Анатоль Франс - Том 4. Современная история
— Жан, посмотрите же!
Аббат Гитрель, стоявший подле столика, почтительно открыл футляр, в котором оказалась золотая дароносица.
— Кто это прислал? — спросил г-н де Бресе.
— Взгляните на карточку… Мне ужасно неприятно. Не знаю, как быть.
Господин де Бресе взял карточку, вставил в глаз монокль и прочел:
Баронесса де Бонмон —
Бельфейской божьей матери.
Он положил карточку на стол, спрятал монокль в карман и пробормотал:
— Очень досадно!
— Дароносица, и прекрасная,— сказал аббат Гитрель.
— Когда я в детстве пел на клиросе,— промолвил генерал,— то святые отцы называли такие сосуды дарохранительницами.
— Да, верно, дароносица, или дарохранительница,— ответил аббат Гитрель,— так именуют сосуды, где хранятся святые дары. Но у дарохранительницы цилиндрическая форма и коническая крышка.
Господин де Бресе пребывал в задумчивости, большая мрачная складка пересекала его лоб.
— И зачем только госпожа де Бонмон, эта еврейка, подносит дароносицу Бельфейской божьей матери? Что за зуд у этих иудеев соваться в наши церкви!
Аббат Гитрель, спрятав пальцы в рукава, произнес кротким голосом:
— Позвольте мне заметить, ваша светлость, что баронесса де Бонмон католичка.
— Полноте,— воскликнул г-н де Бресе.— Она австрийская еврейка, урожденная Вальштейн. Настоящая фамилия ее мужа, барона де Бонмон,— Гутенберг.
— Позвольте, ваша светлость,— возразил аббат Гитрель,— я не отрицаю, что баронесса де Бонмон по происхождению еврейка. Я только позволю себе указать, что, обратившись в новую веру и приняв крещение, она стала христианкой, и скажу даже — достойной христианкой. Она не перестает жертвовать на католические богоугодные заведения и подает пример щед…
Герцог прервал его:
— Я знаю ваши воззрения, господин аббат. Я уважаю их, как уважаю ваше звание. Но для меня крещеный еврей — это все тот же еврей. Я не делаю между ними различия.
— Я тоже,— сказала г-жа де Бресе.
— Ваши чувства, герцогиня, в некотором смысле вполне законны,— продолжал аббат Гитрель.— Но вам, конечно, не безызвестно, чему учит нас церковь, а именно: божье проклятие, клеймящее евреев, относится только к их прегрешениям, а не к их расе, и последствия этого осуждения не могут пасть на…
— Какая тяжелая! — воскликнул г-н де Бресе, который, вынув дароносицу из футляра, держал ее на весу.
— Я, право, очень расстроена,— сказала герцогиня де Бресе.
— Очень тяжелая,— повторил г-н де Бресе.
— И к тому же превосходной работы,— добавил аббат Гитрель.— Она отличается той печатью благородства, которая, так сказать, служит клеймом Рондоно-младшего. Только епархиальный ювелир и мог столь умело выбрать модель согласно традициям христианского искусства и воспроизвести столь удачно и точно форму и орнаментику. Эта дароносица — выдающийся шедевр в стиле тринадцатого века.
— Потир и крышка из массивного золота,— сказал г-н де Бресе.
— По канонам литургии,— объяснил аббат Гитрель,— чаша дароносицы должна быть золотая или по крайней мере серебряная, вызолоченная изнутри.
Господин де Бресе перевернул сосуд вверх дном.
— Ножка полая,— сказал он.
— Хоть это утешительно,— воскликнула герцогиня.
Аббат Гитрель взглянул пристально на произведение Рондоно-младшего.
— Будьте уверены,— сказал он,— что и это тоже соответствует стилю тринадцатого века. Да и трудно было выбрать что-либо лучшее. Тринадцатое столетие — золотой век церковного ювелирного искусства. В ту эпоху дароносице придавали очень удачную форму граната, как вы и видите на этом образце. Широкую, неутончающуюся ножку украшали эмалью и драгоценными каменьями.
— Господи! Драгоценными каменьями! — воскликнула герцогиня.
— Ангелы, пророки тончайшей работы вычеканены в ромбоидальных медальонах и производят самое приятное впечатление.
— Мошенник он был, этот Бонмон,— вдруг выпалила г-жа де Куртре.— Он был вором, и жена его не возместила краденого.
— Как видите, она начинает возмещать,— отозвался г-н де Бресе, указывая пальцем на сверкающую дароносицу.
— Как быть? — спросила супруга герцога.
— Не можем же мы отослать ей обратно подарок,— отвечал г-н де Бресе.
— Почему? — спросила вдовствующая герцогиня.
— Это невозможно, мама.
— Значит, придется его оставить? — сказала г-жа де Бресе.
— Гм!.. Да…
— И поблагодарить ее?
— По-видимому.
— А вы как думаете, генерал?
— Было бы предпочтительнее,— ответил генерал,— чтобы эта дама, поскольку она с вами незнакома, воздержалась от поднесения вам подарков. Но нет оснований отвечать оскорблением на ее любезность. Это очевидно.
Аббат взял дароносицу в свои пастырские руки, приподнял ее и сказал:
— Бельфейская божья матерь — я в этом уверен — взглянет благосклонными очами на этот дар, предназначенный благочестивой душой для скинии ее алтаря.
— Но, черт возьми,— сказал г-н де Бресе,— в данном случае Бельфейская божья матерь — это я! Если госпожа де Бонмон и ее сынок пожелают получить от меня приглашение,— а они этого наверняка пожелают,— то я буду обязан их принять.
IIIСпасаясь от внезапного дождя, настигшего их перед рвом замка, г-жа де Бонмон и г-жа д’Орта добежали по обходной дороге до низкого сводчатого портала, на замковом камне которого виднелся герб с павлином угасшего рода де Пав. Г-н де Термондр и барон Вальштейн присоединились к ним. Все четверо долго не могли отдышаться.
— А где аббат? — спросила г-жа де Бонмон.— Артур, ты оставил аббата в буковой аллее?
Барон Вальштейн ответил сестре, что аббат идет следом за ними.
И вскоре они увидели аббата Гитреля, промокшего, но хладнокровно поднимавшегося по каменным ступеням. В этой суматохе он один сохранил полное достоинство и проявил спокойствие, подобавшее его сану и дородности, заранее обнаружив внушительность поистине епископскую.
Госпожа де Бонмон, розовая от ходьбы, с пышной грудью, вздымающейся под светлым лифом, оправила спереди юбку, обтянув при этом свои крутые бедра; с развевающимися волосами, ясным взглядом, влажными губами, словно олицетворяя собою зрелую венскую Эригону {205}, она производила впечатление прелестной грозди винограда, налившейся соком и золотистой.
Она спросила несколько густым голосом, не таким пленительным, как ее рот:
— Промокли, господин аббат?
Аббат Гитрель снял широкополую шляпу, пыльный ворс которой был усеян черными точками от дождя, обозрел серыми глазками запыхавшуюся группу, которая испуганно бежала от нескольких капель воды, и сказал не без добродушного лукавства:
— Я намок, но не запыхался.
И добавил:
— Совсем безобидный дождик, насквозь не промочил.
— Пойдемте наверх,— пригласила г-жа де Бонмон.
Она была у себя дома в этом замке Монтиль, который Бернар де Пав, генерал-фельдцейхмейстер, выстроил в 1508 году для Николетты де Восель, своей четвертой жены.
«Род де Пав процветал девятьсот лет,— повествует Перен дю Вердье в первом томе своей «Сокровищницы родословных».— И с этим домом породнились все владетельные династии Европы, а именно: короли испанские, английские, сицилийские и иерусалимские, герцоги Бретонские, Алансонские, Вандомские и прочие, а равно и семейства Орсини, Колонна и Корнаро». И Перен дю Вердье многословно распространяется о доблестях «столь именитого рода», давшего церкви восемнадцать кардиналов и двух пап, французской короне — трех коннетаблей, шесть маршалов и одну королевскую фаворитку.
В Монтильских долинах, начиная с царствования Людовика XII и до революции, была резиденция главных представителей старшей линии де Пав, угасшей в 1795 году, в лице Филиппа VIII, князя де Пав, владетеля земель Монтиль, Тоше, ле Пон, Ружен, Бэрлог, Виктуар и прочих мест, знатнейшего королевского приближенного, скончавшегося эмигрантом в Лондоне, где он подвизался в качестве брадобрея в деревянном домишке на Уайт-Кросс-стрит. Его земли, которые он забросил, были проданы во время Директории как национальное имущество и перешли отдельными участками к крестьянам, ставшим родоначальниками буржуазных семейств. Черная банда {206}, приобретшая замок за пригоршню ассигнаций, принялась было сносить его в 1813 году. Но работы были прерваны после разрушения Галереи фавнов и больше не возобновлялись. В течение двух лет местные жители растаскивали для собственных надобностей свинцовые листы с крыши. В 1815 году г-н де Ре, бывший офицер королевского флота, тайный агент графа Прованского в Голландии и, как говорили, сообщник Жоржа {207} в покушении на улице Сен-Никез, решил скоротать остаток жизни в родных местах и за несколько сот экю, выклянченные у неблагодарного принца, купил эти разрушенные стены, ставшие пристанищем для его угрюмой нищеты и чуть было не обвалившиеся на него и на его одиннадцать детей, как законных, так и незаконных. После смерти г-на де Ре там проживала его дочь, старая дева, сушившая сливы в покоях славы и великолепия. В одно зимнее утро 1875 года мадемуазель де Ре в возрасте девяноста девяти лет и трех месяцев была найдена мертвой на дырявом и гнилом соломенном тюфяке в комнате, испещренной вензелями, девизами и эмблемами в честь Николетты де Восель.
