Иван Гончаров - Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том 6.
Говоря об общественно-психологическом типе, Овсянико-Куликовский иногда как бы забывает о конкретном герое, и тогда становятся возможными предположения вроде того, что если бы Обломов мог «сделаться адептом какой-нибудь „партии”, то он примкнул бы к либералам, к людям прогресса» (Там же. С. 242).
«Недуг» Обломова, по мысли Овсянико-Куликовского, явственно очевиден благодаря присутствию в романе двух других героев – Штольца и Ольги, которые ни в коей мере не заражены обломовщиной. Овсянико-Куликовский особо подчеркивает жизненность образа героини, которая явилась «психологическим типом, объединяющим лучшие стороны русской образованной женщины, сильной умом, волею и внутреннею свободою» (Там же.
367
С. 273). Очень важно, с точки зрения Овсянико-Куликовского, и то, что именно сопоставление с Ольгой помогает читателю понять не только меру безволия и апатии Обломова, но и меру буржуазности Штольца.
Сопоставлением со Штольцем и Ольгой вопрос о «широте» образа Обломова1 не исчерпывается. Кроме бытовой, конкретно-исторической стороны, связанной с определенным жизненным укладом Обломова, Овсянико-Куликовский видит в этом образе еще и Обломова «психологического», который и «сейчас жив и здравствует» (Там же. С. 231).
Попытку выстроить свой типологический ряд, включающий Обломова, предпринял Ф. П. Шипулинский. Он объединил Обломова с героями, которые «ищут правды» (Печорин, Рудин, Лиза Калитина, Нежданов, «Сокол» М. Горького), и на основании этого сопоставления назвал гончаровского героя «русским Дон Кихотом».2 Герои русской литературы, названные Шипулинским, в типологический ряд все-таки не выстраиваются. А вот параллель с Дон Кихотом – мимоходом, без подробной разработки, она уже намечалась в некоторых критических статьях, – конечно, заслуживала внимания. Способность жить воображением, верить в воображаемый мир, стремиться к нему – этим качеством наделены многие литературные герои, которые генетически в большей или меньшей степени связаны с сервантесовским Дон Кихотом.3
В начале века в России очень возрос интерес к проблеме национального характера. Об этом тогда писали многие, в частности В. Г. Короленко, А. М. Горький,
368
И. А. Бунин. К этой теме обращались также историки, критики и публицисты.
В связи с проблемой национального характера не редко упоминался гончаровский роман и его герой.1 Так, А. Ф. Кони в 1912 г. в своей юбилейной речи «Иван Александрович Гончаров» сказал, что современный Обломов «уже не лежит на диване и не пререкается с Захаром. Он восседает в законодательных или бюрократических креслах и своей апатией, боязнью всякого почина и ленивым непротивлением злу сводит на нет вопиющие вопросы жизни и потребности страны; или же уселся на бесплодно и бесцельно накопленном богатстве» (Гончаров в воспоминаниях. С. 248-249).
О возросшем интересе к вопросам «о национальной природе, о темпераменте русского народа, о его языках и вкусах» писала Е. А. Колтоновская: «Там, – заметила она, – ищут разгадок многих общественных неудач».2 Колтоновская наметила очень плодотворную параллель: «Суходол» И. А. Бунина и «Обломов» Гончарова, – в дальнейшем она так и не была детально разработана. Что, в частности, является основой для такой параллели? В главе «Сон Обломова», как и в «Суходоле», действующими лицами являются главным образом помещики и дворовые. Но внимание писателей сосредоточено не на социальных конфликтах. Эту особенность взгляда Гончарова на изображаемую действительность отметил и Е. А. Ляцкий: «Нельзя не поражаться, как мало уделяет Гончаров внимания крепостному праву», – тут же предложив свое объяснение этому факту: Гончаров «всегда стоял далеко от подлинной народной жизни» Ляцкий 1912. С. 211).
Дело, конечно, не в том, что писатель не знал, не видел или не понимал сути крепостничества. Автора «Сна Обломова» прежде всего интересует другой аспект в осмыслении
369
русской жизни: в психике, в привычках, в строе чувств он стремится показать начало, объединяющее господ и крепостных. Жизнь в Обломовке показана не столько как жизнь помещичьей усадьбы, сколько как жизнь «племенная», общенациональная, а потому, оттолкнувшись от описания обломовского мира, автор – и это воспринимается как обоснованный ход – делает выводы о жизни «наших предков», о жизни сегодняшнего русского человека (наст. изд., т. 4, с. 116-119).
В «Суходоле», при показе помещичьей усадьбы, Бунин выбрал ракурс, близкий к гончаровскому. В психике бунинских героев – и бар и крепостных – есть нечто общее.1 «Меня занимает главным образом душа русского человека в глубоком смысле, изображение черт психики славянина», – сказал по этому поводу в одном из интервью 1911 г. Бунин; поиски в социальной плоскости, следовательно, не помогут раскрыть тайну русской души: «Мне кажется, – говорит далее Бунин, – что быт и душа русских дворян те же, что и у мужика; все различие обусловливается лишь материальным превосходством дворянского сословия. ‹…› Душа у тех и других, я считаю, одинаково русская».2 Бунин видит, как видел и Гончаров, нелепость и несправедливость крепостнических порядков, но не на это направлено его главное внимание.
Сравнивая бунинские повести («Деревня» и «Суходол») с «Обломовым», Колтоновская отдает предпочтение Гончарову. В «интересных» повестях Бунина она увидела не национальное самоопределение, а «самоотрицание», даже «самооплевывание». Имея в виду современных писателей, обращающихся к этой теме, Колтоновская заявляет, что они «слабы духом»: «вместо спокойного и смелого анализа прошлого они проявляют в отношении к нему желчную нервность и невольно сгущают краски». Объективность Гончарова («устойчивость и светлый взгляд») критик сравнивает с пушкинской. Автор «Обломова», по мнению Колтоновской, «рисует эту самую, для всех теперь интересную старину и нашего предка с полным беспристрастием, иногда с любовью. Понятно! Это же – его родное, оно к нему „приросло”»; вывод Колтоновской таков:
370
«В изображении всего, что касается основного уклада русского человека, его вкусов и склонностей, у Гончарова нет равного соперника».1
Не все критики согласны были рассматривать Обломова как общенациональный тип. В. Е. Евгеньев-Максимов, например, писал в своих «Очерках по истории русской литературы 40-х – 60-х годов»: «Не отрицая наличности в психике русского человека как отрицательных – некоторая слабость воли, апатичность, склонность полагаться на „авось”, так и положительных – добродушие, душевная чуткость – свойств Обломова, нельзя забывать, что ими далеко не исчерпывается внутренний мир славянина. Ведь самоотверженная до самозабвения Лиза Калитина из „Дворянского гнезда”, мужественная Елена из „Накануне” с ее неукротимой жаждой деятельного добра, наконец, спокойный, уравновешенный культурный работник Соломин из „Нови” – также русские люди, а между тем как мало похожи они на Обломова».2
Но все-таки доминирующей в русской критике была тенденция рассматривать Обломова как национальный тип. Как о само собой разумеющемся, через несколько лет, в год двадцатипятилетия со дня смерти Гончарова, напишет об этом В. В. Розанов: «…нельзя о „русском человеке” упомянуть, не припомнив Обломова ‹…›. Та „русская суть”, которая называется русскою душою, русскою стихиею ‹…› получила под пером Гончарова одно из величайших осознаний себя, обрисований себя, истолкований себя, размышлений о себе. ‹…› „Вот наш ум”, „вот наш характер”, „вот резюме русской истории”».3
371
***
И в прижизненной, и в последующей критике может быть отмечена одна общая для многих писавших о герое Гончарова мысль: значение мечты для Обломова. Ведь слово «обломовщина» возникает в романе как непосредственная реакция Штольца на образ желанной жизни, созданный «поэтом» Ильей Ильичом. Желанное и, по Обломову, истинное существование предстает не как сумма эмпирически проверенных возможностей, а как свободное, «живое видение» (М. М. Бахтин).
Обычно обломовщина понимается прежде всего как зависимость героя от норм и традиций определенного уклада жизни, проявляющаяся в его психике и поступках. Но мечта Ильи Ильича – это не только «память», воссоздание с помощью фантазии того, что было в реальной Обломовке. Не менее важно, что мечта – это и плод творческих усилий героя, его, так сказать, поэтических дум. Грезы Ильи Ильича о будущей жизни в Обломовке, его рассказ Штольцу об этой мечте образуют особый, поэтический сюжет в романе, который имеет важнейшее значение для понимания героя.
Мечта Обломова противостоит действительности не только как «память», как прошлое настоящему, но и как желанное существующему. В отличие от его «плана» мечта для Ильи Ильича – свободное творчество, в мечте он демиург желанного мира. О тех же событиях Обломов совсем иначе думает, когда это не «план», а свободное творчество. Скажем, о мужиках, ушедших из Обломовки.
