Грация Деледда - Элиас Портолу
Любовь — на веселье,
Любовь — на веселье;
и лишь на веселье она нам дана.
Сегодня с тобой, а завтра с другой.
«Он явно не в себе!» — подумал, смеясь, Элиас, но на душе у него было радостно; слова преподобного Поркедду трогали его за живое, доносили до него дыхание жизни, пробуждали в нем желание петь, наслаждаться, развлекаться.
Чуть ли не каждый день Элиас, его преподобие Поркедду, вместе с приором и еще кое с кем из друзей забредали далеко, в гущу высоких зарослей. Вокруг царил покой, и стояла такая тишина, что звенело в ушах; передними живописно вздымались к чистому небу ясным бирюзовым контуром горы Лула. Вдалеке среди зелени вереска кони взапуски проворно скакали кругами. Совсем как на картине. Друзья, с удовольствием растянувшись на траве, рассказывали друг другу о своем более или менее бурном прошлом, вспоминали церковные предания, любовные похождения, легендарные деяния древних сардов. Нередко бывало, что посреди разговора преподобный Поркедду вдруг возьмет да и издаст какой-нибудь гортанный звук, а то и присвистнет. По временам господин капеллан даже вскакивал неожиданно на ноги, принимаясь выделывать разные коленца, или пел, сопровождая свои вольные песенки забавными гримасами.
Дня за два до праздника они вот так расположились в тени стоявших рядом огромных мастичных деревьев, и Элиас досказывал им историю о том, как его сокамерник избил тюремщика за то, что тот побрезговал «промочить горло» с одним из заключенных, как вдруг послышался прерывистый резкий свист, прилетевший, как стрела, со стороны церкви. Элиас вскочил на ноги и воскликнул:
— Так свистит мой брат Пьетро.
— Ну и что из этого? — отозвался преподобный Поркедду. — Если это твой брат, то успеете еще друг другом налюбоваться. Ты из-за него так переполошился?
— С ним скорее всего приехал и мой отец, а может быть, и невеста Пьетро тоже. Пошли же, пошли!… — затормошил других Элиас: он был не на шутку взволнован.
— Если так, то пошли! — откликнулся приор. — Нужно их уважить. Берте Портолу — добрый родственник Святого Франциска. Да и Мария Магдалина Скада — красавица.
— Так она красотка? — оживился преподобный Поркедду. — Тогда чего же мы медлим?
Элиас бросил на него гневный взгляд, но его преподобие не стушевался, а рассмеялся и замурлыкал свою любимую песенку:
Любовь — на веселье,
Любовь — на веселье;
и лишь на веселье она нам дана…
Они направились к церкви но тропинке, едва заметной среди зарослей и кустарников, в благоуханной зелени травы. Свист повторялся снова и снова, все ближе и настойчивее. Элиас не обманулся. Перед колодцем стояли Пьетро и дядюшка Портолу, а между ними — светлая фигура Марии Магдалины. У Элиаса сжалось сердце. Преподобный Поркедду щелкнул языком и ничего не сказал, ибо никак не мог подобрать достойных слов, чтобы выразить свое восхищение. А сам-то утверждал, что его ничем не удивишь!
Магдалина не была ни чересчур высокой, ни по-настоящему красивой. Вместе с тем она была грациозной и необыкновенно привлекательной: очень гладкая смугло-розовая кожа, сверкающие из-под густых бровей глаза и чувственный рот. Ярко-красный корсаж, из-под которого виднелась ослепительно белая кофточка, и расцвеченный орхидеями и розами платок делали ее просто ослепительной. Рядом с грубыми фигурами Пьетро и дядюшки Портолу она казалась грацией в царстве дикой силы. Из-под длинных ресниц, блестели слегка раскосые, прищуренные глаза; их несколько чувственный взгляд буквально завораживал всех, кому случалось оказаться рядом с ней.
— Добро пожаловать! — молвил, подходя, Элиас и пожал ей руку. — Вы давно уже здесь? Мы вас ждали только завтра.
— Завтра или сегодня — какая разница? — откликнулся дядюшка Портолу. — Мое почтение всем, а также приору и поп тому коротышке рыжему попу! Да сохранит его Господь, сразу видно, что он поп, хоть он и без рясы.
— Ну, что вы на это скажете, ваше преподобие?
— В рясе или без нее — все мы люди, — отвечал Поркедду, — несколько задетый за живое, и, повернувшись к Магдалине, рассыпался перед ней в комплиментах.
— Ты с ним поосторожней! — бросил ей шутливо Элиас. — Его преподобие ужасный волокита.
— Не больше тебя! — тут же парировал коротышка священник.
— Ха! Ха! Ха! — мягко рассмеялась Магдалина. — Я никого не боюсь.
Дядюшка Портолу тотчас подхватил:
— Никого и не бойся, доченька, голубка моя, никого ты не бойся! С тобой дядюшка Портолу, а если этого мало, то его дружок тоже с ним.
С этими словами он выхватил из ножен огромный нож, который носил за поясом, и принялся им размахивать. Преподобный Поркедду попятился, комично замахав руками, словно до смерти перепугался.
— Да это форменный басурман со своим ятаганом! Спасайся, кто может!
— А что же вы хотите? — продолжал дядюшка Портолу, и вложил своего дружка в ножны. — Эту девушку, эту голубку поручила мне ее мать, голубка-вдовица. — «Аррита Скада! — сказал я ей, — будь спокойна: пока она со мной, никто и пальцем ее не тронет! Я ее защищу даже от моего сына, от моего ненаглядного Пьетро, и уж тем более от прочих коршунов и ястребов».
Дядюшка Портолу совсем не шутил, и бросал время от времени на девушку взгляды, полные какой-то неистовой привязанности.
— Если так, то мы поостережемся, — пообещал преподобный Поркедду. — А теперь пошли выпьем!
— Выпьем! Отлично сказано, ваше преподобие! Кто не пьет, тот не мужик и даже не священник.
Они направились к большим хоромам. Тетушка Аннедда уже их ждала со своими кофейниками, графинчиками и корзиночками со сластями. Магдалина и ее «свита» с шумом и смехом ввалилась в большие хоромы. Вскоре в общем гомоне потонули отдельные голоса, восклицания, взрывы смеха; звенели стаканы и кофейные чашки. Слышно было, как дядюшка Портолу объявил, что проделал весь путь вместе с обещанной Святому Франциску овцой, которая была приторочена к седлу.
— Это моя самая лучшая овца, — обратился он к приору. — Ты только взгляни, какая у нее длинная шерсть! Дядюшка Портолу совсем не скопидом!
— Иди к черту! — парировал приор. — Овца совсем седая, ей, должно быть, столько лет, сколько тебе самому.
— Сам ты седой, Антони Карта! Посмей только меня еще раз оскорбить, и я тебе кишки выпущу своим дружком!
А преподобный Поркедду, подняв высоко стакан, слегка склонил вбок голову, устремил восторженный взгляд на Магдалину и на очаровательных дочек приора и начал:
На палубе посудины моей,
Покуривая добрую сигару,
Кричу я другу своему: «Налей!»
И контрабандный ром с ним пью на пару.
— Ха! Ха! Ха! — закатились смехом женщины.
Только один Элиас не проронил ни слова. Он сидел себе на седле, а их немало было разбросано по всем большим хоромам, потягивая вино из стакана, и то поднимал голову, то опускал ее. И всякий раз, как он поднимал голову, он ловил па себе веселый взгляд Магдалины, сидевшей напротив, в жух шагах от него, и взгляд этих задорных, слегка раскосых глаз проникал ему в самую душу. У него кружилась голова, нее тело замирало в сладостной истоме всякий раз, как он бросал на нее взгляды.
Голоса присутствующих, их болтовня, смех, песенки преподобного Поркедду, восклицания женщин долетали до него как бы издалека; Элиасу казалось, что он сам где-то очень далеко и всеобщее веселье его никак не касается. Неожиданно один из присутствующих ему что-то сказал, его окликнул — Элиас словно пробудился после глубокого сна, помрачнел в лице, поднялся и быстро вышел.
— Ты куда, Элиас? — подбежал к нему Пьетро.
— Пойду взгляну на лошадей; оставь меня! — отвечал он брату чуть ли не грубо.
— Лошади в порядке. Что это ты не в духе, Элиас? Уж не из-за того ли, что здесь Магдалина?
— С какой стати? Что это ты в голову взял? — спросил Элиас, вперяя в него взгляд.
— Мне показалось, что ты на нее дуешься; да и вообще мне кажется, что она не слишком тебе пришлась по душе.
— Да ты и в самом деле спятил! Вы все ополоумели! И она тоже, со всей своей хваленой разумностью, чересчур все-таки смешлива.
Пьетро не обиделся на брата. И он, и все остальные члены семьи относились к нему как к ребенку, даже как к больному; боялись его расстроить и всячески ему потакали. Так было и сейчас. Пьетро увидал, что брат хочет побыть один, и вернулся к невесте.
— Они все там ополоумели, — размышлял Элиас, слоняясь туда-сюда. — И сам я тоже хорош! Она ведь невеста моего брата! Что же это я совсем потерял голову и на нее все время пялюсь?
Весь вечер он провел на дворе.
— Где же Элиас? — справлялась время от времени тетушка Аннедда и с беспокойством озиралась по сторонам. — Куда подевался этот добрый молодец? Ступай, Пьетро, поищи его!
