Натанаэл Уэст - День саранчи

Это был самый замысловатый тик, какой доводилось видеть Тоду. Особенно ужасной была его отточенность. Это была не пантомима, как он сперва подумал, а ручной балет.

Увидев, что руки снова выползают на волю, Тод взорвался:

— Бога ради!

Руки рвались на свободу, но Гомер прихлопнул их коленями и не выпускал.

— Извините, — сказал он.

— Ничего.

— Я не могу удержаться, Тод. Я должен сделать это три раза.

— Мне — что? Валяйте.

Он отвернулся.

Фей запела; ее голос лился на улицу.

Без дури небо мне коптить — не расчет,Счастья жизнь отпускает — баш на баш.Запалить бы раз метровый косячок,Затянуться, затянуться — и шабаш.

Она исполняла мелодию не в обычной своей свинговой манере, а траурно, с подвываниями, как погребальную песнь. В конце каждого куплета она еще поддавала грусти.

С охнарём усядусь, мне кум — король,Закурю, и все мне — трын-трава.С фонарем по свету счастья искать уволь,Оно в руках — затянись раза два.

— Она очень красиво поет, — сказал Гомер.

— Она напилась.

— Я не знаю, что делать, Тод, — пожаловался Гомер. — Последнее время она пьет ужасно. Все этот Эрл. Мы очень весело жили, пока его не было. Но с тех пор как он тут осел, всякое веселье кончилось.

— А почему вы его не выгоните?

— Я думал насчет того, что вы мне сказали насчет лицензии на содержание кур.

Тод догадался, чего он хочет.

— Я завтра сообщу о них в отдел здравоохранения.

Гомер поблагодарил и начал настойчиво и дотошно объяснять, почему он не может сделать этого сам.

— Но так вы избавитесь только от мексиканца. Эрла вам придется выгнать самому.

— Может быть, он уйдет с другом?

Тод понимал, что Гомер умоляет не отнимать у него надежду, но не сжалился.

— Исключено. Вам придется его выгнать.

Гомер принял это с доброй, мужественной улыбкой.

— Может быть…

— Скажите, чтобы Фей это сделала.

— Что вы, не могу.

— Почему, черт подери? Это ваш дом.

— Тодди, не сердитесь на меня.

— Ладно, Гоми, я на вас не сержусь.

Из открытого окна доносился голос Фей:

…и сухо стало в глотке,И ты как в лодке —поплыл, поплыл…

Остальные подхватили последнее слово.

— Тодди, — начал Гомер, — если…

— Перестаньте звать меня Тодди, ради Христа!

Гомер не понял. Он взял Тода за руку.

— Я ведь просто так. У нас дома все зовут друг…

Тод не мог вынести его трепетных сигналов нежности. Он грубо вырвал руку.

— Нет, правда, Тодди…

— Она б…!

Он услышал, как замычал Гомер и как скрипнули его колени, когда он стал подниматься на ноги.

Из открытого окна вырывался голос Фей — пронзительные причитания, перерываемые хриплыми вздохами:

Дурь, дурь, дурь, — если есть дурь,Не ходи такой угрюмый,Задвигайся и не думайНи о крыше, ни о хлебе,И торчи, как солнце в небе,Лоб заботами не хмурь…[66]

Когда Тод вернулся в дом, Эрл, Клод и Эйб Кьюсик стояли рядышком и смотрели, как Фей танцует с Мигелем. Они танцевали медленное танго под патефон. Мексиканец крепко прижимал ее к себе, просунув одну ногу между ее ногами, и, плавно раскачиваясь, они выписывали длинные спирали, обламывавшиеся на вершине каждого витка, когда он припадал на колено. Все пуговицы ее пижамы были расстегнуты, и его рука обнимала ее талию под одеждой.

Тод задержался в дверях, глядя на пару, потом подошел к столику, где стояла бутылка виски. Он налил себе четверть стакана, выплеснул в рот, налил еще. Со стаканом в руке он подошел к Клоду и остальным. Они не обратили на него внимания; их головы только поворачивались вслед за танцорами, как у зрителей на теннисном матче.

— Гомера не видели? — спросил он, тронув Клода за плечо.

Клод не обернулся; обернулся карлик. Он проговорил как под

гипнозом:

— Какая баба! Какая баба!

Тод оставил их и пошел искать Гомера. На кухне его не было, и он решил заглянуть в спальни. Одна была заперта. Он тихо постучался, выждал, постучался снова. Ответа не было, но ему послышалось какое-то движение. Он заглянул в замочную скважину. В комнате была кромешная тьма.

— Гомер, — позвал он вполголоса.

Он услышал скрип кровати, потом Гомер отозвался:

— Кто там?

— Это я — Тодди.

Уменьшительное имя он употребил совершенно серьезно.

— Уходите, пожалуйста, — сказал Гомер.

— Пустите меня на минуту. Я хочу вам объяснить.

— Нет, — сказал Гомер, — уходите, пожалуйста.

Тод вернулся в гостиную. Танго на патефоне сменилось фокстротом, и с Фей танцевал Эрл. Он держал ее по-медвежьи, обеими руками за плечи, и они мотались по всей комнате, налетая на мебель и стены. Фей, закинув голову, дико хохотала. У Эрла глаза были зажмурены.

Мигель и Клод тоже хохотали — в отличие от карлика. Эйб стоял, стиснув кулаки и выпятив подбородок. Когда ему стало совсем невтерпеж, он побежал за парой, чтобы разбить ее. Он схватил Эрла сзади за брюки.

— Дай мне, — рявкнул он.

Эрл нагнул голову и посмотрел на карлика через плечо.

— Пусти! Пусти, говорю!

Фей с Эрлом остановились, не выпуская друг друга из объятий. Когда карлик нагнул по-козлиному голову и попытался протиснуться между ними, она опустила руку и дернула его за нос.

— Дай потанцевать, — заорал он.

Они двинулись было дальше, но карлик их не пустил. Он просунул между ними руки и отчаянно старался растащить их. Когда это не получилось, он сильно лягнул Эрла в голень. Эрл ответил тем же, заехав ему сапогом в живот, и лилипут опрокинулся на спину. Все засмеялись.

Карлик с трудом поднялся на ноги и пригнул голову, как маленький таран. Как только Фей и Эрл снова начали танцевать, он бросился между ног Эрла и сунул вверх обе руки. Эрл закричал от боли и попытался достать карлика. Потом вскрикнул еще раз, застонал и начал оседать, раздирая в падении шелковую пижаму Фей.

Мигель схватил Эйба за глотку. Тот разжал руки, и Эрл свалился на пол. Мексиканец поднял карлика в воздух, перехватил за щиколотки и шваркнул об стену, как кролика о дерево. Он снова размахнулся карликом, чтобы ударить еще раз, но Тод поймал его за руку. Тут же Клод вцепился в Эйба, и вдвоем они отняли его у мексиканца.

Карлик был без сознания. Они отнесли его на кухню и сунули под холодную воду. Он быстро пришел в себя и разразился бранью. Увидев, что он ожил, они вернулись в гостиную.

Мигель вел Эрла к кушетке. У ковбоя сошел весь загар с лица, и оно было мокро от пота. Мигель ослабил на нем пояс, а Клод снял с него галстук и расстегнул воротник.

Фей и Тод наблюдали, стоя в стороне.

— Смотри, — сказала она, — погибла моя новая пижама.

Один рукав был почти оторван, и в прореху выглядывало плечо.

Брюки тоже были разодраны. Пока он смотрел на нее, она расстегнула брюки и переступила через них. На ней были тугие черные кружевные трусики. Он шагнул к ней и заколебался. Она спокойно перебросила штанины через руку, медленно повернулась и пошла к двери.

— Фей, — прошептал Тод.

Она остановилась и улыбнулась ему.

— Я иду спать, — сказала она. — Забери отсюда маленького.

Подошел Клод и взял Тода под руку.

— Давайте смываться.

Тод кивнул.

— И надо захватить гомункула — а то он тут всех поубивает.

Тод опять кивнул и вышел за ним на кухню. Карлик прикладывал к голове большой кусок льда.

— А здоровую шишку набил мне желтопузый.

Он заставил их щупать ее и восхищаться.

— Пойдемте домой, — сказал Клод.

— Нет, — сказал карлик, — пошли к бабам. Я только начал заводиться.

— Ну их к черту, — вмешался Тод. — Пошли отсюда. — Он подтолкнул Эйба к двери.

— Руки придержи, сопляк! — взревел лилипут.

Клод встал между ними.

— Спокойно, граждане, — сказал он.

— Ну ладно, только не толкаться.

Эйб важно двинулся к выходу, они — за ним.

Эрл еще лежал на кушетке. Глаза у него были закрыты, и он обеими руками держал себя за низ живота. Мигеля не было.

Эйб хохотнул и весело помотал головой:

— Уделал я пастуха!

На тротуаре он еще раз попробовал заманить их с собой:

— Пошли, ребята, — получите удовольствие.

— Я иду домой, — сказал Клод.

Они подошли с карликом к его машине и посмотрели, как он забирается в кабину. На тормозе и сцеплении у него были специальные надставки, чтобы он мог дотянуться до них своими крохотными ножками.

— Ну, махнем?

— Нет, спасибо, — вежливо ответил Клод.

— Ну и черт с вами!

Так он с ними попрощался. Он отпустил тормоз, и машина укатилась.