Альфонс Доде - Необычайные приключения Тартарена из Тараскона (пер. Митрофан Ремезов)
Еще не опомнившійся отъ восторженныхъ проводовъ тарасконцевь, опьяненный блескомъ неба и морскимъ воздухомъ, Тартаренъ, весь сіяющій, прохаживался съ ружьями на плечахъ и не могъ глазъ оторвать отъ чудной гавани Марсели, которую онъ видѣлъ въ первый разъ въ жизни. Все окружающее казалось ему волшебнымъ сномъ, да и самъ онъ себѣ представлялся морякомъ Синбадомъ, зашедшимъ въ одинъ изъ сказочныхъ городовъ Тысячи одной ночи. Передъ нимъ тѣснился цѣлый лѣсъ мачтъ и рей, развѣвались флаги всѣхъ націй; суда всѣхъ воэможныхъ величинъ и формъ толпились у набережныхъ, едва оставляя кое-гдѣ клочокъ блестящей воды. Кругомъ крики и говоръ на всѣхъ язывахъ міра. Суета, непонятная брань, смѣхъ, цѣлый полкъ таможенныхъ, тысячи носильщиковъ, подводъ и лошадей. А тамъ, дальше, магазины, лавки, прокопченные бараки, въ которыхъ матросы варили свой обѣдъ, продавцы трубокъ, обезьянъ и попугаевъ, торговцы канатами, паруснымъ полотномъ, всякимъ старьемъ, начиная съ мѣдныхъ пушекъ и огромнихъ золоченыхъ фонарей и кончая ржавыми блоками, ломаными якорями и подзорными трубами временъ Жана Барта и Дюгей-Труэна. Груды всевозможныхъ товаровъ: шелкъ и каменный уголь, яруса бревенъ и свинца въ чушкахъ, шерсть, хлопокъ, сахаръ, сукно, бочки спирта, сахарный тростникъ. На хлѣбной пристани разгружаются, сортируются и развозятся милліоны пудовъ золотистаго зерна. А еще дальше доки съ поваленными на бокъ огромными кораблями, съ которыхъ соскабливаютъ приставшіе къ нимъ водоросли, оглушительный стукъ топоровъ и молотовъ, запахъ кипящей смолы… Иногда между мачтами выдавалась прогалина и глазамъ Тартарена представлялся входъ въ гавань. Онъ видѣлъ, какъ приходили и отходили суда: щеголеватый англійскій фрегатъ направляется въ Мальту подъ командой чопорныхъ офицеровъ въ желтыхъ перчаткахъ; большой марсельскій бригъ тяжело отваливаетъ среди невообразимаго крика и ругательствъ; на его рубкѣ толстый капитанъ въ сюртукѣ и шелковой шляпѣ отдаетъ команду по-провансальски. Одни корабли быстро на всѣхъ парусахъ убѣгали въ синюю даль моря, другіе тихо и осторожно подходили къ порту, словно вынырнувши изъ этой невѣдомой дали, залитой лучами солнца. И надъ всѣмъ этимъ нескончаемый шумъ и гамъ, грохоть колесъ, крики матросовъ, пѣсни, свистки пароходовъ, бой барабановъ и звуки трубъ, несущіеся съ форта St.-Jean, звонъ на церковныхъ колокольняхъ. Дыханье морскаго вѣтра подхватываетъ всѣ эти звуки, весь шумъ людской суеты, подхватываетъ ихъ, уродуетъ во что-то невообразимое, смѣшиваетъ съ своимъ собственнымъ голосомъ и превращаетъ въ какую-то дикую, грандіозную мелодію, зовущую, манящую въ безпредѣльную даль, — туда, куда она сама несется, въ просторъ широкаго моря, къ чужимъ берегамъ.
Подъ звуки этой дивной мелодіи неустрашимый Тартаренъ изъ Тараскона вступилъ на кораблъ и отплылъ въ страну львовъ.
ВТОРОЙ ЭПИЗОДЪ
У турки
I
Переѣздъ. — Пять различныхъ положеній фески. — Вечеръ. — Спасите!
Я бы желалъ быть живописцемъ, любезный читатель, — желалъ бы быть великимъ живописцемъ, — чтобъ изобразить на картинѣ различныя положенія, которыя принимала красная феска Тартарена въ теченіе трехъ дней его переѣзда изъ Франціи въ Алжиръ. Я показалъ бы вамъ ее, при отходѣ пакетбота Зуавъ, на палубѣ, во всемъ ея величіи, осѣняющею геройскую голову тарасконца. Потомъ изобразилъ бы ее при выходѣ въ море, хогда начало «покачивать», — я показалъ бы ее трепещущею, изумленною и какъ бы уже предчувствующею нѣчто недоброе. Затѣмъ, по мѣрѣ удаленія отъ берега, я передалъ бы вамъ, какъ, въ попыткахъ противустоять разыгравшимся волнамъ, красная феска тревожно топырилась на головѣ смѣлаго путника, какъ ея синяя кисть отчаянно билась подъ напоромъ крѣпчавшаго вѣтра. Положеніе четвертое: шесть часовъ вечера, въ виду Корсиканскаго берега, несчастная феска склоняется надъ сѣткой у борта и безпомощно заглядываетъ въ пучины морскія. Наконецъ, пятое и послѣднее положеніе: нѣчто измятое, безформенное и жалкое лежитъ комомъ въ маленькой каютѣ, похожей на ящикъ коммода, — все та же гордая красная феска, но уже надвинутая на уши и ничѣмъ не отличающаяся отъ самаго обыкновеннаго ночнаго колпака, прикрывающаго блѣдное лицо, искаженное страданіями.
Ахъ, если бы тарасконцы могли видѣть, въ какомъ несчастномъ положеніи лежалъ ихъ герой въ этомъ комнодномъ ящикѣ, если бы они слышали его жалобные, прерывающіеся стоны, — какъ бы раскаялись они въ томъ, что заставили храбраго Тартарена ѣхать за море. Правдивость историка вынуждаетъ меня сказать, что бѣдный турка былъ необыкновенно жалокъ. Застигнутый врасплохъ злодѣйкою морскою болѣзнью, несчастный не догадался даже снять свой алжирскій поясъ и освободиться отъ своего арсенала. Огромная рукоятка охотничьяго ножа немилосердно давила ему грудь, револьверъ увѣчилъ бокъ; а тутъ еще, какъ бы совсѣмъ уже доконать его, не перестаетъ бушевать и ругаться Тартаренъ-Санхо.
— По дѣломъ тебѣ, сумасшедшій!… Говорилъ я тебѣ, предупреждалъ, — такъ нѣтъ, хочу, ишь, видѣть Африку!.. Вотъ тебѣ Африка!… Что, хороша твоя Африка?
Къ довершенію всѣхъ непріятностей, изъ общей каюты доносились до несчастнаго веселые голоса другихъ пассажировъ, ихъ смѣхъ, пѣніе, звонъ посуды. На Зуавѣ собралось, точно на зло, многочисленное и очень веселое общество; тутъ былд офицеры алжирскихъ полковъ, дамы марсельскаго Аль-касара, пѣвицы и актеры, богатый мусульманинъ, возвращающійся изъ Мекки, какой-то албанскій князь, не перестававшій кутить и играть въ карты. Никто изъ нихъ не страдалъ морскою болѣзнью; всѣ только и знали, что попивали шампанское съ тодстымъ весельчакомъ капитаномъ, у котораго одна жена была въ Марсели, а другая въ Алжирѣ. Тартаренъ посылалъ ихъ во всѣмъ чертямъ. Ихъ беззаботная веселость усугубляла его страданія.
Наконецъ, послѣ полудня третьяго дня на палубѣ послышалось необыкновенное движеніе, которое вывело нашего героя изъ его полузабытья. Прозвонилъ колоколъ, забѣгали матросы.
— Машина, отдай!… Машина, задній ходъ!… Машина, впередъ! — кричалъ хриплый голосъ капитана.
— Машина, стопъ! — Сильный толчокъ, и все смолкло. Пакетботъ тихо и мѣрно покачивался изъ стороны въ сторону. Эта странная тишина привела въ ужасъ Тартарена.
— Спасите!… Тонемъ!…- завопилъ онъ не своимъ голосомъ, — откуда вдругъ и силы взялись, — вскочилъ съ койки и бросился на палубу во всемъ своемъ вооруженіи.
II
Бей ихъ! Руби!
Тонуть никто не думалъ. Пакетботъ остановился, потоку что вошелъ въ гавань, въ прекрасный, глубоководный, но почти совершенно пустынный портъ. Маленькіе бѣлые домики бѣлаго Алжира, тѣснясь другъ къ другу, сбѣгаютъ съ холма къ морю подъ ярко-синимъ небомъ. Тартаренъ ненного оправился отъ своего страха, залюбовался на пейзажъ и заслушался албанскаго князя, стоявшаго рядомъ съ никъ и называвшаго разные кварталы города: Касбахъ, верхній городъ, улицу Бабъ-Ацуна. Очень милый человѣкъ этотъ албанскій князь, очень благовоспитанный, отлично знакомый съ Алжиромъ и, къ тому же, бойко говоритъ по-арабски. Тартаренъ порѣшилъ сойтись съ нимъ поближе. Вдругъ за сѣтку вдоль борта хватаются снаружи нѣсколько десятковъ черныхъ рукъ. Почти тотчасъ же высовывается шаршавая черная рожа, за ней другая, третья, и не успѣлъ Тартаренъ рта открыть, какъ палуба была захвачена сотней пиратовъ, черныхъ, желтыхъ, оливковыхъ… всѣхъ цвѣтовъ… почти голыхъ, губастыхъ, отвратительныхъ, ужасныхъ.
Тартаренъ зналъ ихъ, этихъ пиратовъ. Это они, то-есть тѣ самые они, которыхъ онъ такъ долго и такъ напрасно поджидалъ по ночамъ въ Тарасконѣ. Наконецъ-то они явились воочію. Въ первое мгновеніе онъ не могъ пошевелиться отъ изумленія. Но когда пираты бросились на багажъ, сорвали прикрывавшій его брезентъ и принялись за разграбленіе корабля, тогда герой воспрянулъ, выхватилъ свой охотничій ножъ и кинулся на разбойниковъ съ крикомъ: «Бей ихъ! Руби!»
— Ques асо? Что тутъ такое? Что съ вами? — спрашивалъ капитанъ Барбасу, выходя на палабу.
— А, капитанъ!… Скорѣй, вооружите вашихъ матросовъ…
— Это для чего же, позвольте увнать?
— Да развѣ же вы не видите?
— Ничего я не вижу…
— Какъ?… А пираты… разбойники…
Капитанъ Барбасу такъ и обалдѣлъ. Въ эту минуту здоровенный негръ бѣжалъ мимо, унося походную аптеку нашего героя.
— Стой, злодѣй!… Вотъ я тебя… — заревѣлъ Тартаренъ и бросился за нимъ съ ножомъ въ рукѣ.
Барбасу словилъ его, такъ сказать, на лету и схватилъ за поясъ.
— Да перестаньте вы, чортова кукла!… Это не разбойники… Пиратовъ даннымъ-давно нѣтъ. Это носильщики.
— Носильщики!…
— Конечно, носильщики, — багажъ вотъ на берегъ доставляютъ. Вложите вашъ тесакъ въ ножны, дайте сюда вашъ билетъ и идите за этимъ негромъ. Онъ честный малый, доставитъ васъ на берегъ и проводить въ гостиницу, если хотите.
