Оноре Бальзак - Физиология брака. Размышления
Постскриптум
– Но вы-то женитесь?.. – спросила герцогиня, после того как автор прочел ей свою рукопись.
(Герцогиня была одна из тех двух дам, чьей мудрости автор уже воздал должное во Введении.)
– Разумеется, сударыня, – отвечал я. – Встретить женщину, которой достанет отваги иметь дело со мной, сделается отныне самой заветной моей мечтой.
– Вы смирились или возгордились?
– Это моя тайна.
– В таком случае, господин доктор брачных наук и искусств, позвольте мне рассказать вам маленький восточный аполог, напечатанный в одном из тех альманахов, какие некогда дарили нам ежегодно; названия его мне теперь уже не вспомнить. В начале Империи у дам вошла в моду одна игра: она состояла в том, чтобы не принимать от того, с кем играешь, никаких подарков, не произнеся слова «Диадесте». Игра, как вы понимаете, длилась порой неделями, и побеждал тот, кто хитростью заставлял противника принять какую-нибудь безделку молча.
– А если это был поцелуй?
– О! – засмеялась герцогиня. – Я раз двадцать выиграла «Диадесте» с помощью поцелуя. Я думаю, именно в ту пору и благодаря этой игре, пришедшей к нам от арабов или китайцев, аполог, о котором я говорю, удостоился чести быть напечатанным. Но я расскажу его вам только в том случае, – вдруг воскликнула она, с очаровательным кокетством погрозив мне пальчиком, – если вы пообещаете мне поместить его в конце вашего сочинения…
– Да ведь, сделав это, я украшу свою книгу истинным сокровищем, не так ли?.. Я и без того уже столь многим вам обязан, что не знаю, чем отплатить: разумеется, я принимаю ваше условие.
Она лукаво улыбнулась и начала свой рассказ:
– Один философ составил весьма толстый том, где описал все проделки нашего пола и, опасаясь, как бы мы не похитили сей труд, никогда с ним не расставался. Однажды, путешествуя по свету, оказался он в местах, где раскинули свой стан арабы. Некая молодая женщина, сидевшая в тени пальмы, поднялась ему навстречу и так учтиво предложила передохнуть в ее шатре, что он не смог отказаться. Муж этой дамы был в ту пору в отъезде. Не успел философ опуститься на мягкий ковер, как прелестная хозяйка вынесла свежие финики и аль-карасас с молоком; наш герой невольно приметил удивительную красоту рук той, что потчевала его питьем и фруктами. Однако, дабы развеять чары юной арабки, чьего коварства он побаивался, ученый взял свою книгу и углубился в чтение. Пленительная особа, оскорбленнаяподобным пренебрежением, сказала сладкозвучным голосом: «Должно быть, эта книга очень увлекательна, раз вы только о ней и думаете. Не будет ли нескромно с моей стороны спросить у вас, о какой науке идет там речь?..» Философ отвечал, потупясь: «Дамам этого не понять!» Отказ лишь сильнее распалил любопытство юной арабки. Она выставила вперед ножку – прелестнейшую из всех, какие когда-либо попирали зыбучие пески пустыни. Не в силах побороть соблазна, философ отвлекся от книги и взгляд его не замедлил подняться от ножки, сулившей сладостные удовольствия, к еще более пленительной талии; прошло еще мгновение, и он вперил дышащий восторгом взор в сверкавшие, как уголья, черные глаза юной азиатки. Она еще раз осведомилась, какую книгу читает философ, и так нежно звучал ее голосок, что очарованный мудрец ответил: «Автор этой книги – я сам, но содержание ее придумано не мною; в ней рассказывается обо всех хитростях, изобретенных женщинами». – «Как?! Абсолютно обо всех?» – спросила дочь пустыни. – «Да, обо всех! Лишь постоянно изучая женщин, я перестал их бояться». – «Ах!..» – произнесла юная арабка, потупив длинные ресницы, а затем внезапно обожгла мнимого мудреца таким взглядом, который тотчас заставил его позабыть и книгу, и описанные в ней хитрости. Миг – и философ превратился во влюбленнейшего из мужчин. Заметив в повадке молодой женщины легкую тень кокетства, чужестранец дерзнул признаться в своих чувствах. Как мог он противиться искушению? Небо сияло голубизной, золотой песок сверкал под лучами солнца, ветер пустыни дышал любовью, а жена араба, казалось, была так же горяча, как окружавшая ее природа: пылкие глаза ее увлажнились, и кивком головы, от которого, кажется, качнулся жаркий воздух пустыни, она позволила чужестранцу произнести слова любви. Самые сладостные надежды уже пьянили мудреца, как вдруг красавица, заслышав вдали громкий топот копыт, воскликнула: «Мы пропали! Это мой муж! Он ревнив, как тигр, и еще более свиреп… Заклинаю вас именем пророка: если вы меня любите, спрячьтесь в этот сундук». Перепуганный сочинитель, не видя никакого другого способа выйти из этого затруднительного положения, влез в сундук, который молодая женщина тотчас заперла на ключ. Выбежав навстречу супругу и осыпав его ласками, которые привели грозного азиата в превосходное расположение духа, она сказала: «Я должна поведать вам удивительную историю». – «Слушаю тебя, моя газель», – отвечал араб, усевшись на ковер и скрестив ноги, как это принято на Востоке. «Нынче сюда явился некий философ! – сказала женщина. – Он утверждал, что собрал в одной книге все проделки, на какие способен наш пол, и вдобавок объяснялся мне в любви». – «В таком случае…» – вскричал араб. – «Я его выслушала!.. – хладнокровно продолжала красавица. – Он молод, настойчив и… вы приехали как раз вовремя и спасли мою пошатнувшуюся добродетель!..» Араб взревел, как лев, и схватился за кинжал. Философ, который, съежившись в сундуке, слышал всю эту беседу от первого до последнего слова, проклинал свою книгу, всех женщин мира и всех мужчин Петрейской Аравии. «Фатме!.. – вскричал муж. – Если жизнь тебе дорога, отвечай!.. Где изменник?..» Испуганная бурей, которую она сама же накликала, Фатме упала к ногам супруга и, трепеща грозной стали его кинжала, бросила робкий и быстрый взгляд в сторону сундука. Объятая стыдом, она поднялась с колен и подала ревнивцу ключ, висевший у нее на поясе, однако в тот миг, когда муж уже повернул ключ в замке, хитрая арабка вдруг расхохоталась. Фарун растерялся и с тревогой взглянул на жену. «Наконец-то я получу золотую цепочку! – воскликнула Фатме и запрыгала от радости. – Вы обязаны мне ее подарить – ведь вы забыли сказать «Диадесте». В другой раз будете внимательнее». Ошеломленный муж выронил ключ из рук и, преклонив колена, вручил своей дорогой Фатме чудесную золотую цепь, суля ей сокровища всех караванов, какие проходят через пустыню, лишь бы она больше никогда не прибегала ради выигрыша к таким жестоким шуткам. Затем, поскольку он был араб и не любил разбрасываться золотыми цепочками даже ради увеселения собственной жены, Фарун вскочил на коня и вихрем умчался прочь, надеясь отвести душу в пустыне: он слишком любил жену, чтобы показать ей свое огорчение. Фатме же, вызволив полумертвого от страха философа из сундука, важно сказала: «Прошу вас, господин доктор, не забудьте упомянуть этот случай в вашем сборнике».
– Сударыня, – обратился я к герцогине, – я понимаю, что вы хотели сказать. Если я женюсь, моя жена сыграет со мною шутку, доселе небывалую, однако не сомневайтесь: в этом случае я явлю восхищенным взорам современников пример образцового самоотвержения.
Париж, 1824–1829
Список опечаток,
призванный оградить вас от ошибок при чтении этого, сочинения.
К странице 309 (§ 1)
Дабы глубоко вникнуть в смысл этого параграфа, порядочный читатель обязан перечесть его несколько раз, ибо автор вложил в него все свои идеи.
Почти все места книги, кажущиеся серьезными, и все, кажущиеся шутовскими, станут вам понятны, если вы будете играть словами![27]
Если вы с удвоенным вниманием читали фразы, напечатанные под римскими цифрами в качестве аксиом или афоризмов, вы, должно быть, нередко обвиняли автора в тщеславии, не подозревая, что он крайне далек от мысли, будто эти фразы лучше других. Он оставлял на странице столь широкие пробелы лишь для того, чтобы сообщить книге большую глубину и жизнеспособность; пробелы для книги все равно что сон для человека; они освежают. Вдобавок с их помощью автору куда легче добраться до восхитительных слов: «Конец первого тома».
Принужденный быть сам себе Матанасием, автор считает своим долгом заметить всем тем, кто осмелится открыть книгу, им не предназначенную, что если они в ней ничего не поймут, виноваты будут они сами, а если автор покажется им циником, пусть пеняют на изъяны собственной натуры. За примерами ходить недалеко: вероятно, не один нравственный мужчина и не одна женщина, опекающая холостяка, восстанут против описания Порядочной женщины (см. Размышление II «Брачная статистика»), гласящего: «Несмотря на внешнюю слабость, она на удивление легко сносит иное бремя». Эти слова суть предвестие параграфа о неврозах. Прощай, Жак-Простак, повидал ты на своем веку немало и сыт по горло… Э-хе-хе!
ПАТОЛОГИЯ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ
ТРАКТАТ ОБ ЭЛЕГАНТНОЙ ЖИЗНИ
