Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 7. Статьи, очерки, юморески

Пан Якуб Тмей просит нас довести до сведения читателей, что утверждение папа Яна Вондрачека, будто он, пан Тмей, награждает подзатыльниками и избивает своих учеников, является мерзкой политической инсинуацией, а также, что ученик, который 17 декабря разбил банку с маринованными огурцами, в скором времени был уволен за кражу орехов. Вот как выглядят защитники Голоушека в свете истины!

В ту бурную пору Иозеф Голоушек смог убедиться, кто его подлинные друзья. Это люди, которые не старались избегать потерпевшего, а помогали ему участием и добрым советом.

— Послушайте, — обратился к нему один из таких людей. — Вы повели себя совершенно неправильно. Нужно было все эти нападки попросту игнорировать, понимаете?

— Знаете, — говорил другой, — я бы на вашем месте сразу подал на всех этих клеветников в суд. Вы все испортили тем, что стали с ними спорить. Это была большая ошибка.

— Дорогой мой, вам ни в чем не нужно было сознаваться, — считал необходимым заметить третий. — Всегда попадаешь в ловушку, если начнешь подсказывать им, что ты делал. Нужно было потребовать: «Докажите!» — и больше ни словечка, понимаете? Вот как это делается! Не давать им в руки никакого материала!

— Я и говорю, надо было просто смазать им по морде, — заявил четвертый. — Две-три пощечины — и дело с концом. А то, что вы там писали, — это сплошная сладкая водичка. Потому-то вы и прошляпили все.

— Нужно было отвечать им абсолютно корректно, — задним числом советовал пятый. — Тогда бы все порядочные люди были на вашей стороне. А так…

Короче говоря, пан Голоушек понял, что, как бы он ни защищался, он делал бы это из рук вон плохо и что любой другой на его месте поступил бы иначе. Это привело его в полное уныние.

Назавтра самая крупная газета самой крупной чешской партии[15] поместила такую поистине возвышающую душу проповедь:

В ЗАЩИТУ ЖУРНАЛИСТСКОЙ ЧЕСТИ

В последние дни наша общественность была взволнована аферой, которой мы до сих пор не уделяли внимания, будучи убеждены в том, что перед нашей прессой стоит множество проблем, более значительных, чем подобные минутные сенсации. Мы не можем, однако, не высказать своего мнения по поводу формы и духа печатной полемики, ведущейся вокруг этой скандальной аферы. Допускаем, что и газеты, пытавшиеся установить факты, связанные с историей Иозефа Голоушека, порой могли впасть в определенные преувеличения, что вполне простительно и объясняется лишь всегдашней поспешностью журналистской работы, а также отсутствием в нужный момент необходимой информации, хотя мы ни в коей мере не собираемся утверждать, будто бы в этом направлении не было проявлено достаточно доброй воли. Впрочем, существует множество способов для исправления мелких неточностей, которые легко могут вкрасться и в изложение хорошо известных фактов. Однако в данном случае особа, которая сочла себя оскорбленной, вместо того чтобы защитить свою честь перед судом, обрушилась на причастные к этому конфликту газеты в форме, выходящей за принятые рамки и — скажем без обиняков — грубой, ставя им в упрек ложь и анонимность. Тут мы хотели бы заметить, что несправедливо обвинять во лжи сверх головы загруженного журналиста, когда речь может идти самое большее об ошибке, на которую следовало бы деликатно обратить его внимание. Знай читатель, с какими трудностями приходится сталкиваться журналисту в его служении истине, он с величайшим уважением смотрел бы на его самоотверженную деятельность, но оставляющую ему даже минутной передышки, и понял бы, что пенсионное обеспечение престарелых журналистов — вопрос в высшей степени наболевший. Мы уверены, что наши политические круги именно в связи с этим прискорбным эпизодом не преминут вознаградить достойный всяческого уважения труд наших журналистов срочным изданием закона об обеспечении их старости.

Столь же несправедливо упрекать нашего журналиста и в анонимности. Анонимность не только доказательство его скромности, но и признак того, что он, — отодвигая собственную личность на второй план, — служит своей газете, своей партии, своим читателям, служит истине, родине и человечеству. Пусть тщеславные люди носятся со своим именем, девиз журналиста: все для газеты, ничего для себя! Поэтому порядочное общество с возмущением отвергает любые нападки на анонимность, понимая, что этим затрагивается честь всех журналистов.

«Хоругвь»:

УГОЛОК САТИРЫ

Наш Голоушек — ай-ай-ай —

Всех бранит, как попугай,

«Страж»:

…изобличенный аферист и клеветник Иозеф Голоушек, не брезгующий жаргоном уголовников…

«Глашатай»:

…бросается в глаза, что одновременно с раскрытием позорной аферы Голоушека, неоднократно замешанного в различных денежных махинациях, в обращении появилось подозрительно много фальшивых денежных знаков достоинством в двадцать крон…

«Хоругвь» днем позже:

…и наконец, как ядовитая змея, уполз в свою нору, прекрасно сознавая, что во мнении порядочного общества, по горло сытого отвратительными аферами, его дело проиграно окончательно.

СЕНСАЦИОННАЯ АФЕРА В ХУДОЖЕСТВЕННО-ПРОМЫШЛЕННОМ БАНКЕ

Многотысячная недостача! Тайный фонд депутата М. Перед самой сдачей этого номера в набор и т. д.

«Страж»:

Личности вроде Голоушека нарушают спокойное течение нашей общественной жизни скандальными и пошлыми аферами.

«Глашатай»:

…как и скандальная афера Голоушека, немало подорвавшая нашу национальную репутацию. К чему в таком случае известное министерство отпускает столько миллионов на заграничную пропаганду? Или, быть может, эти деньги идут на иные цели?

Коррупция в комитете по международной торговле

Как нам стало известно, у заведующего одним из секторов вышеназванного комитета поразительно красивая секретарша. У этой малютки, в свою очередь, имеется двоюродный брат, который совсем недавно был принят тем же официальным лицом на должность временно исполняющего обязанности подсобного рабочего, в то время как более квалифицированные претенденты были отвергнуты… и т. д.

Через день в «Хоругви» не было уже ни единой строки, касавшейся пана Голоушека. Ни строки и в «Страже». Ни строки в «Глашатае». Ибо тем временем разыгрался скандал с поставками пряжек для солдатских ремней.

Читая газеты, пан Голоушек не верил собственным глазам. Когда он убедился, что действительно ни словом не упомянут, ему стало как-то грустно, вроде бы чего-то не хватало.

Он чувствовал себя покинутым и вечером лег спать, даже не зажигая лампы.

В тот вечер на тротуаре под его окном стояли два гражданина и разговаривали о гриппе.

— Гляньте-ка, у этого Голоушека даже свет не горит, — сказал один. — Возможно, у него тоже грипп.

— Дьявол его ведает, — отвечал другой, — что он там делает в темноте. Наверняка опять что-нибудь… этакое.

— Знаете, — продолжал первый, — я бы на его месте, ей-богу, повесился. Чем такой позор — лучше петля на шею. Я бы так и сделал.

— Вы правы, — согласился второй. — Впрочем, если бы он и повесился — невелика потеря.

Через минуту в редакции «Хоругви» зазвонил телефон и кто-то сообщил:

— Послушайте, только что я слышал, будто Голоушек повесился.

— Какой Голоушек?

— Ну, тот самый, что был замешан в афере, — ответил голос в трубке.

— Ага, — сказал ночной редактор. — Что ж, вот и хорошо.

Наутро в «Хоругви» появилась следующая заметка:

Сам себя осудил. Иозеф Голоушек, тот самый, что печально прославился скандальной аферой, вчера был найден у себя в квартире повесившимся. На столе он оставил письмо, в котором говорится, что на этот отчаянный поступок его толкнули угрызения совести. Покойный просит прощения за грубые нападки на нашу прессу, в интересах истины тактично обратившую внимание на известные непристойности, которыми он запятнал свое некогда доброе имя. А ведь в былое время он был активным общественным деятелем и пользовался всеобщим уважением, пока не вступил в ряды наших заклятых противников. Вот печальный итог политической кампании, предпринятой нашими врагами! Труп Голоушека препровожден в морг для вскрытия.

«Страж» написал:

Конец безбожника. Вчера у себя на квартире повесился в припадке безумия Иозеф Голоушек, известный нашим читателям по одной скандальной афере. Как он жил, так и умер. Это новая жертва современного вольномыслия, которое потрясает все нравственные устои и находит свое логическое завершение в петле самоубийцы.

«Глашатай» сообщил:

Так это кончается. Пресловутый Иозеф Голоушек повесился вчера в собственном доме… голый, со вскрытыми венами и наполовину заживо сожженный на костре, который он сам развел под собой, выпив предварительно яду. Так он хотел спастись от Правосудия.