Леопольд Захер-Мазох - Дидро в Петербурге
Дашкова готова была откусить себе язык, чтобы не расхохотаться, но Дидро было совсем не до веселья, он закричал и спрятался за клетку, где затаился, дрожа всем телом.
Плачевное зрелище, которое он представлял собой в эту минуту, вызвало, наконец, смех царицы.
– На сей раз это сойдет тебе с рук, – воскликнула она, – злая обезьяна, но я тебя еще выдрессирую как следует. Запереть ее в клетку!
И началось. Тут же позвали Лажечникова.
– Господин профессор, – сказала императрица, – я хочу, чтобы моя обезьяна научилась кунштюкам, и притом в самое ближайшее время. Я избираю вас ее тренером. Надеюсь, вы оправдаете мое доверие.
Лажечников, улыбаясь, поклонился.
– Пусть ее тотчас же перенесут к вам, – продолжала Екатерина Вторая, – распорядитесь обо всем необходимом, Катенька.
На сей раз дело приняло нешуточный оборот, теперь жалость Дашковой все же пересилила ее шаловливость. Проходя с профессором по анфиладе комнат, она чуть слышно, но настоятельно, сказала ему:
– Христом-Богом прошу, Лажечников, не причиняйте обезьяне никакого зла.
– А почему не причинять, если позволите? – спросил Лажечников с коварной кротостью.
– Потому что… потому что… – начав было, запнулась принцесса.
– Хочу вам заметить, – проговорил Лажечников, – что эта комедия может ввести в заблуждение дилетанта, но не глаз ученого, – ему, конечно, следовало бы сказать «чучельника», – эта говорящая обезьяна с Мадагаскара – абсолютный обман.
– Воля ваша, только молчите.
– Это человек!
– Не так громко, – взмолилась княгиня.
– Уж я-то плеткой постараюсь выбить из него его обезьянью сущность! – торжественно заверил Лажечников.
– Да образумьтесь вы, наконец, – возразила Дашкова в крайнем испуге, – это ведь как-никак Дидро!
– Дидро?! – Лажечников на мгновение замер от неожиданности, но его изумление быстро уступило место неописуемому триумфу, он весь сделался пунцовым от радости.
– Сам Дидро, – проговорил он с тонкой улыбочкой, – я очень рад, что вы мне об этом сказали, принцесса, и я даю вам честное слово, что обойдусь с ним так, как он того заслуживает.
Говорящая обезьяна по распоряжению княгини Дашковой была вместе с клеткой помещена в закрытые носилки и перенесена к Лажечникову, а Дидро даже не догадывался, что, собственно говоря, произошло с ним. Княгиня уклонилась от общения с обезьяной, а у профессора хватило ума скрыть от Дидро опасность, в которой тот оказался. Лажечников уселся в свою карету и поехал вперед. Жилище его располагалось в зоологическом музее, где он был исключительным повелителем и властелином, этаким совершенным пашой. У него было полдюжины кабинетных слуг, и они были приучены подчиняться каждому его взгляду, каждому жесту.
С того момента, как лакеи доставили клетку в музей и ворота за спиной их снова закрылись, Дидро оказался полностью отданным на милость и гнев своего соперника.
Лажечников поджидал жертву в музее. Комната, в которой установили накрытую ковром клетку, была по его приказу заранее ослепительно освещена. Он отослал слуг и собственноручно сорвал с клетки ковер. Дидро от испуга вскрикнул.
– Эй, обезьяна! – обратился к нему Лажечников, тыкая тростью сквозь прутья решетки. – Слушай внимательно все, что я скажу тебе. Императрица передала мне тебя для дрессировки, и, поскольку я должен как можно скорее обучить тебя сложнейшим кунштюкам, то без кнута, как ты понимаешь, не обойтись. Так что наберись мужества. Завтра утром первое занятие.
Обезьяна начала буйствовать, вопить и трясти решетку.
– Угомонись! – приказал Лажечников. – Не раздражай меня попусту, здесь я неограниченный властелин, и никто не спасет тебя от моего гнева.
Обезьяна забилась в угол и дрожала от страха и бешенства.
После этого Лажечников покинул помещение музея. Согласно его предписанию свечи были погашены, обезьяне же до следующего утра пришлось соблюдать голодную диету. Выспаться ей тоже не удалось, ибо положение ее в тесной клетке было довольно неудобным. Волнение ее скорее возросло, нежели улеглось, а если ей и удавалось ненадолго сомкнуть глаза, то ее мучили кошмарные сны.
На следующее утро Лажечников встал как всегда довольно поздно, долго совершал туалет и, наконец, велел привести к нему Дидро, который с самого рассвета с минуты на минуту ожидал своего истязателя и был уже скорее мертв, чем жив.
Пока клетку вносили в комнату, открывали дверцу и слуги палками выгоняли обезьяну наружу, Лажечников в роскошной домашней шубе уютно возлежал на турецком диване и с жестоким удовольствием наблюдал за Дидро. Красивое свежее лицо Лажечникова под кокетливым напудренным париком цвело, словно молодая роза, в то время как его оппонент, «будущий царь», под обезьяньей маской был бледен как полотно.
– Как тебя зовут? – спросил мучитель.
Дидро молчал.
– Подайте мне плетку, – произнес Лажечников, сопровождая свои слова едва заметным кивком головы.
Один из слуг угодливо протянул ему большую плетку на короткой рукоятке, при виде которой у бедной обезьяны оборвалось сердце.
– Жак, – крикнул он, – меня зовут Жак.
– Ага! Я вижу, ты вовсе не так глуп, как выглядишь, – отреагировал Лажечников. – Итак, мы начнем с прыжков через палку, Жак.
Профессор велел одному из слуг держать палку и затем тоном циркового укротителя крикнул:
– Але-е-гоп! Гоп!
Дидро покосился на плетку в руке Лажечникова, на палки слуг и со всем умением и сноровкой, на какие был способен, запрыгал через палку туда и обратно, и чем выше по приказу Лажечникова поднимали перед ним палку, тем выше он скакал.
– Браво! Браво! – воскликнул профессор. – Да ты, как я погляжу, смышленая. Теперь мы научим тебя подавать завтрак.
По знаку Лажечникова в комнату был внесен поднос с шоколадом для завтрака.
– Будь внимателен, Жак, – потребовал профессор, – переставь вон оттуда поближе маленький столик.
Обезьяна поспешила выполнить приказание.
– Очень хорошо. Теперь шоколад.
Это тоже получилось замечательно.
После этого Лажечников, с большим аппетитом, принялся за еду.
– Может, ты голоден, Жак? – коварно спросил он.
– О да! – ответила обезьяна.
– Очень голоден?
– Очень.
– Так и должно быть, – проговорил профессор.
После того как он закончил завтрак и обезьяна убрала сервиз и столик, Лажечников заявил:
– А теперь перейдем к более сложному. Ты умеешь стоять на голове?
– Нет.
– Не беда. Я, знаешь ли, тоже не умею, – сказал профессор, – но если кто-нибудь начал бы обучать меня чему-то с плеткой в руке, я, право слово, мигом захотел бы этому научиться, так же как и ты сейчас захочешь этого. Итак, – он замахнулся и щелкнул плетью.
В страхе Дидро дважды перекувыркнулся, но устоять на голове оказалось выше его обезьяньих способностей.
– Жак, ты невнимателен. Ты должен выполнять это на счет «раз, два, три», – крикнул Лажечников.
– Раз!
Дидро принял исходное положение.
– Два… Три!..
И обезьяна растянулась на брюхе.
– Ага! Да ты осмелился не подчиниться, ну погоди же! – закричал Лажечников, с подлинным наслаждением давно уже дожидавшийся этого момента. – Я научу тебя, – и он замахнулся плетью. Дидро подпрыгнул в воздух и попытался перехватить плетку, а когда из этого ничего не вышло, спастись от своего истязателя. Но Лажечников принялся гонять его из одного угла в другой до тех пор, пока тот, задыхаясь, не прокричал:
– Да прекратите вы, я же Дидро!
Этот неожиданный оборот дела заставил Лажечникова опустить плеть.
– Я Дидро! – еще раз торжественно заверил философ.
– Это может сказать каждая обезьяна, – возразил его мучитель.
– Черт бы вас побрал! – закричала обезьяна. – Я ведь и вправду Дидро, это же все только шутка.
– Если ты действительно Дидро, – с торжествующей серьезностью возразил Лажечников, – тогда приговором высших сил было превратить тебя в обезьяну и столь безжалостно отдать тебя в мои руки, чтобы остудить твои спесь и чванство, и чтобы, ты признал во мне своего господина и наставника. Ты признаешь это?
– Я же говорю вам, дорогой господин Лажечников, – ответила обезьяна, – что я вовсе не обезьяна, а настоящий Дидро, зашитый в обезьянью шкуру.
– Я спрашиваю еще раз: ты признаешь во мне своего господина и наставника? – воскликнул Лажечников.
– Я? В тебе своего наставника? Ах ты, жалкий чучельник! – закричал Дидро, прыгнул на ненавистного противника, схватил его за горло.
В ярости он задушил бы того, если бы не подскочили слуги. Делом нескольких мгновений для людей Лажечникова было одолеть несчастного и, по приказу хозяина, приковать цепью к массивной клетке.
– Так, мой дорогой Дидро, – проговорил Лажечников, сопровождая свои слова издевательским кивком головы, – стало быть, я – жалкий чучельник? Ну, подожди же у меня!
Он засучил просторные рукава великолепной домашней шубы и принялся хлестать прикованного соперника. Красивое лицо его сияло при этом от удовольствия, тогда как Дидро сначала неистовствовал, потом вопил и, наконец, взмолился о пощаде.
