Джордж Мередит - Испытание Ричарда Феверела
Итак, после длившихся долгие часы усилий ей удалось заставить философа на час замолчать. Риптон набирался сил, с тем чтобы до утра начисто про него позабыть, а вместе с ним и про весь мир. Риптон был возбужден, от избытка наслаждения он не чувствовал под собою ног. Он уже выпил одну бутылку и, приятно разгоряченный вином, слушал своего властного и более воздержанного вожака. Ему ничего не оставалось делать, как только слушать и пить. Герой не позволил ему кричать «Ура!», запретил произносить тосты, а коль скоро от подлитого в этот огонь масла красноречие в нем превратилось в неодолимую силу, бедняга страдал, как от огромной опухоли, от избытка подавленного в себе чувства. Время от времени он делал попытку подняться и, совершенно обессилев, снова падал в кресло; или же, слыша веские строгие наставления, неожиданно хихикал; или ударял себя в грудь, вытягивал руки, — словом, вел себя до такой степени несуразно, что Ричард это заметил.
— Клянусь честью, из того, что я говорил, ты не слышал ни слова.
— Слышал, каждое слово слышал, Ричард! — выпалил Риптон. — Я поеду к твоему отцу и скажу ему: «Сэр Остин! Только одно может сделать вас счастливым отцом…» Да нет же, нет!.. Не бойся, Ричард! Уж я старика уговорю.
— Вот что, — ответил его вожак. — Сегодня тебе ехать не надо. Ты поедешь завтра, как только встанешь, с шестичасовым поездом. Передай ему мое письмо. Слушай меня, передай ему письмо и ни слова, жди, пока он заговорит. Вот увидишь, он начнет поводить бровями, а сказать почти ничего не скажет. Я-то уж его знаю. Если он станет расспрашивать о ней, то не валяй дурака, а разумно скажи все, что ты о ней думаешь…
Стоило ему только упомянуть Люси, как никакая сила уже не могла заставить Риптона сдержать свои чувства.
— Она ангел! — вскричал он. Ричард остановил его:
— Скажи разумно, а значит, спокойно. Ты можешь рассказать, какая она прелестная и милая, мой лютик. И скажи, что виной всему не она. Если кого-то и надо винить, так меня. Это я заставил ее выйти за меня замуж. Потом сходи к леди Блендиш, если в нашем доме ее в это время не будет. Ей можешь говорить все что захочешь. Передай ей мое письмо и скажи, что я хочу немедленно узнать, что она думает о моей женитьбе. Она видела Люси, и я знаю, какого она о ней мнения. Потом пойди к фермеру Блейзу. Я тебе уже говорил, что Люси приходится ему племянницей; только не очень долго она у него пробыла. Девочкой она ведь жила у своей тетки Десборо во Франции, и никто не скажет, что она родня фермеру — между ними нет ни малейшего сходства. Бедняжка! Матери своей она не помнит. Пойди к мистеру Блейзу и все ему расскажи. И веди себя с ним так, как вел бы с любым джентльменом. Если ты будешь с ним учтив, он ответит тебе тем же. Если даже он будет ругать меня, то ради меня и ради нее ты все равно должен обойтись с ним вежливо. Понял? Потом пришли мне полный отчет обо всем, что говорилось и делалось. Адрес мой ты получишь послезавтра. Между прочим, сегодня здесь будет Том. Напиши ему, где тебя найти послезавтра на случай, если утром ты проведаешь что-нибудь такое, что надо сразу же мне сообщить, потому что вечером он приедет ко мне. Смотри только, не проговорись, что я потерял кольцо, Риптон. Я ни за что не хочу, чтобы Адриен об этом узнал. Черт возьми! Как меня угораздило его потерять! И как она стойко все перенесла, Рип! Как прекрасно она держалась!
— Это ангел! — снова вскричал Риптон. Допивая вторую бутылку, он добавил: — Ты можешь положиться на своего друга, Ричард. Да! Когда ты нагрянул к старухе Берри, мне и невдомек было, что ты задумал. Позволь мне выпить сейчас за ее здоровье!
— Здоровье Пенелопы! — воскликнул Ричард, но сам только слегка омочил губы в вине. Карета стояла у дверей; пара ужасающих шарманок, скрипевших на один лад, и обладавшая чутьем стервятников труппа бродячих музыкантов (от которых не укрыться даже самой потаенной свадьбе) очень слаженно исторгали диссонансы, и вся эта какофония так подействовала ему на нервы, что он начал волноваться и то и дело посылал горничную поторопить новобрачную.
Но вот наконец она появилась, одетая в дорогу, и ее заплаканные глаза улыбались.
Миссис Берри попросили выпить вина, которое Риптон самолично ей наливал, что позволило их хозяйке заметить его состояние.
Тут невеста поцеловала миссис Берри, а миссис Берри поцеловала жениха в знак того, что сердце ее смягчилось. Люси протянула Риптону руку и от произнесенных ею нараспев слов «До свидания, мистер Томсон», равно как и от ее милой обходительности, юноша настолько расчувствовался, что бессильно опустился в кресло и только тогда принялся не очень внятно желать ей счастья.
— Уж я о нем позабочусь, — сказала миссис Берри, сощурив глаза так, чтобы все поняли, что она имеет в виду.
— До свидания, Пенелопа! — вскричал Ричард. — Я попрошу полицию разыскать вашего супруга, где бы он ни притаился.
— До свидания, мои дорогие, и да благословит господь вас обоих!
Берри вся дрожала, охваченная отчаянием при мысли об одиночестве, которое теперь ее ожидает. Риптон, у которого рот, точно лук, растянулся до ушей, поднял подножку кареты и в это время почувствовал, как его чем-то хлопнуло по щеке — это одна из горничных миссис Берри от избытка чувств запустила вслед карете старым башмаком.
Все замахали белыми платками; прощание завершилось, молодые уехали. И тут вдруг миссис Берри осенила мысль, столь важная, что, воздев руки к небу, она стала молить Риптона крикнуть что есть мочи кучеру, чтобы тот остановил карету, сама же со всех ног побежала в дом. Ричарду не терпелось ехать, однако новобрачная стала просить его подождать, и он согласился. Вслед за тем они увидели, как шелестящая копна черного шелка выскочила из дверей дома, и, пробежав сквозь сад, очутилась на улице, и на глазах у изумленных прохожих кинулась к карете, держа в руках истрепанную, засаленную книгу. Едва переведя дыхание, она крикнула:
— Вот тебе мой подарок! Неважно, что у нее такой вид! Новой у меня нет. Прочти ее и запомни все, что тут есть!
С этими словами она сунула Люси в руки книгу и вернулась домой. Карета умчалась.
И смеялся же Ричард над этим свадебным подарком Берри! Да и Люси тоже. Стоило ей увидеть название книги, как она развеселилась и на какое-то время позабыла тяготившую ее дурную примету. Это была поваренная книга доктора Китченера[103]!
ГЛАВА XXXI
Философ появляется собственной персоной
Высунувшиеся из окон головы скрылись, музыканты умолкли и разошлись, толчея, поднявшаяся вокруг дома миссис Берри, улеглась — все это означало, что господин Купидон[104] улетел и в самом деле вкушает теперь все радости где-то на стороне. Погруженная в раздумье хозяйка дома взяла под руку Риптона, чтобы помочь ему сохранить равновесие, и вернулась в комнату, где ее поджидал суровый кредитор. За это время он уже штурмовал оставленную без защиты крепость — торт, и с самой верхушки его, укоризненно покачивая головой, взирал на виновницу того, что случилось. Та поправила сбившийся передник и глубоко вздохнула. Не надо думать, что она хоть сколько-нибудь жалела о содеянном. Она готова была разразиться потоком слез, однако нашей преступнице пришлось бы претерпеть неминуемо постигающую нас кару — и только тогда в ее душе пробудилось бы раскаяние; впрочем, может быть, тогда она еще больше будет льнуть к содеянному ею греху — так велико ее поистине языческое упорство. Миссис Берри вздохнула и в ответ покачала головою. «Какая вы расточительная, легкомысленная особа!» — сказал он. «Какой вы предусмотрительный господин!» — ответила она. Он принялся допрашивать ее о совершенном ею проступке. Она оправдывалась тем, что этому все равно суждено было случиться. Он пытался припугнуть ее последствиями, которые все это за собою влечет. Отступив немного, она окопалась, укрепившись в мысли о том, что изменить все равно уже ничего нельзя.
«Что сделано, то сделано!» — вскричала она. Могла ли она сожалеть о том, что стало для нее истинным утешением? В убеждении, что только сами события могут повлиять на столь непокорное существо, он решил дожидаться их и молча приник к свадебному пирогу, направив указующий перст свой туда, где Риптон вырезал себе кусок и где образовалась расселина; крошившиеся стены его открывали темные глубины.
Красноречивый жест этот она поняла.
«Боже мой! Боже мой! — вскричала миссис Берри, — какой огромный торт, и некому его послать!»
Риптон уселся на прежнее место за столом и прильнул к недопитой бутылке бордо. Состояние умиротворенности, в котором он пребывал, сменилось нечленораздельными излияниями восторга. Он весь кипел, вскрикивал, и покачивался, и дружественно кивал в пустоту, и успешно, хоть ему это и стоило большого труда, уберег верхнюю часть своего туловища от искуса, которому нимфа земного притяжения его подвергала: она стремилась во что бы то ни стало его повалить.
