Уильям Теккерей - История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)
— А если в дом заберутся разбойники, — неумолимо подхватил Пен, — сорок страшных разбойников в виде тайных забот, враги в засаде, страсти, вооруженные до зубов, — моя Морджана будет танцевать вокруг меня с бубном и убивать всех этих негодяев и разбойников своей улыбкой. Ведь правда? — Но, судя по лицу Пена, он не очень-то в это верил. — Ах, Бланш, — продолжал он, помолчав, — не сердитесь на меня; не обижайтесь, если я говорю вам правду. Разве вы не заметили, что я всякий раз ловлю вас на слове? Вы говорите, что будете танцевать для меня, как рабыня. Я говорю — танцуйте. Вы говорите, что я беру вас с тем, что вы мне принесете. Я говорю — да, с тем, что вы мне принесете. В нашей жизни столько неизбежного лицемерия и лести — стоит ли добавлять к ним еще лишнюю, ненужную ложь и притворство? Если я предлагаю вам себя, считая, что мы вполне можем быть счастливы вместе и что с вашей помощью я могу добиться для нас обоих хорошего места в обществе и достаточно известного имени, зачем просить меня изображать восторги и разыгрывать пылкую страсть, в которую ни вы, ни я не верим? Вы хотите, чтобы я за вами ухаживал в наряде принца, взятом со склада маскарадных костюмов, чтобы я сыпал комплиментами, как сэр Чарльз Грандисон? Хотите, чтобы я посвящал вам стихи, как в те времена, когда… когда мы были детьми? Извольте, это я могу, а потом я их продам Бэкону и Бангэю. Прикажете кормить мою принцессу конфетками?
— Mais j'adore les bonbons, moi [57], - сказала Сильфида, жалобно скривив губки.
— Могу накупить их у Фортнума и Мэсона на целую гинею. Будут моей крошке конфетки, будет вкусненькое, — сказал Пен с горькой усмешкой. — Да полно вам, Бланш, милая, ну не плачьте! Ну же, перестаньте, я не могу это видеть. — И он приступил к утешениям, каких требовали обстоятельства и слезы, слезы неподдельной обиды, брызгавшие из глаз рассерженного автора "Mes larmes".
Злой и насмешливый тон Пенденниса не на шутку испугал девушку.
— Не нужно… не нужно мне ваших утешений… Со мной никогда так не говорил ни один из моих… моих… никто! — беспомощно всхлипнула она.
— Никто? — вскричал Пен и громко захохотал, а Бланш залилась краской такой яркой и подлинной, какая редко появлялась на ее щеках.
— Ах, Артур, vous etes un homme terrible! [58] Она была растеряна, испугана, подавлена — эта светская кокетка, уже десять лет игравшая в любовь, — но было в таком унижении и что-то приятное.
— Скажите мне, Артур, — заговорила она после новой паузы в этой странной беседе влюбленных, — почему сэр Фрэнсис Клеверинг решил отказаться от своего места в парламенте?
— И почему в мою пользу? — спросил Артур, в свою очередь, краснея.
— Вечно вы меня поддеваете. Если быть членом парламента хорошо, почему сэр Фрэнсис уходит?
— Это мой дядюшка его уговорил. Он убежден, что вас обделили. И, как я понимаю, во время ваших… ваших семейных споров, когда леди Клеверинг гак великодушно заплатила его долги, ему было поставлено условие, что вы… то есть, что я… честное слово, не знаю, почему он уходит из парламента, — закончил Пен с деланным смехом. — Вот видите, Бланш, мы с вами — двое благонравных деток, и этот брак для нас устроили наши мамаши и дядюшки, так что нам остается только слушаться старших.
Воротившись в Лондон, Пен послал Бланш коробку конфет, обернув каждую конфету галантными французскими виршами, а кроме того — несколько собственных стихотворений в равной мере искренних и безыскусственных; и не удивительно, что о своих беседах с мисс Амори, беседах столь тонкого свойства и столь сугубо секретных по своему содержанию, он предпочел не рассказывать Уорингтону.
И если Артур Пенденнис, сын вдовы, подобно многим людям и лучше и хуже его, замыслил отступничество и собрался продать себя… мы знаем, кому, — он хотя бы не притворялся, что верит в новое божество, ради которого отрекся от прежнего. А если бы каждый мужчина и каждая женщина в нашем королевстве, которые продались за деньги или положение в обществе, как то намеревался сделать мистер Пенденнис, купили по экземпляру его жизнеописания, — какие горы книг распродали бы господа Брэдбери и Эванс!
Глава LXV
Пен начинает предвыборную кампанию
Как ни уныло выглядел огромный дом в Клеверинг-Парке, когда его обанкротившийся владелец до своей женитьбы скитался в чужих краях, немногим веселее был он и теперь, когда сэр Фрэнсис там поселился. Покои почти все стояли закрытые — баронет занимал лишь несколько комнат в нижнем этаже, и экономка с помощью жены привратника одни обслуживали незадачливого джентльмена в его вынужденном уединении и жарили на обед часть той дичи, которую он стрелял, чтобы скоротать безрадостные утренние часы. Его камердинер Лайтфут перешел в услужение к миледи и выполнил свое благоразумное намерение — женился на горничной миледи, миссис Боннер, пленившейся в пожилых годах чарами молодости и принесшей ему в дар свои сбережения и свою весьма зрелую особу. Оба они страстно мечтали стать хозяевами "Герба Клеверингов", и было решено, что они останутся у леди Клеверинг до дня ближайшей квартальной получки, после чего вступят во владение своей гостиницей. Пен, узнавший эти новости из письма мистера Сморка, который сам и совершил бракосочетание, милостиво пообещал устроить у них свой предвыборный обед, когда баронет передаст ему место в парламенте; а в сентябре, согласно указаниям своего дядюшки, которому баронет, видимо, ни в чем не мог отказать, Артур приехал погостить в Клеверинг-Парк, и сэр Фрэнсис был очень ему рад: он истомился от одиночества и вдобавок надеялся занять у своего гостя хоть немножко денег.
Эта его надежда исполнилась через несколько дней после приезда Пена, и едва только в кармане баронета зазвенело серебро, как у него оказались дела в Чаттерисе и в соседних курортных местечках, которыми изобилует графство, и он отбыл в деловую поездку — нужно полагать, по местным ипподромам и бильярдным. Артур отлично умел жить один — у него хватало интересов и развлечений, не требующих чьего-либо общества; утром он всегда готов был побродить по парку с лесником, а вечером его ждали книги и занятия — ведь такому одаренному литератору, каким был мистер Артур, не требовалось ничего, кроме сигары и стопки бумаги, чтобы время бежало быстро и приятно. Да и сэр Фрэнсис в первые же два-три дня смертельно ему надоел, так что он с тайным злорадством поспешил исполнить обычную просьбу баронета и снабдил его небольшой суммой, потребной для бегства из собственного дома.
К тому же нашему предприимчивому другу предстояло снискать расположение жителей Клеверинга и других избирателей округа, которого он рассчитывал стать представителем; и теперь он посвятил себя этой задаче с великим усердием, тем более, что хорошо помнил, как не любили его прежде в Клеверинге, и твердо решил заставить недалеких провинциалов переменить о нем мнение. Чувство юмора помогло ему увлечься новой ролью. Обычно сдержанный и неразговорчивый на людях, он вдруг сделался весел и обходителен — душа нараспашку, не хуже капитана Стронга. Он смеялся с каждым, кто желал посмеяться, пожимал руки направо и налево с великолепно разыгранной сердечностью; появлялся на рынке и на постоялом дворе, где обедали фермеры; словом — вел себя как законченный лицемер… точь-в-точь как ведут себя джентльмены самого знатного происхождения и самой незапятнанной честности, когда хотят втереться в доверие к избирателям и рассчитывают использовать поддержку сельской округи. Почему это бойкий язык, смех по всякому поводу, открытая манера так легко располагают нас к человеку, если и не обманывают? Обычно мы ведь знаем, что это — фальшивая монета, и все же принимаем ее; знаем, что это лесть, которую ничего не стоит преподнести кому угодно, и все же не хотим от нее отказаться. Наш друг Пен проводил время в Клеверинге — искусно простодушный, подчеркнуто всем довольный, вовсе не похожий на того надменного и хмурого денди, каким он запомнился здешним обывателям десять лет назад.
Пасторский дом был заперт и пуст. Доктор Портмен увез свою подагру и свое семейство в Хэроугет, и Пен написал ему любезное письмецо, в котором выражал сожаление, что не застал своего старого друга, чей совет был бы ему так ценен и чья помощь может ему вскоре понадобиться. А сам вознаградил себя за отсутствие пастора, завязав знакомство с мистером Симкоу, священником новой церкви, с обоими владельцами суконной фабрики в Чаттерисе и с тамошним священником-индепендентом, — все они посещали клеверингский клуб "Атенеум", который партия либералов учредила, дабы не отстать от века, а также, возможно, в противовес старой аристократической читальне, куда не допускалось в свое время "Эдинбургское обозрение" и был закрыт доступ торговому сословию. Младшего владельца фабрики он пленил, пригласив его запросто пообедать в Клеверинг-Парке; достопочтенную миссис Симкоу умилостивил зайцами и куропатками из того же источника и просьбой дать ему почитать последнюю проповедь ее супруга; а почувствовав однажды недомогание, наш хитрец воспользовался этим случаем, чтобы показать язык мистеру Хакстеру, и тот прислал ему на дом лекарство, а на следующее утро даже зашел его проведать. Как порадовался бы на своего ученика старый майор Пенденнис! Пен и сам втянулся в эту новую игру, и собственные успехи все больше его раззадоривали.
