Том 1. Дьяволиада. Повести, рассказы, фельетоны, очерки 1919–1924 гг. - Михаил Афанасьевич Булгаков
Напомню: несчастный Октябрьский переворот уже свершился, в Москве он был особенно кровопролитен, разрушено было действительно очень много. Война и революция все перевернули в некогда спокойном и благополучном быте Булгаковых. Надежда вышла замуж за филолога Андрея Земского, а он стал прапорщиком-артиллеристом; брат Николай, с золотой медалью окончивший Александровскую гимназию и мечтавший о поступлении в университет на медицинский факультет, неожиданно для матери и для себя надумал поступать в военное училище... А чуть раньше, весной 1917 года, Вера вышла замуж за офицера... Дружную семью разбросало в разные стороны, и Булгаков тоскует от невозможности быть всем вместе, как прежде. 3 октября 1917 года из Вязьмы он пишет Надежде: «Дорогая Надя, вчера только из письма дяди я узнал, что ты в Москве, где готовишься к экзаменам. Я был уверен, что ты в Царском Селе (там служил ее муж. — В. П.), и все хотел тебе написать, да не знал твоего адреса. Напиши, когда у тебя государственные?
Вообще обращаюсь к тебе с просьбой: пиши, если только у тебя есть время на это, почаще мне. Для меня письма близких в это время представляют большое утешение. Пожалуйста, напиши мне также адрес Вари...» (См.: Михаил Булгаков. Письма. М.: Современник, 1989).
В Киеве Михаил Булгаков открыл частную практику: лечил венерические болезни. В доме № 13 по Андреевскому спуску он оборудовал кабинет с отдельным входом, повесил табличку о часах приема. Это стало возможным только потому, что мать, Варвара Михайловна, переехала к мужу, И. П. Воскресенскому, с пятнадцатилетней Лелей. Но жили они совсем недалеко — по Андреевскому спуску, 38, где некогда снимали комнату Михаил и Татьяна Булгаковы.
«Кончая университет, — вспоминала Надежда Афанасьевна, — М. А. выбрал специальностью детские болезни (характерно для него), но волей-неволей пришлось обратить внимание на венерологию. М. А. хлопотал об открытии венерологических пунктов в уезде, о принятии профилактических мер. В Киев в 1918 году он приехал уже венерологом...» В письме мужу от 6 декабря 1918 года она пишет: «В августе были сведения из Киева, что... Миша зарабатывает очень хорошо» (Воспоминания... С. 87).
В биографии М. А. Булгакова была некая неясность, куда он подевался после 31 августа 1919 года, когда в Киев вошли деникинские войска? Все биографы смущенно замалчивали несколько месяцев его жизни, а именно с начала сентября 1919 года и до февраля 1920-го, когда он оказался во Владикавказе, где прожил до лета 1921-го.
3
В автобиографии, написанной в октябре 1924 года, Булгаков не называет город, куда «затащил» его поезд и где началась его литературная судьба. Но все биографы, начиная с В. Лакшина, называют этот город — Владикавказ.
В. Чеботарева (Уральский следопыт. 1970. № 1. С. 74–77), Д. Гиреев (Михаил Булгаков на берегах Терека. Орджоникидзе, 1980), Л. Яновская (Творческий путь Михаила Булгакова. М., 1983) рассказывают о пребывании М. А. Булгакова на Кавказе, приводят биографические факты, литературные материалы, найденные ими в газетах, афишах того времени. Е. А. Земская, извлекая «из семейного архива», тоже приводит некоторые данные о начале творческого пути Булгакова. Кое-что дополняют и проясняют воспоминания Татьяны Николаевны о годах молодости, записанные и обработанные М. О. Чудаковой. И жизнь, и литературный дебют начинающего писателя отчетливо и полно предстают перед нами.
Во Владикавказе Михаил Булгаков оказался не по собственной воле. Трудно восстановить сейчас подлинные причины и мотивы его скитаний, многое утрачено, а может быть, просто пока не найдено. Но, пожалуй, наиболее убедительно говорится об этом периоде жизни писателя на страницах книги Д. Гиреева «Михаил Булгаков на берегах Терека». Полемизируя с В. Чеботаревой, Д. Гиреев писал: «В действительности все было гораздо сложнее и значительнее. События в жизни Булгакова носили глубоко драматический характер. Ему приходилось не только спасаться от гибели, но и решать очень важные вопросы как личного, так и общественного плана. Принятые решения выражали отношение молодого писателя к политическим явлениям современности, указывали место в том великом противостоянии социальных сил, которое привело к гражданской войне в России. Они определяли дальнейший путь его как человека и гражданина.
Именно в это время в жизни М. Булгакова завязался сложный узел мировоззренческих противоречий и трудных обстоятельств. Он настойчиво и мучительно пытался их разрешить, колебался, метался из стороны в сторону и страдал. Однако огромная любовь к родине, внутренняя честность и искренность, зачастую очень осложнявшие его быт, в конце концов помогли ему выбраться из потока бурных социальных потрясений на широкие просторы обновленной жизни» (С. 34).
Вспомним... Булгаков вернулся в Киев из Вязьмы, чтобы чуточку успокоиться на родной земле, в родном кругу семьи, пожить в мире, открыл частную практику, оборудовал кабинет, принимал больных... И казалось, что окружающие его примут правила, по которым он хотел жить. В свободное от работы время он собирался писать: пережитое переполняло его душу, и он уже делал наброски к роману «Недуг», к «Запискам земского врача». Он не хотел вмешиваться в политическую жизнь, в которой трудно было разобраться. А в Киеве власть менялась часто. Через несколько лет в «Белой гвардии» Булгаков опишет тогдашнее положение в Киеве: «И вот, в зиму 1918 года, Город жил странною, неестественной жизнью, которая, очень возможно, уже не повторится в двадцатом столетии. За каменными стенами все квартиры были переполнены. Свои давнишние исконные жались и продолжали сжиматься дальше, волею-неволею впуская новых пришельцев, устремлявшихся в Город... Бежали седоватые банкиры со своими женами, бежали талантливые дельцы... Бежали журналисты... Бежали князья и алтынники, поэты и ростовщики, жандармы и актрисы императорских театров... а в самом Городе постоянно слышались глухонькие выстрелы на окраинах: па-па-пах.
Кто в кого стрелял — никому не известно. Это по ночам. А днем успокаивались, видели, как временами по Крещатику, главной улице, или по Владимирской проходил полк германских гусар... Увидев их, радовались и успокаивались и говорили далеким большевикам, злорадно скаля зубы из-за колючей пограничной проволоки:
— А ну, суньтесь!
Большевиков ненавидели. Но не ненавистью в упор, когда ненавидящий хочет идти и драться и убивать, а ненавистью трусливой, шипящей, из-за угла, из темноты. Ненавидели по ночам, засыпая в смутной тревоге, днем в ресторанах, читая газеты, в которых описывалось, как большевики стреляют из маузеров в затылки офицерам и банкирам и как в
