Редьярд Киплинг - Собрание сочинений. Том 6. Индийские рассказы. История Гедсбая. Самая удивительная повесть в мире и другие рассказы
— Чем я должен тебе поклясться? Может быть, Аллахом, о котором ты мне говорила?
— Нет, клянись мне своей жизнью, и этого будет довольно. Где было твое сердце в те дни? Маугли тихонько рассмеялся.
— В моем животе, потому что я был молод и всегда голодал. Тогда-то я научился выслеживать дичь и охотиться, посылая своих братьев туда и сюда, как король, командующий своими армиями. Так я пригнал нильгаи к глуповатому молодому сахибу и толстую жирную кобылу к толстому жирному сахибу, когда они просили меня показать мою силу. Я мог бы свободно погнать и их самих. И даже теперь, — он слегка возвысил голос, — и даже теперь я знаю, что позади нас стоит твой отец и Гисборн-сахиб. Нет, не убегай, потому что будь их хоть десять человек, ни один не осмелился бы сделать и шага вперед. Припомни, как твой отец бил тебя. Должен ли я сказать слово, чтобы снова погнать его через лес?
Волк поднялся, оскалив зубы. Гисборн почувствовал, как Абдул-Гафур, стоявший с ним рядом, задрожал всем телом, и скоро его место опустело — толстяк пустился улепетывать по тропинке.
— Остается только Гисборн-сахиб, — по-прежнему не оборачиваясь, сказал Маугли, — но я ел хлеб Гисборн-сахиба, а теперь я буду на службе у него, и мои братья будут также и его слугами: будут выслеживать дичь и приносить лесные новости. Спрячься в траву…
Девушка убежала, и высокая трава сомкнулась позади нее. За нею последовал сторожевой волк, а Маугли, окруженный своими тремя телохранителями, очутился лицом к лицу с Гисборном, когда лесничий вышел из-за дерева.
— Вот и все колдовство, — сказал он, указывая на трех волков. — Толстый сахиб знал, что мы все, выросшие среди волков, бегали в детстве на локтях и коленях. Ощупав мои руки и ноги, он узнал правду, которой ты не знал. Что в этом удивительного, сахиб?
— Но это еще более удивительно, чем колдовство. Значит, это они пригнали нильгаи?
— Да, и точно так же они пригнали бы Иблиса, если бы я приказал им это. Они — мои глаза и мои ноги.
— Ну, погляди-ка сюда; у Иблиса нет двустволки, и твои дьяволы должны кое-что запомнить: вот, например, теперь они стоят один за другим, так что я мог бы двумя выстрелами уложить всех трех.
— Но ведь они знают, что будут твоими слугами, как только я сделаюсь лесным сторожем.
— Будешь ли ты сторожем или нет, но ты обесчестил Абдул-Гафура. Ты внес позор в его дом и на его голову.
— Что касается бесчестья, то он был опозорен тогда, когда взял твои деньги, и еще более тогда, когда он стал нашептывать тебе в уши, чтобы ты убил голого человека. Я сам поговорю с Абдул-Гафуром, потому что я теперь на службе у правительства, и у меня будет пенсия. Он должен устроить свадьбу по какому угодно обряду, или ему придется еще раз побегать. На рассвете я поговорю с ним. А теперь — у сахиба есть свой дом, а здесь — мой дом. Пора спать, сахиб.
Маугли повернулся и исчез в густой траве, оставив Гисборна в одиночестве. Нельзя было не понять намека лесного бога, и Гисборн вернулся в бунгало, где Абдул-Гафур вне себя от ярости ждал его на веранде.
— Успокойся, успокойся! — сказал Гисборн, слегка встряхнув его, потому что он имел такой вид, как будто готов был упасть в обморок. — Миллер-сахиб сделал этого человека лесным сторожем, а ты знаешь, что это правительственная служба, и что в конце ее он получит пенсию.
— Но он пария-млеч — собака среди собак; пожиратель падали! Какая пенсия может вознаградить за это?
— Про то знает Аллах, а ты ведь слышал, что беда уже случилась. Не будешь же ты трубить про нее всем другим слугам? Устрой скорее шади, и девушка сделает из него мусульманина. Он очень красивый малый. Что удивительного, что после твоих побоев она Пошла к нему?..
— Он говорил вам, что натравит на меня своих зверей?..
— Да, мне кажется, он сделает это. Если он колдун, то очень сильный.
Абдул-Гафур подумал еще немного, но потом бросился в ноги Гисборну и, забыв, что он мусульманин, принялся жалобно причитать:
— Ты — брамин, а я твоя корова. Устрой это дело и спаси мою честь, если ее еще можно спасти.
Гисборн во второй раз пошел в лес и стал звать Маугли. Ответ послышался с верхних ветвей дерева, и тон его далеко не выражал покорности.
— Говори, — вежливо сказал Гисборн, поднимая голову кверху. — Еще есть время лишить тебя места и прогнать вместе с твоими волками. Девушка должна на эту ночь вернуться в дом отца. Послезавтра будет шади по мусульманскому закону, и тогда ты можешь взять ее к себе. Проводи ее к Абдул-Гафуру.
— Я слушаю тебя, — среди ветвей послышался шепот двух голосов, обсуждавших предложение. — Мы повинуемся… В последний раз.
Спустя год Миллер и Гисборн ехали как-то вместе по лесу, разговаривая о своих делах. Они выехали к скалам около Канийского ручья; Миллер ехал несколько впереди. Под тенью колючего кустарника барахтался голый коричневый ребенок, и тут же из-за кустов выглядывала голова серого волка. Гисборн едва успел толкнуть ружье Миллера так, что пуля проскользнула между верхними ветвями.
— Вы с ума сошли? — заорал Миллер. — Смотрите сюда!
— Я вижу, — спокойно отвечал Гисборн. — Мать, наверное, где-нибудь поблизости. Вы взбудоражите всю стаю, клянусь Юпитером.
Ветви раздвинулись, и женщина, без покрывала на лице, бросилась к ребенку.
— Кто стрелял, сахиб? — крикнула она Гисборну.
— Вот этот сахиб. Он забыл о родственниках твоего мужа.
— Забыл? Да, конечно, это можно забыть, потому что мы, живущие с ними, забываем, что они чужие для всех других. Маугли ловит рыбу ниже у ручья. Может быть, сахиб желает говорить с ним? Ступайте сюда, вы, невежи, выходите из кустов и будьте к услугам сахибов.
Глаза Миллера стали совсем круглыми от изумления. Он покачнулся в седле, так как лошадь метнулась в сторону, и, осадив ее, он слез с нее; в это время из джунглей выбежали четыре волка и стали бегать вокруг Гисборна, помахивая хвостами. Мать стояла, кормя грудью ребенка, и отгоняла их, когда они терлись о ее голые ноги.
— Вы были совершенно правы относительно Маугли, — сказал Гисборн. — Мне казалось, что я рассказывал вам об этом, но за двенадцать месяцев я так привык к этим молодцам, что эта история совсем выскочила у меня из головы.
— О, не оправдывайтесь, — сказал Миллер. — Это пустяки. Господи Боже мой! «И я творю чудеса, и они совершаются вокруг меня!»
Пропавший легион
Во время мятежа в Индии, незадолго до осады Дели, в Пешаваре, на границе Индии, стоял туземный иррегулярный полк. Этот полк был охвачен тем, что Джон Лауренс называл в то время «господствующей манией», и охотно присоединился бы к мятежникам, если бы это было возможно. Но случая тому не представилось, потому что, когда они спустились к югу, им преградили путь остатки английского корпуса в горах Афганистана, и тут вновь завоеванные племена окружили их, как волки окружают быка. За ними охотились ради их оружия и амуниции и гоняли их с горы на гору, из долины в долину, по высохшим руслам рек, через склоны утесов — до тех пор, пока они не исчезли, как исчезает вода в песке; так погиб весь этот взбунтовавшийся, оставшийся без офицеров полк. Единственным следом его существования остался дошедший до нашего времени поименный список его чинов, написанный четким красивым почерком и подписанный офицером, который сам назвал себя «адъютантом бывшего иррегулярного кавалерийского полка». Бумага эта пожелтела и запылилась с годами, но на обратной стороне листа еще можно различить заметку карандашом, сделанную Джоном Лауренсом (одним из деятелей по усмирению мятежа): «Позаботиться, чтобы два туземных офицера, оставшихся верными, не были лишены своего звания. Дж. Л.». Из шестисот пятидесяти сабель только две остались верными, и Джон Лауренс среди всех страшных тревог этих первых месяцев мятежа нашел время подумать об их заслугах.
Это произошло более тридцати лет тому назад, и жители пограничных афганских земель, помогавшие уничтожить этот полк, успели уже состариться. Иногда какой-нибудь седобородый туземец начинает рассказывать о своем участии в этой резне.
— Они пришли, — так будет он повествовать, — с той стороны границы, очень довольные собой, и уговаривали нас восстать и убить англичан, а потом пойти на помощь Дели. Но мы, которые только что были завоеваны этими самыми англичанами, знаем, что это слишком рискованно, и что правительство легко справится с этими собаками долин. Мы поговорили как следует с индостанским полком и задержали их до тех пор, пока не подошли красные куртки, очень разгоряченные и рассерженные. Тогда полк этот побежал вперед, в горы, а мы следовали за ним с боков, укрываясь в горах, пока не убедились, что они заблудились. Тогда мы спустились к ним, потому что нам нужны были их куртки, и уздечки, и их ружья, и сапоги — особенно их сапоги. Это было большое и очень медленное избиение.
