Дэвид Лоуренс - Сыновья и любовники
Никогда ему не забыть, как она лежала на постели, когда он отстегивал воротничок. Сперва он увидел лишь, как она прекрасна, и красота ее его ослепила. Он и не представлял, что тело может быть таким прекрасным. Он стоял, не в силах ни двинуться, ни заговорить, смотрел на нее и в изумлении чуть улыбался. А потом пришло желание, и он пошел к ней, но она умоляюще подняла руки, и он посмотрел ей в лицо и остановился. Большие карие глаза смотрели на него спокойно, покорно, с любовью; она лежала так, будто принесла себя в жертву: вот оно для него, ее тело, но глаза, будто у зверька за миг до заклания, остановили Пола, и желание погасло.
— Ты хочешь быть со мной, ты уверена? — спросил он, словно холодная тень пала на него.
— Да, я уверена.
Она была очень спокойна, очень тиха. Только одно она понимала, что так надо ради Пола. А ему нестерпимо это было. Она готова принести себя в жертву, так сильно она его любит. И он должен принять ее жертву. Нет, лучше оказаться бесполым или умереть, мелькнула мысль. Потом он закрыл глаза, чтобы не видеть ее лица, и кровь в нем вновь забурлила.
А потом он ее любил, любил всеми фибрами своего существа. Он ее любил. И, однако, ему почему-то хотелось плакать. Что-то тут было нестерпимое, и он мучился за нее. Он оставался с ней до поздней ночи. Потом ехал домой и чувствовал, что наконец-то он посвящен. Теперь он уже не юноша. Но почему же ноет душа? Почему так сладостна, утешительна мысль об иной, загробной жизни?
Он провел с Мириам всю неделю и, прежде чем страсть его насытилась, довел ее до полного изнеможения. Всякий раз он словно по злой воле не принимал ее в расчет, им владела грубая сила чувства. Но часто так поступать он не мог, и оттого оставалось ощущение провала, приходили мысли о смерти. Если он по-человечески был с нею, он забывал о себе, о своем желании. Если овладевал ею, забывал о ней.
— Когда я прихожу к тебе, ты ведь, в сущности, не хочешь быть со мной? — спросил он однажды, и глаза его потемнели от боли и стыда.
— Конечно, хочу! — сразу ответила Мириам.
Пол посмотрел на нее.
— Нет, — сказал он.
Ее стала бить дрожь.
— Понимаешь, — сказала она, прижав его лицо к своему плечу, чтобы его не видеть, — понимаешь… так, как мы сейчас… разве могу я к тебе привыкнуть? Если б мы поженились, все бы наладилось.
Пол приподнял голову, посмотрел на нее.
— Ты хочешь сказать, что так, как у нас сейчас, это каждый раз потрясение?
— Да… и…
— Ты всегда так скована.
Мириам дрожала от волнения.
— Понимаешь, — сказала она, — я не привыкла к мысли, что…
— Последнее время привыкла, — сказал он.
— Но всю жизнь до этого. Мама говорила мне: «Есть в браке одна сторона, которая всегда ужасна, но приходится терпеть». И я ей верила.
— И все еще веришь, — сказал Пол.
— Нет! — поспешно воскликнула она. — Я, как и ты, верю, что любовь, даже эта ее сторона, вершина жизни.
— Но это не меняет дела, все равно ты к ней не стремишься.
— Нет, не говори так! — взмолилась Мириам, обхватив его голову руками, и стала в отчаянии покачиваться. — Ты не понимаешь. — Она покачивалась, больно ей было. — Я разве не хочу от тебя детей?
— Но не меня.
— Как ты можешь так говорить? Но чтобы иметь детей, надо пожениться…
— Значит, поженимся? Я-то хочу от тебя детей. — Пол почтительно поцеловал ей руку. Мириам смотрела на него, и грустные мысли ее одолевали.
— Мы слишком молоды, — сказала она наконец.
— Двадцать четыре и двадцать три…
— Еще не сейчас, — взмолилась она и все страдальчески покачивалась.
— Когда захочешь, — сказал Пол.
Мириам печально склонила голову. Безнадежность, что слышалась в словах Пола, когда он так говорил, глубоко ее огорчала. Не было тут между ними понимания. В душе она нехотя признавала, что ему трудно.
И после недели любви однажды воскресным вечером, перед сном. Пол вдруг сказал матери:
— Я больше не буду так часто ездить к Мириам, ма.
Мать удивилась, но ни о чем расспрашивать не стала.
— Как хочешь, — сказала она.
И он пошел спать. Но мать пыталась понять, отчего он словно бы притих, успокоился. Пожалуй, она и догадывалась. Однако заговаривать об этом с сыном не стала. Поспешность может только повредить. Она видела, как ему одиноко, и гадала, чем это для него кончится. Он тосковал и стал непривычно тих. И все время чуть хмурил брови, как делал, бывало, в младенчестве, но уже много лет назад перестал. И вот опять это вернулось. И она ничем не может ему помочь. Он должен идти один, своим собственным путем.
Пол оставался верен Мириам. Лишь однажды он полностью и счастливо слился с ней. Но больше это уже не повторилось. Все сильней становилось ощущение неудачи. Поначалу это лишь печалило. Потом Пол почувствовал, что так продолжаться не может. Хотелось убежать, уехать за границу, что угодно. Постепенно он перестал просить ее о близости. Вместо того, чтобы соединять, близость их разъединяла. И потом он понял, осознал, что это бессмысленно. Сколько ни пытайся что-то изменить, никогда у них ничего не получится.
Последние несколько месяцев он почти не виделся с Кларой. Изредка они прогуливались вместе полчасика в обеденное время. Но Пол всегда берег себя для Мириам. Однако с Кларой он уже не хмурился и опять становился веселым. Она обращалась с ним снисходительно, как с ребенком. Полу казалось, ему это все равно. Но в глубине души его это уязвляло.
Иногда Мириам спрашивала:
— Как там Клара? Последнее время от нее ни слуху ни духу.
— Я вчера минут двадцать с ней гулял, — отвечал Пол.
— Что она рассказывает?
— Не знаю. Мне кажется, болтал один я… как обычно. По-моему, я рассказывал про забастовку и как к ней отнеслись наши работницы.
— Понятно.
Вот он и отчитался перед ней.
Но теплое чувство к Кларе незаметно для него самого отдаляло его от Мириам, хотя он чувствовал себя в ответе за нее, чувствовал, что принадлежит ей. Ему казалось, он ей безупречно верен. Пока чувство к женщине не захватит тебя всецело, точно оценить его силу нелегко.
Пол стал больше времени проводить с приятелями. С Джессопом из Художественной школы, с Суэйном, лаборантом-химиком из университета, с Ньютоном, учителем, а еще с Эдгаром и младшими братьями Мириам. Ссылаясь на работу, он делал наброски и занимался вместе с Джессопом. Он заходил в университет за Суэйном, и они вместе шли в центр города. Возвращаясь поездом вместе с Ньютоном, он заходил вместе с ним в «Луну и звезды» и играл там на бильярде. Объясняя Мириам свое отсутствие встречами с приятелями, он чувствовал себя вполне оправданным. Матери его полегчало. Он ей всегда говорил, где он был.
Летом Клара иногда надевала легкое ситцевое платье с широкими рукавами. Когда она поднимала руки, рукава опадали вниз и красивые, сильные руки обнажались до плеч.
— Минутку! — восклицал Пол. — Не двигайтесь.
Он делал набросок ее руки от кисти до плеча, и в рисунках ощущалось его восхищенье моделью. Мириам всегда внимательно просматривала его альбомы и листы и увидела эти зарисовки.
— По-моему, у Клары очень красивые руки, — сказал Пол.
— Да! Когда ты их нарисовал?
— Во вторник, в мастерской. Ты ведь знаешь, у меня есть уголок, где можно работать. Нередко я успеваю сделать все, что от меня требуется на фабрике, еще до обеда. И тогда всю вторую половину дня занимаюсь своим, а вечером лишь приглядываю за работой.
— Да, — сказала Мириам, перелистывая его альбом для набросков.
Минутами Пол ненавидел Мириам. Ненавидел ее, когда она наклонялась над его рисунками и сосредоточенно их разглядывала. Ненавидел ее манеру терпеливо его оценивать, будто он обязан отдавать ей отчет в каждом своем душевном движении. Встречаясь с ней, он ненавидел ее за то, что она им завладела не владея, и мучил ее. Берет она все и ничего не дает взамен, говорил он. Во всяком случае, не дает ни капли живого тепла. Вечно замороженная, не наполняет жизнью. Сколько ни пытайся до нее достучаться, все равно не достучишься, будто ее вовсе и нет. Она лишь его совесть, но не подруга. Он ненавидел ее исступленно и обращался с ней день ото дня безжалостней. Так тянулось до следующего лета. И все чаще он виделся с Кларой.
Наконец он заговорил. Однажды вечером он сидел дома и рисовал. Своеобразные у них сложились сейчас отношения с матерью, отношения людей, откровенно недовольных друг другом. Миссис Морел опять обрела уверенность. Пол не собирается связать себя с Мириам. Прекрасно, тогда можно держаться отчужденно до тех пор, пока он сам ей не откроется. В его душе давно зреет буря, и, когда она разразится, он вернется к матери. В этот вечер меж ними повисло странное тревожное ожиданье. Пол лихорадочно, машинально рисовал, пытаясь уйти от самого себя. Было уже поздно. Через открытую дверь прокрался аромат белых лилий, будто втихомолку бродил вокруг. Пол вдруг встал и вышел из дому.
