Арчибалд Кронин - Цитадель
А сейчас, сидя в ресторане отеля Брукса, он смотрел через стол на Эндрью с спокойным дружелюбием.
- Очень приятно, - сказал он, - очутиться в Англии. Мне нравится ваша страна. У нас летом не так прохладно, как здесь.
- Вы, вероятно, приехали читать лекции? - спросил Эндрью.
Стилмен усмехнулся.
- Нет. Я больше не читаю лекций. Не знаю, покажется ли это вам тщеславием, если я скажу, что результаты моей работы говорят сами за себя? Как бы там ни было, я приехал сюда не для лекций. Вышло так, что ваш мистер Кренстон, - я имею в виду Герберта Кренстона, который выпускает такие прелестные маленькие автомобили, - с год тому назад приехал ко мне в Америку. Он всю жизнь был мучеником астмы, и мне... нам в институте удалось его вылечить. С тех пор он все время приставал ко мне, чтобы я приехал в Англию и открыл здесь маленькую клинику, наподобие нашей портлендской. И полгода назад я дал согласие. Мы разработали план, и сейчас эта клиника - мы ее назвали "Бельвью" - уже почти закончена. Она - в Чилтернских горах, вблизи Хай-Викема. Я должен ее открыть, затем передам ее Морленду - одному из моих ассистентов. Откровенно говоря, я смотрю на это, как на эксперимент, очень многообещающий опыт применения моих методов в новых климатических условиях. Финансовая сторона меня не интересует.
Эндрью наклонился вперед.
- Все это очень интересно. Я бы хотел осмотреть вашу клинику.
- Вы приезжайте, когда у нас все будет готово. У нас будет проводиться радикальное лечение астмы. Этого хочет Кренстон. Кроме того, я сделал своей специальностью несколько форм первичного туберкулеза. Я говорю - несколько, - он улыбнулся, - видите ли, я не забываю, что я, в сущности, только биофизик, мало знакомый с дыхательной системой. Да, так насчет ранних форм туберкулеза. Это вам будет интересно. Я применяю новый метод пневмоторакса. Это подлинное достижение.
- Вы говорите о способе Эмиля-Вейля?
- Нет, нет. Мой гораздо лучше. - Лицо Стилмена просветлело. - Вы знаете, как неудобны аппараты с неподвижной бутылкой в тот момент, когда внутриплевральное давление уравновешивает давление жидкости и совершенно прекращается выход газа. Так вот, у нас в институте мы устроили камеру добавочного давления, - я вам ее покажу, когда вы приедете в Америку, - через которую мы можем вводить газ при определенном отрицательном давлении сразу же, с самого начала.
- Но как насчет прибавления газа? - спросил Эндрью быстро.
- Мы полностью устраняем риск. Вот слушайте. Это замечательно ловко придумано. Вводя маленький бромоформовый манометр у самой иглы, мы устраняем разрежение. Колебание в минус четырнадцать сантиметров дает только один кубический сантиметр газа у острия иглы. Наша игла имеет четырехходовое приспособление, которое действует лучше, чем зангмановское.
Эндрью был увлечен против воли.
- Вот оно что! Так вы хотите свести к нулю действие на плевру. Знаете, мистер Стилмен... мне странно, меня просто поражает, что все это исходит именно от вас. О, простите меня, я не так выразился, но вы поймете, что я хочу сказать. Столько врачей, работая старым способом...
- Милый мой доктор, - ответил Стилмен с веселым огоньком в глазах, - не забывайте, что Карсон, первый человек, отстаивавший пневмоторакс, был только физиологом, писавшим популярные очерки.
Затем они погрузились в обсуждение технических подробностей, и это продолжалось до тех пор, пока Стилмен не посмотрел на часы и не воскликнул, что он уже на полчаса опоздал на свидание с Черстоном.
Эндрью ушел из отеля Брукса возбужденный, заряженный энергией. Но вслед за этим пришла непонятная реакция, смятение, недовольство своей работой. "Я поддался влиянию этого человека", - говорил он себе с раздражением.
На Чесборо-террас он вернулся в не слишком приятном настроении, но когда подъехал к дому, сделал спокойное лицо. Новые отношения с Кристин требовали этой маски безразличия, так как у нее теперь всегда было такое покорное и замкнутое выражение лица, что Эндрью, как бы он ни кипел внутренне, чувствовал себя вынужденным отвечать тем же.
Казалось, Кристин ушла в. себя, живет какой-то своей внутренней жизнью, в которую ему нет доступа. Она много читала, писала письма. Раза два он, входя, заставал ее играющей с Флорри в какую-то детскую игру цветными фишками. Она начала довольно часто ходить в церковь. И это больше всего злило Эндрью.
В Блэнелли она каждое воскресенье ходила с миссис Уоткинс в приходскую церковь, но тогда это его не возмущало. Теперь же, враждебный, чужой ей, он видел в этом только лишнее доказательство пренебрежения к нему, не набожность, но жест, направленный против него.
В этот вечер он, войдя в гостиную, застал ее одну. В очках, которые она недавно стала носить, Кристин сидела, опершись локтями о стол, над лежавшей перед ней на столе книгой, погруженная в чтение, маленькая, похожая на школьницу за уроками. Злое, ревнивое чувство охватило Эндрью. Наклонясь через ее плечо, он схватил книгу, которую она слишком поздно пыталась спрятать от него. На первой странице Эндрью прочел: "Евангелие от Луки".
- О Господи! - Он был поражен, даже взбешен. - Вот ты до чего уже дошла? Библией увлекаешься?
- А почему же нет? Я еще до знакомства с тобой часто ее читала.
- Вот как?
- Да. - Странное выражение муки было в глазах Кристин. - Наверное твои друзья из "Плаза" не одобрили бы этого. Но это во всяком случае хорошая литература.
- Знаешь, что я тебе скажу: ты превращаешься в настоящую психопатку.
- Возможно. Это, конечно, тоже всецело моя вина? Но разреши сказать тебе, что лучше быть психопаткой, но сохранить живую душу, чем быть карьеристом и дойти до духовной смерти!
Она вдруг резко оборвала, закусила губу, борясь со слезами. С большим усилием овладела собой. И, пристально глядя на него, все с той же мукой в глазах, промолвила тихим сдавленным голосом:
- Эндрью! Как ты думаешь, не лучше ли будет для нас обоих, если я на время уеду? Миссис Воон меня приглашает погостить у нее две-три недели. Они сняли на лето дачу в Ньюкей. Не находишь ли ты, что мне следует съездить к ней?
- Да! Поезжай! Будь оно все проклято! Поезжай! - Он круто повернулся и вышел.
XIII
Отъезд Кристин в Ньюкей принес Эндрью облегчение, чудесное чувство свободы. На целых три дня. Потом он начал томиться, размышлять, что она делает и скучает ли о нем, начал ревниво беспокоиться, когда же она приедет. Хотя он твердил себе, что теперь он свободный человек, у него появилось точно такое ощущение пустоты, какое мешало ему работать в Эберло, когда Кристин уехала в Бриндлингтон, а он остался, чтобы готовиться к экзаменам.
Образ ее вставал перед ним, но то было уже не юное свежее лицо прежней Кристин, а лицо бледное, более зрелое, с немного втянутыми щеками и близорукими глазами за круглыми стеклами очков. Оно не было красиво, это лицо, но в нем было что-то, не дававшее ему покоя.
Он много бывал в обществе, играл в бридж в клубе с Айвори, Фредди и Дидменом. Несмотря на осадок, который остался у него на душе после первой их встречи, он часто виделся со Стилменом, который постоянно ездил из отеля в почти законченную клинику в Викеме и обратно. Он написал Денни, приглашая его приехать в Лондон, но Филипп, только что вступивший в должность, не мог уехать. Гоуп был в Кембридже и недосягаем.
Он лихорадочно пытался сосредоточиться на клинических исследованиях, которые проводил в больнице. Но ничего не выходило. Он слишком нервничал. С тем же беспокойным усердием занялся своими денежными делами с директором банка Уэдом. Все было прекрасно, все в порядке. У него возникла мысль о покупке дома на Уэлбек-стрит - очень выгодное помещение денег - и продаже дома на Чесборо-террас, причем амбулаторию он хотел оставить себе. Он просыпался в тихие жаркие ночи, в голове у него бурлили планы, мысли о практике, нервы были взвинчены, ему недоставало Кристин, но ее не было, - и рука его машинально тянулась к ночному столику за папиросами.
В разгаре этих настроений он позвонил Франсиз Лоренс.
- Я остался совсем один. Не хотите ли прокатиться куда-нибудь вечером? - В городе так жарко.
Голос Франсиз звучал хладнокровно и как-то успокоил его:
- Это было бы ужасно мило. Я чувствовала, что вы позвоните. Вам знаком Кроссвейс? Совершенно елизаветинский стиль, И река там великолепна.
На следующий день он в течение трех четвертей часа успел принять всех больных. Задолго до восьми заехал за Франсиз в Найтсбридж, и они помчались по дороге в Чертси.
Они ехали на запад мимо ровной ленты огородов, а впереди потопом разливался закат. Франсиз сидела рядом с Эндрью, говорила мало, но заполняла все холодным очарованием своего присутствия... Она была в костюме из какой-то тонкой светлокоричневой материи, темная шапочка гладко охватывала маленькую головку. Эндрью был весь под впечатлением ее грации, изумительного лоска, отличавшего ее. Лежавшая близко от него рука без перчатки была так бела, так тонка. Каждый тонкий палец венчался безукоризненной алой миндалиной ногтя.
