Жорж Санд - Замок Пиктордю

Маркиз был тронут милым поступком Дианы и, возвращая ребенку мозаики, сказал:

— Прошу вас сохранить их на память о нас. Я сожалею, моя милая, что эти стеклянные осколки и мраморные куски не имеют никакой цены. Я бы хотел предложить вам что-нибудь получше. — Диана отказывалась от игрушек, которые ей были так мило предложены.

Вынимая поспешно все, что находилось у нее в кармане, она вынула также свою маленькую бирюзовую брошку; взяв ее в руки, она пристально посмотрела сначала на своего отца, потом показала ему глазами на маленькую Бланш, которая, по-видимому, горела желанием взять брошку. Флошарде понял намерение своей дочери и, отдавая брошку маленькой Пиктордю, сказал:

— Диана просит вас принять взамен ваших хорошеньких камешков вот эти граненые для того, чтобы вы имели что-нибудь друг от друга на память.

Бланш покраснела до самых ушей. Она была слишком горда, чтобы принять так просто, но желание иметь эту хорошенькую бирюзовую вещицу заставляло биться ее сердце.

— Вы сделаете большую неприятность моей дочери, если откажетесь взять ее, — сказал Флошарде.

Бланш как-то судорожно схватила брошку и, почти-что вырвав ее из рук художника, выбежала, даже не поблагодарив его, до того она боялась, что отец заставит ее отказаться, что он, вероятно бы, и сделал, если бы был уверен, что его послушают; но, зная характер своей дочери, он не хотел, чтобы его гости сделались свидетелями неприятной сцены. Он просил Флошарде извинить грубые манеры этой маленькой дикарки и сам поблагодарил его вместо нее.

По окончании обеда Флошарде, который хотел ехать остальную часть дня, простился с маркизом, приглашая его, если ему случится когда-нибудь быть на юге, не лишить его своего посещения. Маркиз поблагодарил его за те приятные минуты, которые он доставил ему своим присутствием, после чего они пожали друг другу руки. Бланш по приказанию своего отца очень неохотно и холодно поцеловала Диану. Она уже успела надеть на шею бирюзовую брошку и придерживала ее рукой, — как бы боясь, чтобы ее не взяли назад. Диана нашла Бланш очень глупой, и она ей это прощала ради доброго маркиза, который распорядился наполнить находящиеся в карете корзины самыми лучшими пирожками и фруктами, какие только у него были.

IV. Маленький Бахус

Остальная часть путешествия прошла без приключений. Когда Флошарде передавал свою дочь мачехе ее, у Дианы не было больше лихорадки, и цвет лица ее был почти так же хорош, как прежде. Флошарде сказал своей жене:

— Я привез вам ее, потому что она была больна. Мне кажется, что она теперь совершенно поправилась, хотя нужно следить, чтобы лихорадка снова не вернулась.

Диана была так рада, что она наконец среди своих родных, что несколько дней была в каком-то опьянении от радости. Г-жа Флошарде сначала была очень довольна присутствием падчерицы и занималась ею; г-же Флошарде казалось даже, что она очень любит Диану. Она сделала ей тысячу маленьких подарков и забавлялась ею, как красивой куклой. Диана, в свою очередь, позволяла ей завивать себя, наряжать и не высказывала ни малейшего нетерпения во время, которое было посвящено туалету; но не отдавая себе в том отчета, она сильно скучала оттого, что ей приходится тратить столько времени на свою особу; она сдерживала зевоту и бледнела, когда ей нужно было стоять перед зеркалом и примерять разные тряпки. Сама она не могла принарядиться по вкусу своей мачехи и, когда она одевалась просто, по-своему, та кричала на нее и бранила ее, как будто она сделала какой-нибудь большой проступок. Ей хотелось чем-нибудь заняться, чему-нибудь выучиться, она задавала много вопросов, но г-жа Флошарде находила их или глупыми, или совсем неуместными и считала даже бесполезным удовлетворять любопытство насчет серьезных вещей, которые, но ее мнению, Диане совсем не нужно было знать. Диана скрывала от своей мачехи, что у нее было такое сильное желание учиться рисовать. Г-жа Лора Флошарде не могла дождаться того времени, когда муж ее составит себе состояние и в доме не будут более говорить о живописи, и она будет иметь средства сделаться важной дамой.

Диана начала серьезно скучать и жалеть о монастыре, который она совсем не любила; но там у нее были, по крайней мере, определенные часы занятий.

Она снова побледнела, сделалась вялой, лихорадка стала снова появляться через день, перед закатом солнца, и продолжалась до утра.

Тогда г-жа Лора очень обеспокоилась и стала по совету разных приезжающих модных барынь мучить Диану приемами всевозможных лекарств. Каждый день появлялись новые средства для лечения лихорадки, но так как ни одно из них не употреблялось серьезно и постоянно, то ничто и не помогало. Девочка с кротостью подчинялась всему, в то же время старалась всеми силами убедить своих родных, что она совершенно здорова.

Г-н Флошарде, хотя менее волновался, но огорчался гораздо более, чем его жена. Обязанный проводить целый день за работой, по вечерам он сидел у кровати своей дочери и, слушая ее бред, боялся, чтобы она не сошла с ума.

К счастью, у Флошарде был друг, хороший старый доктор, который мог лучше понять происходящее. Он хорошо знал г-жу Флошарде и заметил ее обращение с ребенком. Однажды он сказал Флошарде:

— Нужно оставить этого ребенка в покое, выбросить все пузырьки и пилюли и давать ей только то, что прикажу я; кроме того, ей не нужно ни в чем противоречить — все привычки ее весьма разумны. Разве вы не замечаете, что праздность, на которую ее обрекают, думая, что занятия ей вредны, делают ее еще более больной. Она скучает, дайте же ей самой найти себе занятие и, когда она на чем-нибудь остановится, то не мешайте ей заниматься, а только помогайте ей. Главное, не делайте из нее куклы для примеривания платьев, это не доставляет ей никакого удовольствия, а только утомляет ее. Пусть ее стан и волосы останутся совершенно свободными и, если г-же Флошарде неприятно видеть ее такою, то постарайтесь, чтобы она забыла о ней и занялась бы чем-нибудь другим.

Г-н Флошарде понял в чем дело и, зная как трудно убедить г-жу Лору, начал советовать ей рассеяться. Он уверял ее, что ребенок вовсе не болен серьезно, а потому и предложил ей снова возвратиться к своей обычной жизни визитов, прогулок, городских обедов, балов и вечеров.

Ему не стоило большого труда получить на это ее согласие. Диана сделалась свободной, и ее кормилица, назначенная ходить за ней и сопровождать ее всюду, не противоречила ей ни в чем, как это она делала и всегда.

Тогда Диана спросила снова и получила позволение быть в мастерской отца в то время, когда он работал; сидя там, в своем уголке, она смотрела то на полотно, то на модель, не не пробовала уже более рисовать каракули, вероятно, чтоб:, не дать повода смеяться над собой. Она поняла теперь, что живопись есть искусство и прежде, чем его узнать, нужно изучить его.

Ее желание учиться было так сильно, что оно сделалось ее постоянной мыслью, но она более не говорила о нем; она боялась, что отец скажет ей, как и в прошлый раз, что она неспособна на это, и что ее мачеха также, со своей стороны воспротивится желанию ее.

Г-н Флошарде, однако, не противоречил ей, а г-н Ферон, старый доктор, советуя подмечать ее стремления, ждал, чтобы она снова выказала свою склонность делать портреты, и заранее приготовил для нее запас карандашей и бумаги Диана не пользовалась ими, она только смотрела на произведения и картоны своего отца и мечтала. Она часто думала о замке Пиктордю и, так как при ней иногда говорили о той развалине, где г-н Флошарде поневоле провел ночь, то она не смела более и думать о всем том, что фея под покрывалом показывала ей. Она сожалела, что видела ее так смутно, вероятно, вследствие своего лихорадочного состояния, и желала, если это был сон, то чтобы он снова повторился. Но нельзя грезить о том, о чем пожелаешь грезить, и муза бань Дианы не приходила звать ее.

Однажды, просматривая свои игрушки и приводя их в порядок, она нашла между ними маленькие камешки и остатки мозаики, которые она подняла в цветнике Пиктордю.

Между ними был какой-то камешек, облепленный со всех сторон песком; он был величиною с орех, она подняла его для того, чтобы сделать шарик. Но когда она в первый раз попробовала его пустить в дело и бросила оземь, она увидела, что песок отскочил от него и что он сделался настоящим мраморным шариком. Шарик этот не был совершенно круглым: он был скорее овальным, и на нем видны были впадины и выпуклости. Диана осмотрела его со всех сторон и увидела, что это была маленькая головка от статуэтки, изображавшей ребенка; головка эта показалась ей такой хорошенькой, что она не могла от нее оторвать глаз; она поворачивала ее в разные стороны, ставила то на свет, то в полусвет, думая отыскать в ней еще какую-нибудь новую красоту.

В эту минуту доктор тихо вошел в ее комнату и, увидя ее поглощенной созерцанием этой головки, спросил самым дружеским голосом: