Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 15. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть третья
«Так вот он какой! Вот он какой! » говорил внутренний голос в душе княжны Марьи. Она была счастлива. Она теперь только1854 оправдала себя за свою любовь к нему.
«Нет, я не1855 один этот веселый, добрый и открытый взгляд, не одну красивую внешность полюбила в нем; я угадала его благородную, твердую, самоотверженную душу», говорила она себе. «Но правда ли, что́ только оттого, что он1856 теперь беден, а я богата, он удаляется от меня?» с страхом спрашивала она себя. И, вспоминая иногда мгновенно ласковый взгляд его, который тотчас же переходил в суровость, вспоминая неестественную, незаслуженную холодность, она иногда верила этому. Когда она в третий раз ехала к графине, она обогнала его.1857 Он возвращался от важного сановника, обещавшего ему другое место в Москве с большим жалованьем. Лицо его было веселее обыкновенного, он что-то шептал сам с собою1858 и не заметил княжны.
«Как он хорош, благороден, величествен,1859 как могут люди хладнокровно, без ощущения счастия смотреть на него», думала княжна Марья.
Она сидела у графини, когда Николай вошел в комнату матери. Лицо его было веселее обыкновенного. Восторженно-счастливая улыбка встретила его со стороны княжны Марьи. Он сердито нахмурился1860 и, почтительно поцеловав руку матери, собирался выйти, взглянул на княжну Марью, у нее были слезы на глазах. Она, видимо потерявшись, перебирала ленты своей шляпы1861 и то взглядывала на него, то опускала глаза.
«Ведь это я ей сделал больно. За что? Какое я имею право? » сказал он себе. Он опять сел и в первый раз, чтоб загладить свою1862 оскорбившую ее грубость, дружелюбно весело разговорился, вспоминая Богучарово и Воронеж.
Когда он вышел провожать ее до передней, он принял опять прежний холодно-учтивый тон. Но княжна Марья1863 была так счастлива, так взволнована, что она чувствовала неудержимую потребность сказать ему, как она понимает1864 его и его преданность матери. Для чего ей нужно было сказать это? — она не знала. После вспоминая это, она даже видела, что это было неуместно, но в ту минуту она чувствовала неудержимую потребность сказать это. И она, робко глядя ему в глаза своим лучистым взглядом, сказала ему.
— Я не принимаю ваших похвал, — сказал он. — Напротив, я беспрестанно себя упрекаю. Но это совсем неинтересный и невеселый разговор.1865
— Я думала, что вы позволите мне сказать вам это, — сказала княжна. — Мы так сблизились с вашим семейством, и я думала, что вы не почтете неуместным мое участие к вам и к вашим, — сказала она с слезами в голосе. — Я не знаю, почему вы прежде были откровеннее и......
— Есть тысячи почему, благодарю вас, княжна, — сказал он1866 тихо. — Иногда так тяжело.1867
Как это сказалось, почему, даже кто сказал это — княжна не знала. Но, мгновенно отвечая на его взгляд, она сказала:
— Если бы я угадала это,1868 я бы была счастливейшая из женщин.
Несколько секунд они молча смотрели в глаза друг другу и поняли, что поняли друг друга, и далекое, невозможное вдруг стало близким, возможным, неизбежным.1869
III
В конце 1813 года Николай Ростов женился на княжне Марье и с женой, матерью, Соней,1870 Николинькой Болконским и Десалем, его воспитателем, переехал на житье в Лысые Горы.1871
В четыре года он, не продавая именья жены, уплатил1872 остававшиеся долги, и получив1873 небольшое наследство от умершей кузины,1874 уплатил и1875 долг Пьеру.
Еще через три года, к 1820-му году, Николай1876 так устроил свои денежные дела, что прикупил небольшое именье подле Лысых Гор и вел переговоры о выкупе отцовского Отрадного, что составляло его любимую мечту.
Начав хозяйничать по необходимости, хозяйство скоро сделалось для него любимым и почти исключительным занятием.
Он был хозяин простой, не любил нововведений, в особенности английских, которые входили тогда в моду, смеялся над1877 теоретическими сочинениями о хозяйстве,1878 не любил заводов, дорогих производств, посевов дорогих хлебов и вообще не входил в мелочи хозяйственных распоряжений.
Идеал его в хозяйстве были все поля, свои и мужицкие, засеянные и убранные во-время, весь народ в будни от старого до малого на работе, в праздник в нарядных одеждах в церкви и на хороводах, большие крестьянские семьи, много лошадей и скота, дружная барщина и год за год у себя и у мужиков заходящие одонья хлеба.
Главным предметом хозяйства всегда был и будет, а тогда в особенности был, не азот и кислород, находящиеся в почве и воздухе, не особенный плуг и назем, а1879 то главное орудие, через посредство которого действует1880 и азот, и кислород, и назем, и плуг, то есть1881 человек-работник.
И Николай любил этого1882 человека и потому понимал его.
Принимая в управление именье, Николай сразу, без ошибки, по какому-то дару прозрения назначал бурмистра, старосту, выборного, тех самых людей, которые были бы выбраны самими мужиками, если бы они могли выбирать, и начальники его никогда не переменялись.
Прежде чем исследовать химические свойства навоза, прежде чем вдаваться в «дебет и кредет» (как он любил насмешливо говорить), он узнавал количество скота у крестьян и увеличивал это количество всеми возможными средствами.1883
Ленивых, развратных и слабых крестьян он одинаково преследовал и старался1884 изгонять из общества.1885 При посевах и уборке сенов и хлебов он совершенно одинаково следил за своими и мужицкими полями.
Семьи крестьян он поддерживал в самых больших размерах, не позволяя делиться.1886Он одинаково не позволял себе утруждать или казнить человека, потому что ему этого так хотелось, как и облегчать и награждать человека, потому что в этом состояло его личное желание. Он не умел бы сказать, в чем состояло это мерило того, что должно и не должно, но мерило это в его душе было твердо и непоколебимо.
Он любил народ и его быт, и потому он понял и усвоил себе тот единственный путь и прием хозяйства, который приносил хорошие результаты.1887
* № 349 (наборная рукопись).1888
<1—13 л. м. [?]
2 — не имел бы семьи [?]
3 — не мог быть иным ж никому не может быть приписан.>
<Князь Андрей ненавидит.>
<Стоящий на высшей возможной степени человеческой власти, как бы в фокусе всех исторических лучей, устремленных на его личность,1889 подлежащий всем тем сильнейшим в мире влияниям власти, лести, обманам, проискам, самообольщению, чувствовавший всякую минуту своей жизни на себе ответственность в жизни многих [?], как, например, Александр I, вознесенный на высшую степень человеческой власти, находящийся в фокусе всех лучей, сосредоточенных на нем, подлежащий каждую минуту своей жизни давлению всей массы людей, к[оторых] он служит представителем, переживающий на вершине событий величайшие перевороты, что это лицо 50 лет тому назад1890 не то, что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не1891>
1) 1892Прошло семь лет, миллионы людей беднели, богатели, поля не паханы, дома сожжены, люди убиты, торговля переменила направление. Никому в голову бы не пришло, если бы не было истории, что это происходит от Наполеона, Александра. А между тем истори[я], описывая нам этот период, отвечая на невольный вопрос, как это было, отчего всё это было, говорит......1893
* № 350 (наборная рук. Эпилог, ч. 2, гл. I).
Во всех сочинениях новейших историков от Гибона до Бокля, несмотря на их мнимое отрицание верований древних,1894 лежат в основе1895 эти два неизбежные положения.
* № 351 (наборная рукопись. Эпилог, ч. 2, гл. II).1896
<VI>
<Если вы прочтете одну историю Тьера, вам не представятся эти противуречия, всё представляется совершившимся по воле добродетельного, гениального Наполеона для блага народов. Если же когда воля Наполеона отступает от блага народов, то история укажет вам, в чем ошибался великий человек и как, по мнению Тьера, надо было поступить в таком-то случае. Всё покажется ясным, но1897 если вы прочтете другую историю Lanfrey, всё представится вам в совершенно противуположном смысле. Окажется, что Наполеон был не добродетельный гений, а хитрый и мелочный разбойник. Окажется, что половины того, что по мнению Тьера совершил Наполеон, он вовсе не совершал, а совершал совсем другое. Мало того, окажется, что то, [что] по мнению Lanfrey Наполеон должен был совершить для блага народа, совсем другое, чем то, что Тьер считал нужным для блага народа. Ежели вы притом прочтете еще английские, русские, немецкие истории этого времени, то вам представится неразрешимая путаница как в понимании причин фактов, самих фактов, так и их последствий. Если же вы прочтете общие истории, как историю Шлоссера, Гервинуса, то путаница эта только еще более увеличится. Ибо из чтения этих историков вы увидите, что причина исторических событий лежит не только в деятельности тех нескольких лиц, имевших прямое отношение к событию, в понимании которых происходит такое разногласие в частной истории, но что причины исторических событий лежат в большом количестве лиц, живших и прежде события. В число этих участников истории включаются и писатели, и ораторы, и дамы, и все эти лица и их деяния осуждаются и оправдываются историками, смотря по тому, в чем они видят их связь с событием и в чем они видят благо человечества.>
