Шарлотта Бронте - Эмма Браун
Дженни уже проснулась, но продолжала неподвижно лежать, и только ее огромные васильковые глаза говорили о том, что девочка уже не спит. Руки и ноги у нее были холодными. Она тяжело дышала и прилагала все усилия для того, чтобы восстановить дыхание. Эмма опустилась на колени рядом с девочкой, приподняла ее, прислонила к себе и поднесла к ее губам чашку с горячим напитком. Она вздохнула с облегчением, увидев, что девочка начала пить. Сделав несколько глотков, Дженни немного взбодрилась и могла уже сидеть без посторонней помощи. Оглядываясь по сторонам, она пыталась найти своего младенца.
Рано или поздно девочка все равно узнает, что ее брат мертв, но Эмма решила пока не говорить ей об этом, чтобы малышка еще хоть немного поела.
Ты говорила о каком-то большом доме, – сказала Эмма и поднесла к ее губам чашку. Она подождала до тех пор, пока девочка снова не начала пить. – Где он находится?
Ты не знаешь, что такое Большой дом? Это работный дом. Ты никогда не была в работном доме?
Не была, – призналась Эмма. – Но если ты была там, то почему оказалась на улице?
– Я сбежала, – с гордостью сообщила Дженни. – Я лучше умру на улице, чем снова вернусь туда.
– На что же ты живешь?
– Я сама зарабатываю себе на жизнь, – сказала малышка.
– Что же ты можешь делать? Ведь ты еще очень маленькая.
– Я не маленькая, – сердито сказала Дженни. – Я с шести лет зарабатываю себе на жизнь. Я чистоискатель.
Эмма понятия не имела о том, кто такие чистоискатели, но решила пока не расспрашивать об этом Дженни, чтобы не раздражать ее, хотя само название как нельзя лучше подходило к ее ангельской внешности.
– У меня хорошо шли дела, – продолжала свой рассказ девчушка. – Я каждый день набирала полную корзину и зарабатывала себе на хлеб – но из-за того, что начали продавать дубильные вещества, в последнее время заработки упали.
Эмма влила последний глоток молока девочке в рот и вежливо спросила, что же именно произошло.
– Чистоискательством всегда занимались только женщины. Мы никогда не ссорились друг с другом, работы хватало всем. А потом в дубильных мастерских стали использовать собачье дерьмо как вяжущее вещество. И его требовалось очень много, поэтому его стали собирать мальчишки и даже взрослые мужчины, а для женщин работы вообще не осталось.
– Что они начали собирать? – изумленно спросила Эмма.
– Я же сказала тебе. Ты что, меня совсем не слушаешь? -раздраженно спросила Дженни. – Собачье дерьмо. Именно этим и занимаются чистоискатели. Они собирают собачье
дерьмо, а потом продают его, – объяснила она.
Эмма, вздохнув, покачала головой. Этот огромный и величественный, пропахший нечистотами город она никогда не сможет понять. Дженни уже чувствовала себя намного лучше, и ей не хотелось разговаривать на эту тему. – Где он?
Эмма взяла ее за руки.
– Дженни, у меня для тебя плохие новости. Твой маленький брат умер. Для тебя это, наверное, большое горе. Но ведь он отошел в лучший мир.
Она думала, что Дженни будет кричать и плакать от горя так же, как и она сама в тот момент, когда нашла этого мертвого младенца. Но Дженни Дру просто скривила свое личико.
Он не мой брат, – сказала она.
Тогда кто же он? – ужаснулась Эмма.
Он мне не родственник, хотя мне нравилось его личико.
Как же он к тебе попал? Похоже, что он еще грудной младенец.
– Я нашла его.
– Где же ты его нашла? – с ужасом спросила Эмма. – Отчего он умер?
– Я нашла его в сточной канаве. Он был уже мертвым, – ответила девочка.
Какой ужас! Мы должны сообщить в полицию.
Этот мертвый младенец никому не нужен, – сказала девочка, презрительно скривившись. – В городе каждую ночь можно найти нового малыша.
Но зачем же ты взяла его и повсюду носила с собой?
Просто так, за компанию, – спокойно сказала девочка, как будто бы в этом не было ничего необычного.
О Дженни, Дженни! – воскликнула Эмма, качая головой. – Этого несчастного младенца нужно похоронить по-человечески. Неужели же ты думаешь, что сможешь все время носить его с собой?
Конечно нет, – хриплым голосом сказала Дженни. – Когда он начинает портиться, я нахожу себе другого.
Куда же ты деваешь тела этих несчастных младенцев?
Выбрасываю в реку.
Этого малыша ты не выбросишь, – твердо сказала Эмма. – Этого ребенка мы похороним по всем правилам.
Где же мы его похороним? – удивилась Дженни. – В городе одни сплошные камни.
– Я найду какое-нибудь место, – сказала Эмма, завернула крошечное тельце в мешок и вышла.
Дженни поплелась за ней. Она отдохнула и теперь почти не хромала.
– Мы пойдем в Сейнт Мегот. Там хоронят людей. Я там пряталась, пока они не нашли меня, – сказала Дженни.
Она повела Эмму к церкви святого великомученика Магнуса, которая находилась недалеко от Лондонского моста. Там было кладбище возле старой римской церкви, где Дженни когда-то пряталась.
– Сюда только по воскресеньям приходят люди, а в остальное время здесь никого не бывает, – сказала она и незаметно проскользнула на кладбище. Эмма последовала за ней. Она осмотрелась вокруг, пытаясь отыскать какой-нибудь острый предмет, чтобы выкопать могилу, но ничего подходящего ей на глаза не попалось.
– У меня есть маленькая лопата, – сказала Дженни. – Я использую ее для работы, – объяснила она, достала лопату из своей корзины и начала энергично копать. Эмма удивилась, откуда в этом тщедушном тельце такая сила.
– Дай я покопаю, а ты садись и смотри, чтобы нас никто не увидел, – сказала Эмма.
– Хорошо, – согласилась девочка. – Если увидят, что ты хоронишь ребенка, то никто нам ничего не скажет, ноесли они подумают, что ты копаешь траву, то могут посадить
в тюрьму.
Лопата была очень маленькой, поэтому им пришлось провозиться целый час, пока они не выкопали яму нужной глубины. Они положили в нее завернутого в мешок младенца. Эмма плакала, а Дженни смотрела на этот печальный ритуал как на забавную игру.
– Мы должны прочитать молитву, – решила Эмма.
– Я не знаю ни одной молитвы, – призналась малышка.
Тогда я прочитаю молитву, а ты выберешь ему имя.
Назовем его Билли, – сказала девочка.
Просто Билли? У него не будет фамилии? Ты ведь тоже подкидыш, но у тебя есть фамилия. Как ты ее получила?
В Большом доме меня спросили, кто я такая, – ответила Дженни. – Я сказала, что я – это я. Они меня не поняли. Тогда я попросила листок бумаги и карандаш. Я нарисовала себя. Они взяли этот листок, внимательно посмотрели на него и сказали: «Смотрите, что нарисовала Дженни». И после этого у меня появилась фамилия. Я стала Дженни Дру [Дру – по-английски рисовать to draw [dro:]. Форма прошедшего времени этого глагола (нарисовал, нарисовала) – drew – произносится «дру»].
Эмма улыбнулась.
– Где ты нашла этого несчастного младенца, Дженни Дру? – спросила она.
Дженни нахмурила личико, пытаясь вспомнить.
– Мне кажется, что это было возле рынка Смитфилд.
Они решили, что им нужно позавтракать, и пошли на постоялый двор в Биллинсгейт. Маленькая Дженни пришла в полный восторг, хотя место это было довольно грязным. На столах валялись остатки еды, тарелки были плохо вымыты, а пол, похоже, вообще никогда не подметали. Эмма уговорила малышку поесть немного каши. Проглотив несколько ложек, Дженни снова начала кашлять. Пытаясь восстановить дыхание, она посмотрела на Эмму. – Ты моя мама?
– Нет, Дженни.
– Значит, ты моя сестра?
– Нет, Дженни.
– Значит, ты любишь меня?
Честно говоря, я не знаю, любила ли я кого-нибудь на этом свете.
– Тогда почему ты возишься со мной?
– Так само собой получилось, – сказала Эмма. – Я забочусь о тебе потому, что ты маленькая, больная и одинокая девочка. Я не собиралась заводить друзей и приехала сюда для того, чтобы узнать о своем прошлом. Ведь я почти ничего о себе не знаю. Я хотела узнать, кто я такая.
– Я могу сказать тебе, кто ты. Ты – Эмма. Ты тоже девочка. А хорошая ты или плохая, это видно по тому, что ты говоришь и что делаешь.
Эмма улыбнулась:
– Ты права, Дженни Дру. Сначала я должна узнать, кем я была. И если я была плохим человеком, то мне нужно сделать так, чтобы люди снова уважали меня. А сейчас попробуй еще что-нибудь съесть.
Дженни отправила в рот большую ложку каши, долго жевала ее и никак не могла проглотить. Когда же наконец ей удалось это сделать, то Эмме показалось, что девочке было больно.
– Когда я была в Большом доме, меня водили в церковь, – сказала Дженни. – Там священник рассказывал о таких, как ты. Они ходят босиком и много страдают для того, чтобы спасти свои души. Я тогда подумала, что лучше бы они выполняли какую-нибудь самую обычную работу. Я не помню, как он назвал этих людей, но слово было каким-то страшным.
– Это паломники, – засмеялась Эмма.
