — продолжил Джимми. — Прекрасный человек, настоящая леди — генеральская дочь, говорят. Пора бы ей увидеть первую прибыль.
— Не то подумает, что мы ей кота в мешке всучили, — скорбно вставил мистер Митчем.
— И труппа опять потерпит фиаско, — договорил Джимми.
— А могли бы прославиться на весь мир, — сказал мистер Митчем, который в подавленном настроении всегда предавался думам о трансатлантической сцене.
Мистер Порсон уже слышал подобные речи — в этом самом баре, примерно раз в неделю, начиная с апреля, — однако тут же согласился, что программа у них замечательная.
— Не говорю, что она для всех, — рассудительно проговорил он. — Не фурорная штучка, конечно, такие бешеных оваций не срывают. Ноя вам прямо скажу: мне понравилось. Честное слово, можете мне верить. Добротная программа, и мне тоже грустно, что ничего не вышло. — Он допил. — Ну, я побежал.
Мистер Порсон всегда куда-то бежал — мисс Трант, Джимми и другие имевшие с ним дело люди испытали это на собственной шкуре. Он так часто куда-нибудь бегал, что застать его на месте не было никакой возможности. Джимми и Митчем проводили его взглядом и, приподняв брови, многозначительно переглянулись — давая понять, что они не самого высокого мнения о мистере Порсоне, что выпить с мистером Порсоном, может, и хорошо, однако руководитель он никудышный — такие могут загубить любое, даже самое многообещающее выступление.
— Может, допьем и сходим проверить, как раскупают билеты? — предложил Джимми.
Касса стояла у входа на пирс. Прогулка до нее заняла всего десять минут, но за это время они успели назвать девять из десяти человек, пробившихся в руководство («Исключительно благодаря связям, мой мальчик»), созданиями, которых напрасно носит земля.
— Доброе утро, дорогая, вы сегодня прямо цветете! — сказал мистер Митчем молоденькой кассирше, которая делала что угодно, только не цвела. — Как продажи?
Тут юная леди, жестоко страдавшая от легочных заболеваний, действительно просияла.
— Сегодня гораздо лучше! — ответила она. — Выкупили уже два с половиной ряда по два шиллинга и четыре пенса, и еще звонят, спрашивают, есть ли места. Не удивлюсь, если сегодня к нам придут люди поприличнее. Зал должен быть полный.
— Благослови вас Бог, дитя, за сию отрадную весть, — сказал Джимми и переглянулся с мистером Митчемом. — Видишь, дело пошло на лад.
— Как я и говорил, — ответил мистер Митчем. — Про нас узнали в городе, но в последнюю минуту. Еще бы недельку — и мы бы каждый вечер собирали полные залы.
— Ну, хороший последний концерт — тоже дело. Представь себе заметки в завтрашних газетах: «Спасибо за великолепный прощальный концерт в Сэндибэе! Это был фурор!» И вот что еще я думаю, Митчем, — серьезно добавил Джимми, — мистеру Порсону стоит принести побольше стульев. Он недавно говорил, что одолжил штук пятьдесят какой-то конторе. Сегодня их надо вернуть, так-то. Как раз управимся до концерта, я оставлю ему сообщение.
Позже мисс Трант стала свидетельницей того, как в зал вносят запасные стулья. Среди работников был и мистер Окройд.
— Видно, на следующей неделе тут ожидается какое-то небывалое представление, — с долей горечи сказала мисс Трант мистеру Окройду. — А иначе зачем им еще стулья?
— Для нас, мисс Трант! — ответил тот, привычно заламывая на затылок коричневую кепку. Он носил ее, не снимая, и всегда приветствовал мисс Трант именно так. — Грят, сегодня полный зал набьется, а те, кто последними придет, вообще стоять будут! Явятся все жильцы того дома, где я поселился, а с ними их друзья и родные. Еще я слыхал, лучшие места уже выкупили — те, что по два шиллинга и четыре пенса.
— Как чудесно, мистер Окройд! — воскликнула мисс Трант.
— Ну да, хоть какие-то перемены, — сухо признал он.
Она взглянула на него с укоризной:
— Неужели вам больше нечего сказать?
Мистер Окройд не покраснел, потому что заливаться румянцем было не в его привычках, однако заметно смутился.
— Не, почему ж? — возразил он. — Я очень рад, правда! Первый сорт!
Мисс Трант не на шутку взволновалась и пришла в павильон раньше обычного. Хотя на улице привычно моросил дождь, от которого пирс выглядел заброшенным и одиноким, к самому павильону уже вовсю стекались люди. В последнюю минуту Сэндибэй спохватился, что «Добрые друзья» дают необыкновенно хорошие концерты. За десять минут до начала представления все незанятые места были выкуплены, в проходах по бокам и сзади тоже толпились люди. Еще через пять минут в зал впихнули последних счастливчиков, на дверь повесили табличку с надписью «Мест нет», и «Добрые друзья», в сущности, начали отказываться от денег. Мисс Трант сидела в уголке за занавесом, рядом с дамской гримерной, и узнала это первой — от самого мистера Порсона. Весть тут же облетела все гримерные и кулисы: «Милочка, мы отказываемся от денег!» — «Забиты под завязку, старик». Артисты по очереди выглядывали в зал через щелку в занавесе. «Вот это будет концерт! — кричали они друг другу. — Что я говорил? Как знал!»
— Ну, мисс Трант, — сказала миссис Джо, — почувствовали разницу?
Мисс Трант чувствовала. Вся атмосфера павильона изменилась. Было ясно, что по другую сторону занавеса — уже не холодные пространства, пустые кресла, зевки и праздные взгляды; что все ждут отменных развлечений и готовы в любую секунду разразиться шквалами хохота и аплодисментов. Мисс Трант пыталась снисходительно удивляться волнению своих подопечных, однако не преуспела в этом и волновалась не меньше остальных — хорошо еще, у нее не было дел. Ах, какой это абсурд, но зато как захватывающе, как весело!
Джимми в последнюю минуту озарило:
— Давайте начнем играть с закрытым занавесом. Два номера: «Свернем же за угол» и песню Сюзи!
Иниго — с помощью Мортона Митчема — успел расписать партитуры этих двух песен для всех музыкантов маленького джаз-бэнда, и они хорошо их отрепетировали. Все быстро заняли свои места: Иниго сел за рояль, Джимми за барабаны, Митчем обнял банджо, а Джо, Сюзи и Элси взяли корнет, скрипку и тенор-саксофон — играли они неряшливо, но вполне сносно. Меньше чем через минуту они уже ждали сигнала к началу концерта.
Свет в зале погас, вспыхнула рампа. Уже раздались первые аплодисменты. Раз, два, три, — и заиграла музыка. Рампти-ди-тиди-ди-и. Рампти-ди-тиди-и. Сперва тихо, а потом все громче, громче, оглушительно! Весь павильон словно бы двигался под летевший из-за занавеса ритм. Зрители топали, напевали, насвистывали — ели и пили музыку. Прозвучала яркая кода, Джимми грохнул палочкой по подвешенной тарелке, и наступила тишина. В следующий миг зал затопили овации.
— Бросайте инструменты! — заорал Джимми сквозь овации. — Все на сцену, Иниго играет обычное вступление! Живо, живо! Давай, Иниго! Готовь занавес, Окройд! Ух, чую, сегодня мы дадим жару!
И они дали жару. Зрители хлопали, когда Джо предупредил их об опасностях, подстерегающих в морской пучине, и захлопали вновь, когда миссис Джо обнаружила вернувшегося с войны Энгуса Макдональда. Услышав мелодичное заявление Элси о том, что ей нужен именно такой ухажер, как они, все дружно повскакивали с мест. От мистера Митчема остался только пот и улыбка — он показал столько фокусов и сыграл столько песен, что к концу его выступления и карты, и струны должны были раскалиться докрасна. Стоило Джимми открыть рот или просто пройтись по сцене, как зал взрывался хохотом. Когда же Джерри Джернингем свернул за угол, а Сюзи спела песенку про возвращение домой, зрители принялись немилосердно хлопать, топать и свистеть, вновь и вновь вызывая обоих на бис. Занавес опустился почти в одиннадцать — на сорок пять минут позже обыкновенного, но и тогда овации восторженной публики не умолкли. «Ре-ечь!» — доносилось то из одного, то из другого конца зала.
