Жоржи Амаду - Город Ильеус
— Кто там, Фелисия?
Ему ответил надсмотрщик:
— Это люди, которых вы велели позвать, ваша милость… Из полиции…
— Гм… — Полковник сел на кровати, ища ногами домашние туфли.
Судебный исполнитель вышел вперед:
— Не извольте беспокоиться, полковник. Мы пришли только, чтоб поставить вас в известность…
Но Орасио уже встал:
— Что земли теперь его… Я уж в известности, парень. Скажите ему, чтоб пришёл, что я его жду…
Силы покидали его, он сел на постель, но он сказал ещё не все, что хотел сказать.
— У меня просьба. Вы ему скажите, сыну моему, чтоб пришёл, что я жду его… Я не мог убить его мать, я узнал, какова она, только когда она уж умерла… Но про него я узнал раньше… Вы ему скажите, чтоб пришёл, что я его жду… Пусть придёт скорее…
Он обернулся к надсмотрщику. Последний раз в жизни он был полковником Орасио да Сильвейра, командующим битвой:
— Заплатите парню за услугу, которую он мне окажет… Хорошо заплатите…
Он снова вытянулся на постели, уронив голову на твёрдую подушку без наволочки, так и не сняв с ног домашних туфель. «Умер, как птичка», — рассказывала Фелисия подругам.
29
Праздничная процессия — «терно Варапау» — снова зажгла свои фонарики по дорогам какао; капитан Жоан Магальяэс вырубал лес на своем участке и сажал там молодые побеги какаовых деревьев; Манека Дантас засыпал гневными упреками Сильвейринью во время пышных похорон Орасио; Фредерико Пинто играл на бирже; Жульета ходила на свидания к Сержио в Ассоциацию и мечтала о новой жизни; Пепе худел в тюрьме; Зито Феррейра выпрашивал деньги у Мариньо Сантоса, ставшего теперь важным человеком; Антонио Витор забывал о Раймунде, трудившейся на плантациях, и упивался любовью Вампирессы; Жоаким занимался подпольной работой; Гумерсиндо Бесса был назначен управляющим новой экспортной фирмы «Шварц и Сильвейра»; Рита, с ребенком на руках, покинутая полковником Фредерико, перебралась на улицу, где жили проститутки; Рейнальдо Бастос мечтал получить повышение по службе в фирме Зуде и на всех перекрестках поносил Жульету.
Цены на какао, поднявшись до невиданного на юге Баии уровня, увлекали за собой судьбы всех этих людей. Скандалы разражались один за другим. Но ничто не могло привести в грустное расположение Ильеус, город Сан Жоржи, светящийся огнями кабаре и смеющийся пьяным смехом в ночи разгула. У всех на устах было одно священное слово, и все произносили его с любовью: какао.
Только Роза, в своей нетленной красе, бродила по берегу, спала в заброшенных лодках, безразличная ко всему — к подъему цен на какао, к событиям и к людям. Она улыбалась одному и другому, спала с тем, кто давал ей денег, ела в домах знакомых рыбаков, плясала макумбу, и всегда бродила она у моря, и волосы её пахли морской солью, и губы были горькие, как морская волна. Никто не знал, кто она, Роза, но кто раз увидел её, уже не мог забыть: Варапау, Мартинс, который стал из-за неё вором, Пепе, студенты, посещавшие «Ретиро», грузчики в порту, матросы на кораблях, художник, написавший её портрет, поэт Сержио Моура, полицейский, который бил её по приказу своего начальника, — все, кто хоть раз её увидел, уже не могли забыть. Для неё, и только для неё, не имели никакого значения высокие цены на какао в начале третьего года повышения цен в Ильеусе, городе Сан Жоржи. Но Роза знала море и все перемены, происходящие в нём.
Вот это было важно для неё.
30
Празднества в честь Сан Жоржи в начале третьего года повышения цен отличались невиданной дотоле пышностью. Новый храм был почти готов, обедню должны были служить там, и оттуда должна была выйти процессия. Приехало множество людей с плантаций, из Итабуны, из поселков, из Итапиры. Гостиницы были переполнены. Вампиресса тоже явилась, и Антонио Витор попросил в конторе Карлоса Зуде выдать ему чек на тринадцать конто: десять пойдут на расходы по хозяйству, три он прокутит с Вампирессой. Когда Антонио Витор собирался уходить, Карлос Зуде сказал ему:
— Я должен сказать вам одну пренеприятную вещь, касающуюся вас, сеньор Антонио…
Антонио Витор подумал, что экспортер будет говорить о Вампирессе, и покраснел до ушей. Что придумать? Как оправдаться? Но Карлос Зуде снова заговорил:
— Речь идет о вашем сыне, сеньор Антонио. Он на примете как коммунист. Говорят, он опасен… Как это он впутался в такие дела? Это хуже, чем быть вором…
Антонио сказал, что у Жоакима всегда был скверный характер. С отцом он не ладит. Если его арестуют, правильно сделают. Кто виноват, что он такой упрямый? Мать вот только будет плакать, уж больно она любит сына…
Карлос Зуде пожалел, что ничего не может сделать для парня. Если бы речь шла о чём другом, он мог бы вмешаться, но вступиться за коммуниста — нет, это невозможно, решительно невозможно.
Процессия вышла в пять часов. Все важные люди города принимали участие в ней. Епископ шествовал под балдахином, который несли префект, Карлос Зуде, Антонио Рибейро и Манека Дантас. Громко и весело перекликались вечерние колокола. Богатые туалеты, роскошные автомобили, блеск золота на фигурах святых — всё здесь говорило о том, какое изобилие несёт с собой повышение цен на какао. Ученицы монастырской школы пели благодарственные молитвы святому. Благословляя народ, епископ возблагодарил Сан Жоржи за богатство, которое тот ниспослал своему городу — Ильеусу. Снова раздался колокольный звон. Потом был бал в префектуре и большой вечер в кабаре «Трианон».
В то время макумбы в Оливенсе Ошосси вещал народу о великих бедствиях в близком будущем. Роза плясала в честь святого, пальмы качались на ветру.
В то время как процессия проходила по улицам Ильеуса, Жульета обнимала Сержио в Коммерческой ассоциации. Когда опускались сумерки, процессия прошла по площади Сеабра, где находились Ассоциация и префектура. Из-за портьеры Жульета и Сержио, крепко прижавшись друг к другу, смотрели на толпу, на фигуры святых, медленно движущиеся в свете недавно зажегшихся фонарей, под звуки благодарственных молитв, поднимающихся к небу. У Сержио уже складывалась в голове новая поэма.
На другой день утром Антонио Витор пришёл в контору Карлоса просить сто тысяч рейс на отъезд. Экспортёр удивился:
— Но ведь вы вчера взяли тринадцать конто, сеньор Антонио…
Антонио Витор опустил голову:
— Это правда, сеньор Карлос. Но так уж получилось, что я попал в «Трианон», а потом участвовал в праздничном терно…
Карлос расхохотался и велел выдать расписку на пятьсот тысяч рейс («Возьмите лучше сразу пятьсот, пригодятся…») и дал её Антонио.
На плантации Раймунда разрезала ножом плоды какао.
31
Сидя на холме Витория, напротив кладбища, в ночь праздника Сан Жоржи поэт Сержио Моура читал Жоакиму свою новую поэму. Шофёр скрывался в те дни у товарища, неподалеку от места, где они сейчас находились. Только немногие могли видеть его. Сержио был в числе этих немногих. В эту ночь он принес Жоакиму деньги. Потом рассказал о поэме, написанной накануне вечером, после процессии. Жоаким попросил прочесть. Там, внизу, город сиял тысячами электрических огней. Голос Сержио Моура раздался в тишине ночи:
На вершине холма стою я.Виден Ильеус внизу…………..Сверкая огнями ночи,добыча охоты большой,как буйвол, он вырваться хочетиз своей западни золотой.…………Ильеус встаёт, как виденье,сквозь шорохи ночи бессонной,сквозь ветра протяжное пенье.Ильеус, как буйвол пленённыйс бриллиантовыми глазами,от охотников ищет спасеньяи мчится в ночи бессонной,и падает вдруг за холмамив предсмертном изнеможенье,охотниками окружённый.…………Как буйвол, огнем объятый,сверкает Ильеус в ночи.
Когда Сержио дочитал поэму до конца, Жоаким встал. Он взглянул на город, там, внизу:
— Да, охотники уже устали кормить буйвола, теперь они будут есть его мясо, вырвут из орбит его бриллиантовые глаза…
Сержио спросил:
— Разве ничего нельзя сделать?
— Мы сделали всё, чтоб раскрыть глаза полковникам. Но они нам не верят, они говорят, что мы хуже убийц, они сажают нас в тюрьму.
Он взглянул на город, там, внизу:
— Но мы всё-таки не перестанем бороться. Мы пойдём вперёд, пока не покончим с этой империалистической сворой… Борьба будет трудная, сеньор Сержио, но это ничего. Для этого и живём…
Он улыбнулся своей застенчивой улыбкой:
— Теперь начнутся другие времена, товарищ. Было время завоевателей земли, настало время экспортеров, придет и наше время… Оно уже начинается…
Они стояли на склоне холма. Там, вдали, лежал город Ильеус, словно «буйвол, огнём объятый», с бриллиантовыми глазами из плодов какао. Кругом стояла полуночная тишина. Два друга медленно двинулись в путь, прислушиваясь к шорохам ночи, доносимым ветром. Неожиданно до их ушей долетели нестройные звуки музыки и обрывки какой-то песни. Жоаким остановился:
