Уильям Теккерей - Роковые сапоги
Июль. Расправа
Даже после приключения с бульдогом мясника Доблу не удалось прослыть храбрецом, за мной же эта слава утвердилась прочно: Роберт Стабз считался самым удалым забиякой среди удалых Северных Бангэйцев. И хотя я честно признаюсь, — обстоятельства моей дальнейшей жизни подтверждают это, — что судьба не очень-то щедро одарила меня отвагой, человеку свойственно заблуждаться на свой счет, так что очень скоро я и сам уверовал, что убийство пса было величайшим подвигом и что я — герой, с которым не сравниться ни одному солдату из стотысячной армии его величества. Что вы хотите: у меня всегда была душа военного, вот только жестокая сторона военной профессии, все эти отвратительные битвы и кровь мне не по душе.
Полк наш, в общем, храбростью не блистал, — чего требовать от территориальных войск? — и, уж конечно, Стабз считался отчаянным бретером. Я так грозно ругался и вид у меня был такой свирепый, точно мне довелось участвовать в десятках кампаний. Я был секундантом в нескольких дуэлях, судьей во всех спорах и таким метким стрелком, что задевать меня остерегались. Что же касается Добла, я взял его под свое покровительство, и он так ко мне привязался, что мы вместе ели и пили и каждый день ездили верхом. Отец его не жалел денег, — пусть сын тратит, раз попал в хорошее общество, а уж кто сравнится в этом смысле со знаменитым Стабзом! Да, в те дни знакомство со мной считалось честью, я слыл отважным храбрецом, и все так продолжалось бы и по сей день, если бы… если бы не то обстоятельство, о котором вы сейчас узнаете.
Случилось это в роковой 1796 год, когда полк Северных Бангэйцев квартировал в Портсмуте, — это такой приморский город, описывать я его не стану, да и вообще не слышать бы мне его названия. Я, может быть, был бы сейчас генералом или уж по меньшей мере богачом.
В те времена военных всюду встречали с распростертыми объятиями, и уж тем более я со своей блестящей репутацией был всюду желанным гостем. Какие устраивались в нашу честь обеды, какие завтраки, с какими прелестными девушками танцевал я кадрили и контрдансы!
И хотя меня дважды постигало разочарование в любви. как я вам уже рассказывал, сердце мое оставалось юным и доверчивым; и, зная, что единственным выходом для меня была женитьба на богатой, я и здесь ухаживал напропалую. Не стану рассказывать вам о тех очаровательных созданиях, которые привлекли мое внимание, пока я жил в Портсмуте. Я пытал счастья не раз и не два, но, — странное дело, я никогда не мог этого понять, — хотя дамы зрелого возраста относились ко мне более чем благосклонно, юные девицы неизменно меня отвергали.
Однако недаром говорится: "трус красавицу не завоюет", поэтому я упорно шел к своей цели, и когда познакомился с некоей мисс Клоппер, дочерью достаточно богатого купца, поставщика военного флота, то повел с ней дело так, что уж она-то не смогла бы мне отказать. Брат ее, капитан армейского пехотного полка, помогал мне как только мог, — я был для него идеалом офицера.
Поскольку капитан Клоппер оказал мне множество услуг, я решил угостить его обедом, — это я мог себе позволить, не поступаясь своими убеждениями, ибо Добл жил в гостинице, а так как все счета он посылал отцу, я не стеснялся столоваться там за его счет. Добл пригласил к обеду своего приятеля, так что у нас получилось за столом "каре", как говорят французы. Соседний с нашим столик заняла компания морских офицеров.
Я не из тех, кто пожалеет лишнюю бутылку для себя или для друзей, поэтому языки у нас очень скоро развязались, и мы час от часу проникались друг к другу все большей симпатией. Как это принято у офицеров после обеда, все наперебой рассказывали о своих подвигах на поле битвы и об успехах у дам. Клоппер поведал присутствующим, что мечтает видеть меня мужем своей сестры, и поклялся, что во всем христианском мире не найти другого такого отличного парня, как я.
Поручик Добл подтвердил это.
— Но только пусть мисс Клоппер знает, — сказал он, — какой Стабз сердцеед. У него было невесть сколько liaisons [3], и помолвлен он был невесть сколько раз.
— В самом деле? — воскликнул Клоппер. — Расскажи-ка нам о своих похождениях, Стабз!
— Ну что вы, — сказал я скромно, — право, о чем тут рассказывать. Я был влюблен, дорогой друг, — да и кто не был? — и меня обманули, — скажи, кого не обманывали?
Клоппер поклялся, что оторвет сестре голову, если она когда-нибудь посмеет поступить так со мной.
— Раскажи ему о мисс Кратти, — попросил Добл. — Ха-ха-ха, уж если кто с кем и поступил, так это он с ней, а не она с ним, провалиться мне на этом месте!
— Нет, нет, Добл, ты преувеличиваешь. И вообще не нужно называть имен. Дело в том, что в меня безумно влюбилась одна девушка, и не какая-нибудь бесприданница, — за ней давали шестьдесят тысяч фунтов, клянусь честью. Мы уже назначили день свадьбы, как вдруг приезжает из Лондона один ее родственник.
— И этот-то родственник расстроил свадьбу?
— Расстроил? Да, друг мой, именно расстроил, только дело было не совсем так, как ты думаешь. Он бы глаз своих не пожалел, да еще добавил бы десять тысяч фунтов в придачу, только бы я женился на ней. Но я не захотел.
— Господи, да почему же?
— Друг мой, ее дядя был сапожник. Я не мог опозорить своего имени такой женитьбой.
— Ну еще бы, — возмутился Добл, — конечно, не мог. А теперь расскажи им про другую, про Мэри Уотерс.
— Ах, Добл, тише, пожалуйста! Видишь, один из моряков обернулся и слушает. Милый Клоппер, то была всего лишь детская шутка.
— Все равно расскажи, — настаивал Клоппер, — сестра ничего не узнает. И он с дьявольски хитрым видом подмигнул мне.
— Нет, нет, Клоппер, ты ошибаешься, клянусь честью, Боб Стабз не какой-нибудь совратитель, и вообще это совсем не интересно. Видишь ли, у моего отца есть небольшое поместье, — о, всего несколько сот акров, — в Слоф-фемсквигле. Смешное название, правда? О, черт, опять этот моряк уставился на нас! — Я в ответ тоже поглядел на него с самым дерзким видом и продолжал громко и небрежно: — Так вот, в этом самом Слоффемсквигле жила одна девушка, мисс Уотерс, племянница тамошнего лекаря, ужасного, нужно сказать, шарлатана; но мать моя очень к ней привязалась, постоянно приглашала ее к нам и очень баловала. Оба мы были молоды, и… и… ну, словом, девушка влюбилась в меня. Я вынужден был отвергнуть ее весьма и весьма нежные порывы, и даю вам слово дворянина, вот и вся история, о которой так шумит этот чудак Добл.
Не успел я произнести эти слова, как почувствовал, что кто-то схватил меня за нос, и чей-то голос загремел:
— Мистер Стабз, вы — лжец и негодяй! Вот вам, сэр, за то, что посмели чернить имя благородной девушки!
Я кое-как повернул голову, потому что этот грубиян стащил меня со стула, и увидел верзилу шести футов ростом, который избивал меня, как последний мужлан, нанося удары кулаками и сапогами и по лицу, и по ребрам, и по тому месту, что скрыто фалдами мундира.
— Этот человек — лжец, лжец и негодяй! Сапожник его разоблачил, и его племянница от него отказалась. А мисс Уотерс была помолвлена с ним с детства, но он бросил ее ради племянницы сапожника, потому что та была богаче!
И этот гнусный мерзавец сунул мне за шиворот визитную карточку и, ударив меня напоследок ногой пониже спины, покинул ресторан в сопровождении своих друзей.
Добл поднял меня на ноги, вытащил из-за воротника карточку и прочел: "Капитан Уотерс". Клоппер подал мне стакан воды и сказал прямо в ухо:
— Если это правда, значит, вы — презренный негодяй, Стабз, и после дуэли с капитаном вам придется драться со мной. — Сказал и бросился вон из залы.
Мне оставалось только одно. Капитана Уотерса я известил оскорбительной запиской, что он не достоин моего гнева. Что касается Клоппера, я не снизошел до того, чтобы обратить на его угрозу внимание. Но, желая избавиться от утомительного общества этих ничтожеств, я решил осуществить свое давнее желание совершить небольшое путешествие. Я взял в полку отпуск и в тот же самый вечер отправился в путь. Представляю разочарование этого отвратительного Уотерса, когда наутро он пришел ко мне в казармы и узнал, что я уехал! Ха-ха-ха!
После этого случая я почувствовал, что военная служба мне порядком надоела, — по крайней мере, служба в нашем полку, где офицеры, неизвестно по каким причинам преисполнившиеся ко мне неприязни, заявили, что мне нет места в их собрании. По этому поводу полковник Кукарекс прислал мне письмо, с которым я поступил так, как оно того заслуживало. Я сделал вид, что никакого письма не получал, и с тех пор не разговаривал ни с одним офицером полка Северных Бангэйцев.
Август. Своя рубашка к телу ближе
Боже, как несправедлива судьба! С тех самых пор у меня не было ни дня удачи. Я падал все ниже и ниже. Я мог бы сейчас гарцевать на коне и попивать вино, как подобает дворянину, а мне пинту эля бывает не на что купить, хорошо, когда кто-нибудь угостит. За что, за что обрушились на меня эти невзгоды?!
