Франсуаза Саган - Поводок
– Два миллиона так просто конторе не дарят! – прокомментировал П. Ж. С.
– Два миллиона? – Я посмотрел на него. – Мне представлялось... неужели два? Новыми?
– Два миллиона долларов. Деньги я считаю только в долларах, – высокомерно уточнил П. Ж. С., одернув свой новенький жилет.
– Вы хотите сказать... По моим подсчетам, Ни-гроша мне должен приблизительно шестьсот... ну, шестьдесят миллионов старыми франками, насколько я понял...
– Сейчас он вам должен миллион долларов, или шестьсот миллионов в старых франках. И вы можете ожидать такие же поступления из Америки. Я вовсе не шучу, не шучу! – сказал П. Ж. С. – Я изучил ваши права у Вламинка, а он как импресарио чего-нибудь да стоит.
Я пялился на него, обалдев не столько от цифр (нулем больше – нулем меньше в этом случае, мне уже не так было важно), сколько от его предупредительности.
– Вы изучили мои права у Вламинка? Очень мило...
П. Ж. С. стал пунцовым. Ксавье смерил его ледяным взглядом, но вдруг расхохотался открытым, дружеским и заразительным смехом – правда, особенно он им никогда не злоупотреблял.
– Ну что ж, Венсан, – сказал он, – поговорим серьезно. Я пригласил тебя на завтрак не для того, чтобы мы жонглировали здесь похвалами критиков.
Я едва сдержался, чтобы не заметить, кто именно жонглирует панегириками в свой адрес. Правда, если у меня ничего не вышло, так сам виноват: надо было тоже хоть что-нибудь выучить наизусть.
– И не для того, чтобы поставить тебя в известность о твоих финансовых возможностях, тем более что... Дело вот в чем. Ты читал критику? Так вот, тот, кого называют Любичем или Штернбергом наших дней, не может найти продюсера для своего будущего фильма.
– Не может?
– Точнее, не может найти продюсера для съемок «Ос», – отчеканил П. Ж. С. Но Ксавье перебил его:
– Я уже давно собираюсь сделать фильм по пьесе Аристофана «Осы». Лоранс утверждает, что ты великий книгочей, но, думаю, и ты навряд ли читал эту комедию.
– Камень в мой огород...
– В огороды многих, – снисходительно заметил Ксавье.
– Сегодня в Париже, должно быть, нет никаких огородов, – заключил бедный П. Ж. С. – Никто их не читал, твоих «Ос», ты понимаешь?
– Это восхитительная пьеса о правосудии и о деньгах, – заявил Ксавье, никого не слушая. – Но мне хочется сделать черно-белую картину, в одной декорации, с неизвестными актерами. И вот для этого-то и нет средств.
– Ты удивлен? – сказал я в приступе здравого смысла. – Ровным счетом ничего удивительного. – И быстро продолжил:
– Ты же знаешь этих продюсеров. Подумай: без звезд, почти без декорации, в черно-белом! Диалоги хоть будут?
Они переглянулись одинаково полунедоверчиво-полупрезрительно.
– Еще один блаженный! – простонал П. Ж. С. – Мыслимое ли дело, «Осы», да еще в немом варианте?
– Вы хотите сказать, без всякого ж-ж-ж-у-ж-ж-ж-ания? – необыкновенно остроумно спросил я, но сам был того же мнения.
Вдруг, посерьезнев, Ксавье перегнулся через стол:
– И речи быть не может, чтобы я не снял «Ос»! Для меня это вопрос жизни и смерти. Пусть из тщеславия или самоуважения, но «Ос» я сниму, особенно теперь, после моего успеха!
– Но почему, почему... – повысил голос П. Ж. С., но замолчал, так и не закончив своей мыслишки. – Почему после успеха ты непременно хочешь с треском провалиться?
Его остановил Ксавье:
– Я это вижу, понимаешь! Ладно! Как ты подозреваешь, у П. Ж. С. нет средств. За ним всего четверть сбора, да и то напополам со мной. На осьмушку от «Ливней» ничего в производство не запустишь. Вот я и подумал о тебе: объединимся! Мои идеи, опыт П. Ж. С. – и сделаем «Ос» спокойно, без всех этих людишек! Доходы поделим честно на троих; ну а если провалимся, на троих поделим критику, ненависть, злобу. И если я говорю «ненависть», так уж ненависть, потому что сюжет настолько терпкий и актуальный...
Я смотрел на них с удовольствием: впервые в жизни у меня просили денег. Раньше их за мной никогда не водилось, и все это мне казалось какой-то нелепой выдумкой.
– Конечно, проект рискованный, сумасшедший, но игра стоит свеч, – подытоживал Ксавье. – Вчера я говорил с Лоранс, и она того же мнения!
– Как раз я хотел бы возместить немного Лоранс то, что я ей должен. Я хотел...
– Ты этого не сможешь никогда! НИ-КО-ГДА! – отчеканил Ксавье, не стерев с лица смиренной улыбки. – Ты перед Лоранс в неоплатном долгу, и сам это отлично понимаешь.
– Потом, я думаю, на фильм миллиона долларов может вполне хватить, – поубавил патетики П. Ж. С. – Останется еще примерно столько же, чтобы побаловать Лоранс. Ну или кого захотите, – разрешил он мне в игриво-добродушном тоне.
И опять Ксавье на него так зыркнул, что тот лишь опустил глаза.
– Думаю, Венсан не способен на... – Ксавье запнулся, опасаясь, как бы не вырвалось что-нибудь пошлое и неприличное. – Нет, Венсан, давай поговорим серьезно! Ты же знаешь, что Лоранс не хочет этих денег? Она сама мне об этом говорила.
– Но я не понимаю, почему... – начал я. И вдруг страшно разозлился. Но Ксавье меня перебил:
– Лоранс так деликатна!
– Да, ваша супруга – воплощение деликатности!.. – распелся П. Ж. С., подняв глаза горе и покачивая головой, ну просто эксперт по оценке деликатности!
С самого начала разговора я чувствовал себя какой-то дряблой, аморфной, перебродившей массой, но вдруг расправил плечи, сунул руки в карманы, и голос зазвучал твердо:
– Подведем итоги. Во-первых, насколько понимаю, я получу два или три миллиона долларов. Во-вторых, Лоранс слишком деликатна, чтобы воспользоваться этой суммой, она не хочет этих денег. В-третьих, она не против, если я буду финансировать ваш фильм по «Осам» Аристофана. Все так?
Два бодрячка переглянулись с долей подозрительности, радость еще не покинула их лиц, но уже начала рассеиваться но мере того, как они стали понимать очевидное, поэтому ответили разом, хоть и затухающими голосами, зато дуэтом:
– Да, все примерно так!
– Только вот я на это не согласен! Моя деликатность не пострадает от этих денег. Я сам их быстро растрачу, и ваших «Ос» мне для этого не потребуется. Знаете, что мне отвратительно в вашем проекте? Да то, что никто из вас не собирается вложить свою прибыль от «Ливней» в новую постановку. А собственно, почему? Осы осами, а я и сам с усами! Всего хорошего, господа!
И я вышел, но до меня успел долететь одновременно и потрясенный и торжествующий шепоток П. Ж. С., которым он выговаривал Ксавье Бонна: «Что, видел? Я же говорил! Дураков нет! Это было бы уж слишком прекрасно! Да это можно было предвидеть... я ведь говорил тебе...» – ну и так далее. Оказавшись на улице, я наконец-то дал волю давившему меня смеху. Встречные прохожие мне тоже улыбались. Что бы там ни говорили, я уверен, парижане никогда не упустят случая развлечься.
Я по крайней мере чувствовал себя в ударе. Прежде всего, благодаря кругленькой сумме, о которой меня оповестил П. Ж. С., и сведения эти были скорее всего верные: на П. Ж. С. ни в чем нельзя было положиться, кроме цифр; а об этих-то деньгах он разнюхал с особым тщанием, поскольку надеялся их у меня изъять; он должен был все подсчитать с точностью до нолика, до единого су. Два или три миллиона долларов! Голова идет кругом! Надо это отпраздновать. А раз Лоранс так деликатна, я спокойно подожду той минуты, когда мои деньги будут ее достойны, и, насколько я ее знаю, ждать годами не придется.
Я поспешил в магазин готового платья. Семь лет Лоранс меня наряжала то под музыканта эпохи романтизма, то под дипломата тридцатых годов; а мне ужасно хотелось вельветовый костюм, слегка мешковатый и чуть небрежный, – такой я тотчас и нашел; и потом в нем я неплохо выглядел («Прямо под цвет ваших волос и глаз, месье!» – восторгался продавец, кажется, без всякой задней мысли). Я купил американскую сорочку с воротником на пуговицах, трикотажный льняной галстук. Расплатился чеком. Счет мне открыла Лоранс в своем банке. В начале месяца она переводила в банк сумму, предназначенную на мои карманные расходы: ей казалось, это тактичнее, чем давать мне наличными. Я сам мог расплачиваться по счетам в ресторанах, гостиницах, ночных кафе – повсюду, где моя гордость (на самом же деле гордость Лоранс) могла быть задета. (Должен признаться, что на следующий день она мне возмещала непредвиденные расходы.) Правда, приближался конец месяца, и на моем счете ничего не было, но Кориолан, раздувшись от гордости, сообщил, что на днях он вырвал у Ни-гроша чек на солидную сумму и мы вместе отнесем его в банк. Я уже представил себе выражение лица директора банка, славного, в сущности, малого, который тряс мне руку, будто я совершил самый что ни на есть доблестный поступок, когда мои карманные денежки выросли вдвое (при известных обстоятельствах). Он привык, что в течение семи лет я неизменно трачу крохотную сумму, три четверти которой покрывают гастрономические пиршества, после чего сумма эта быстренько восстанавливается; от миллионов на моем счету голова у него пойдет кругом, но, может быть, он во мне и разочаруется: у него не так уж много столь скромных клиентов со вкусами гурмана. В последний момент я по вдохновению купил себе плащ и, взяв под мышку пакет с моей бывшей униформой (я уже никак не мог припомнить цвет материи: серо-коричневый в елочку или шотландка?), широко зашагал в сторону бульвара Распай; все женщины, казалось, глядят мне вслед, и я задрал подбородок, снял галстук, пошел быстрым шагом. Как это ни глупо, но я чувствовал себя хозяином города, пускай и не хозяином самому себе. Когда идешь по бульвару Распай от бульвара
