Евгения Марлитт - В доме Шиллинга
Еще глубокій мракъ покрывалъ постыдную катастрофу; одно только можно было понять, что Витъ слѣдилъ за своимъ отцомъ. Онъ лежалъ распростертый на полу, между тѣмъ какъ Анхенъ оттащила отъ него собаку за ошейникъ, Анхенъ, дочь человѣка, который нѣкогда изъ-за чужой подлости лишился чести и жизни. Въ нѣсколькихъ шагахъ отсюда былъ порогъ, на которомъ онъ стоялъ, умоляя спасти его честь.
— Мальчикъ боленъ, — вскричала дѣвушка. Она грознымъ движеніемъ руки прогнала Пирата на лѣстницу галлереи, и онъ послушно отправился по ней домой и легъ на свое мѣсто подлѣ колясочки Іозе.
Невыразимая борьба происходила въ душѣ женщины, которая съ дрожью во всѣхъ членахъ и помутившимся взоромъ, стояла въ зіявшемъ отверстіи, наполненномъ еще массой пыли и обломковъ рѣзьбы. Она не хотѣла имѣть ничего общаго съ безчестнымъ шпіономъ, подло подслушивавшимъ у стѣны, котораго въ свѣтѣ называли «господиномъ совѣтникомъ», онъ умеръ для нея, онъ не заслуживалъ, чтобы она пошевелила для него пальцемъ, промолвила слово въ его защиту. Но тотъ, что смотрѣлъ со стѣны, а вмѣстѣ съ нимъ и длинный рядъ честныхъ предковъ, добившихся уваженія своей жизнью полной труда и непрерывной борьбы до самой смерти, они имѣли право требовать отъ одной изъ своихъ дочерей, чтобы она употребила всѣ усилія для сохраненія интересовъ Вольфрамовскаго дома…
— Постарайся спасти репутацію, бывшую величайшимъ нашимъ благомъ въ продолженіе столѣтiй! — казалось, говорила со стѣны серьезная всѣми уважаемая сѣдая голова.
Она стиснула зубы, прижала къ тяжело дышавшей груди крѣпко сжатыя руки и, нагнувъ свою высокую фигуру, прошла подъ обломками стѣны въ сопровожденіи донны Мерседесъ, понявшей теперь гнусное значеніе этого прохода, вступила въ него, въ этотъ тайный ходъ, погубившій честное и безупречное имя рода, продолжавшагося болѣе трехъ столѣтій.
He говоря ни слова, подняла она безчувственнаго лежавшаго въ сильныхъ конвульсіяхъ мальчика съ пола и при помощи другихъ уложила его на канапе. Потомъ она пошла черезъ столовую въ кухню. Тамъ ее обдало удушливымъ запахомъ гари, — жаркое сгорѣло и въ суповомъ горшкѣ выкипали остатки бульона.
Какъ ни болѣла ея душа, какъ ни тяжело ей было — казалось, сердце перевернулось сегодня у нея въ груди — многолѣтняя привычка къ хозяйственной дѣятельности заговорила въ ней. Машинально сняла она горшокъ и жаркое съ огня, поставила ихъ на каменный столъ, отворила обѣ половинки окна, потомъ вышла въ сѣни, позвала одну изъ служанокъ, все еще болтавшихъ у воротъ, и послала ее за докторомъ.
35
Между тѣмъ донна Мерседесъ стояла подлѣ Вита. Онъ съ минуту лежалъ спокойно; но изъ подъ полузакрытыхъ вѣкъ видны были только бѣлки глазъ, и по временамъ онъ скрипѣлъ зубами. Мерседесъ отерла ему пѣну съ губъ и намочивъ свой носовой платокъ въ стоявшемъ на столѣ стаканѣ съ водой, приложила ему къ головѣ освѣжающій компрессъ.
Стройная бѣлая женская фигура странно выдѣлялась на фонѣ древне-германскихъ бюргерскихъ стѣнъ; и она сама съ удивленіемъ и недоумѣніемъ осматривалась кругомъ, какъ будто она изъ свѣтлыхъ сферъ нечаянно попала въ мрачныя подземныя области.
Она выросла на своихъ плантаціяхъ въ воздушныхъ домахъ новѣйшей постройки съ роскошной живописью на стѣнахъ, съ обвитыми зеленью мраморными перистилями [38] и, покинувъ изящные салоны и каюты парохода, здѣсь на нѣмецкой почвѣ поселилась въ домѣ Шиллинга. Никогда еще нога ея не ступала по такому старому досчатому полу, никогда еще она не видала такой чудовищной печки, какая стояла тутъ въ углу. Въ огромныхъ сводчатыхъ окнахъ, въ которыхъ были устроены на вздержкѣ старыя полинялыя зеленыя шерстяныя шторы, закрывавшія лишь нижнія стекла, въ удивительной деревянной галлереѣ съ рѣзными изображеніями святыхъ, въ темныхъ углубленіяхъ тяжелыхъ дверей виталъ духъ прошедшихъ столѣтій, и, какъ ни было тяжело и непріятно положеніе, въ какомъ сейчасъ находилась Мерседесъ, ей казалось, что она, какъ во снѣ перенеслась въ тѣ времена, когда возникли нѣмецкія сказки и преданія.
Маіорша вернулась и, пытливо склонившись надъ мальчикомъ, прислушивалась къ его дыханію; при этомъ она иногда поднимала глаза на портретъ старика, подъ которымъ юный потомокъ его рода лежалъ, пораженный страшной небывалой въ ихъ семьѣ болѣзнью. И устремивъ неподвижный взоръ на портретъ, какъ будто онъ придавалъ ей силу говорить, она сказала Анхенъ коротко, прерывающимъ голосомъ.
— Вы вѣроятно воспользуетесь случившимся для вашихъ цѣлей?
Глаза дѣвушки горѣли, какъ въ лихорадкѣ.
— Непремѣнно, госпожа маіорша, — откровенно призналась она и энергично протянула руку, какъ бы удерживая за собой несчастную тайну.
— Я недостойна была бы увидѣть свѣтъ солнца, если-бы промолчала!.. Если-бы вы вздумали купить мое молчаніе цѣной всего вашего состоянія, я не взяла бы его! Я лучше пойду изъ дома въ домъ собирать милостыню, лишь бы быть въ состоянiи говорить всюду: «мой милый, дорогой отецъ умеръ невинный, — онъ не обманулъ своего стараго господина — славу Богу, слава Богу!»
Она набожно прижала руки къ груди.
— Вы правы, и я… исполнила только свой долгъ.
Произнеся беззвучно эти слова, маіорша отвернулась отъ портрета дѣдушки и поднялась по лѣстницѣ на галлерею въ таинственное углубленіе.
Она увидала въ салонѣ Дебору подлѣ дѣтей и мадемуазель Биркнеръ, съ невыразимымъ ужасомъ смотрѣвшую на нее.
Дневной свѣтъ, падавшiй изъ салона, показалъ ей, что гладкая темная доска, позади деревянной рѣзьбы, была дверь, въ настоящую минуту отворенная. Сдѣлавъ нѣсколько шаговъ въ сторону, чтобы затворить дверь, она споткнулась на какой-то твердый предметъ въ углу; она нагнулась, подняла его и, затворивъ дверь, спустилась съ каменныхъ ступенекъ, неся въ рукахъ блестящую серебряную шкатулку. При видѣ ея донна Мерседесъ поблѣднѣла и нѣсколько мгновеній стояла неподвижно; но, какъ статуя, потомъ сказала дрожащимъ голосомъ: «теперь вы можете прочитать послѣднее письмо Феликса къ его матери, — оно въ вашихъ рукахъ».
— Я вѣдь знала, что тамъ побывали мыши изъ монастырскаго дома, — пробормотала Анхенъ, и по губамъ ея пробѣжала тихая грустная улыбка, которую Люсиль и вся прислуга въ домѣ Шиллинга считали признакомъ сумашествія.
— Но это до меня не касается, — прибавила она быстро, слегка покраснѣвъ, какъ бы стыдясь своего необдуманнаго замѣчанія.
Шкатулка полетѣла на полъ, и маіорша закрыла лицо руками: Витъ съ страшнымъ крикомъ опять впалъ въ конвульсіи.
Въ ту же минуту изъ столовой заглянула служанка, бѣгавшая за доктором, и доложила, что онъ сейчасъ придетъ.
Маіорша пришла въ себя, подошла къ двери и заперла ее передъ носомъ смутившейся и съ любопытствомъ заглядывавшей въ комнату служанки.
— Мне еще придется выдержать жестокую борьбу, — сказала она Мерседесъ своимъ прежнимъ жесткимъ неумолимымъ голосомъ. — Идите теперь къ моимъ внучатамъ; я приду послѣ… когда все покончу.
Анхенъ взяла шкатулку и спрятала ее по знаку донны Мерседесъ подъ фартукъ, — даже Дебора не должна была знать, гдѣ она находилась. Она вернулась съ донной Мерседесъ въ салонъ, и маіорша заперла за ними деревянную дверь и дверь заложенную матрацомъ, изъ котораго сквозь прорванную кое-гдѣ клеенку торчалъ конскiй волосъ; она пыталась также запереть дверь, выходившую въ присутственную комнату. Но это ей не совсѣмъ удалось, осталась небольшая щель, а она не знала, что пружина, посредствомъ которой отворялась и затворялась дверь, находилась въ органѣ.
Когда пришелъ докторъ, онъ нашелъ маіоршу блѣдной, какъ привидѣніе, но совершенно овладѣвшей собой и со свойственной ей серьезностью сидѣвшей около больного мальчика. Онъ самъ былъ очень возбужденъ несчастіемъ въ копяхъ, взволновавшимъ весь городъ и, какъ только вошелъ, тотчасъ же заговорилъ объ этомъ. Но маіорша молча показала ему на мальчика, и онъ въ ужасѣ отступилъ на нѣколько шаговъ, взглянувъ на него. Онъ разспросилъ о причинѣ этого ужаснаго случая, констатировалъ сотрясеніе мозга вслѣдствіе паденія и объявилъ положеніе больного столь серьезнымъ, что слѣдовало немедленно извѣстить о томъ отца. И онъ тотчасъ же послалъ за нимъ.
Долгое, долгое время надъ монастырскимъ помѣстьемъ неизмѣнно свѣтила звѣзда счастья. Она охраняла посѣвъ и жатву, озаряла увеличеніе богатства и почета и, когда честный родъ грозилъ угаснуть, загорѣлась еще ярче, озаряя новый отпрыскъ стараго рода, такъ какъ почти въ одно время съ рожденіемъ ребенка въ малой долинѣ появился золотой источникъ для Вольфрамовъ. — и вдругъ она совершенно угасла! He облака и не тучи закрыли ее, нѣтъ, она разсыпалась въ прахъ и увлекла вмѣстѣ съ собой въ вѣчную ночь имя Вольфрамовъ!..
Здѣсь въ монастырскомъ помѣстьѣ разлетѣлась въ куски тонкая деревянная рѣзьба отъ прыжка собаки, и это стоило жизни молодому существу, на которое возлагались тысячи надеждъ и горячихъ упованій, а тамъ въ малой долинѣ почти въ тотъ же часъ страшная стихія возстала противъ руки, которая жадно и хищно рылась въ нѣдрахъ земли, чтобы скоплять богатство для ребенка, бывшаго надеждой рода, — Немезида жестоко покарала виновнаго, но при этомъ лишила жизни нѣсколько ни въ чемъ неповинныхъ людей.
