Перелетные свиньи. Рад служить. Беззаконие в Бландинге. Полная луна. Как стать хорошим дельцом - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
Поэтому он увидел, что это никакой не вор, а просто его гость то ли Попкинс, то ли Перкинс, то ли Уилбрахам.
— А, это вы! — удачно воскликнул он.
Владелец Бландингского замка не очень любил беседовать с молодыми людьми. Он их избегал. Но сейчас он сочился, истекал, сиял благоволением, и не только из-за Пруденс. Из разговора за портвейном он вывел, что сын его Фредерик не приклеится к замку, как моллюск к скале, а будет все время ездить по этим своим делам. Шропшир и соседние графства кишат собаковладельцами, и вице-президент решил их объехать, иногда оставаясь на ночь, иногда — на несколько дней.
Какой отец не обрадуется такой вести! И лорд Эмсворт был исключительно сердечен.
— Вышли погулять, мистер Эхм? — осведомился он.
Типтон сказал «Да» и прибавил, что ночь лучше некуда.
— Красивая, — объяснил хозяин и, ясности ради, повторил это слово еще четыре раза. — Луна вот, — заключил он, показывая на луну.
Типтон с этим согласился.
— Светит, — сказал лорд Эмсворт.
— Еще как, — поддержал его Типтон.
— Да, да, да, да, — ответил граф, — именно как. Кстати, мистер Э… м-м, вы интересуетесь свиньями?
— Плимсол, — неуместно подсказал гость.
— Нет, не плимсом, — поправил его хозяин. — Свиньями.
Плимсол пояснил, что это его фамилия.
— А, вон как? — откликнулся граф, мучительно что-то вспоминая. — Да, так я иду к свинье. Ее фамилия Плимсол.
Типтон удивился такому совпадению.
— Я хотел сказать — Императрица. Она три раза получала медаль на сельскохозяйственной выставке.
— Ну!
— Подряд.
— Ну-уу!
— Ни одна свинья…
— О!
— Да, поразительно.
— Наверное, очень толстая.
— Толще некуда.
— Как же иначе! — не без раздражения откликнулся Типтон. В конце концов, он собирался думать о Веронике, а не о свиньях. — Не хочу вас задерживать. Вы спешите к своей свинье.
— Я и вас возьму, — сказал лорд Эмсворт. — Вот сюда, по тропинке.
Типтон смирился. Он не знал, как стряхивать с себя пэров, а учиться сейчас не мог.
Как обычно в эти часы, Императрица ушла в свой домик, и лорду Эмсворту пришлось рассказать о ее красоте. Правда, он обещал сводить к ней гостя наутро.
— Или днем, а то утром я занят с художником, — поведал он. — Я давно хочу заказать ее портрет. Написал сестре, попросил найти портретиста, она очень грубо ответила. Это Дора. Гермиона тоже против. Вы с ней рядом сидели. А рядом с Фредди была ее дочь Вероника.
Типтон оживился.
— Она очень красивая, — сказал он, намереваясь завести интереснейшую беседу.
— Кто? — удивился граф. — Гермиона?
— Мисс Уэдж.
— Я с ней не знаком, — огорчился граф. — Так мы говорили про мою племянницу. Очень хорошая девушка.
Типтон благоговейно запыхтел.
— Очень добрая, любит свиней. У Императрицы укатилась картошка, она ее подбросила. Свернула с пути! Это не каждая сделает.
Потрясенный таким совершенством, Типтон сказал:
— Вот это да!
— Мой сын Фредерик, он тоже там сидел…
Лорд Эмсворт умолк с разгона. Он вспомнил. Да, да, да… Эгберт просил… Он еще записал и вложил в книжку о свиньях…
— Да, Фредерик, — продолжал он. — Именно, Фредерик. Они с Вероникой были помолвлены.
— Что?
— Были. Потом что-то случилось… кажется, он женился… но они очень любят друг друга. С детства. Моя жена всегда говорила: «Голубки». Про Фредерика и Веронику. Она была еще жива, — объяснил граф, чтобы не подумали, что это голос из могилы.
Когда-то на одном сборище Типтону дали в переносицу печеным мясом. Что он чувствовал тогда, то же чувствовал и теперь. Точно так же ему казалось, что мироздание рушится.
Многие утешились бы тем, что Фредди женат. Но Типтон был не так воспитан. Родители его сразу после свадьбы стали с редкостным упорством вступать в другие браки, и он принадлежал к тем растерянным детям, которых передают с рук на руки, словно мяч. Среди друзей он видел целый сонм брошенных жен и мужей, а потому не верил в прочность семейных уз.
Возьмем Дорис Джимсон, которая в рекордный срок становилась Дорис Бул, Дорис Басбридж и Дорис Эплджон.
Итак, Фредди был женат, но не вышел из игры. По-видимому, устав от миссис Фредди, он отослал ее в Париж, чтобы обеспечить себе развод, и, встряхнувшись, возвратился к былой любви. За обедом, по всей вероятности, шла пристрелка.
Вот что решил Типтон, и хотя луна не погасла, как перегоревшая лампочка, ему показалось, что она фукнула, а кругом темно.
— Пойду-ка я, — глухо сказал он. — Поздновато.
Поспешая к себе, он понимал, что — лица там или не лица — выпить надо. Сам Мергатройд, узнай он все, похлопал бы его по плечу и поднес стаканчик. Такие потрясения вредны; да и всякий разумный медик признает, что он с двух часов не пил, сведя опасность на нет.
Графин стоял в гостиной, полный наполовину. Схватить его и хлебнуть — минутное дело. После этого, как человек разумный, Типтон стал думать о будущем. Он сказал Фредди какую-то чушь насчет напитков. Чтобы этот графин не оказался последним, надо принять меры.
Действовать пришлось быстро. Он кинулся к себе, отыскал большую флягу, без которой никуда не ездил, а сюда привез и по привычке, и по своей чувствительности, сбегал в гостиную, наполнил. Потом, ощущая, что больше ничего сделать нельзя, вернулся в свою комнату.
Луна снова светила, и Типтон, глядя в окно, хвалил себя за расторопность. Конечно, нехорошо жить на одной планете с Фредди, но соперничества он не боялся. Добрый глоток помог осознать, что справляются и не с такими, и он подумал, не сделать ли для верности еще один.
Он сидел и думал о третьем, когда рука его застыла. На газоне, внизу, что-то двигалось — вроде бы человек.
Человек это и был, а точнее, Генри Листер, добравшийся до своей Пруденс. Собственно, он не знал, где ее окно, и собирался, тоже для верности, смотреть на все подряд. Угадал он почти сразу. Ее окно было рядом с Типтоном, а балкон общий.
Сейчас он смотрел на Типтона. Луна осветила его лицо. Типтон попятился и упал на кровать, словно у него вынули все кости.
Только через несколько минут решился он вернуться к окну. Лица не было. Как он и думал, оно исчезло. Всегда так: появится — ухмыльнется — исчезнет… Он вернулся к кровати, сел, подпер рукой подбородок. Похож он был на роденовского «Мыслителя».
Немного позже лорд Эмсворт, возвращавшийся к себе, увидел зыбкую длинную фигуру и подумал, что это привидение, хотя ожидал бы Белую Даму или рыцаря, держащего