Уильям Моэм - Лиза из Ламбета
— Теперь понятно, что ты имеешь в виду! Ты, такая-разэтакая… — Интонации были выразительные, эпитеты образные, но, увы, слишком смелые для воспроизведения в печатном виде. — Мать, значит, воровка; мать обокрасть ее решила, — продолжала миссис Кемп. — Что, не так? Не стыдно на мать такое думать?
— Мам, когда я тебе прежде говорила, где деньги, они испарялись.
— Это еще как?
— Ну, меньше их становилось.
— А я при чем? Тут не комната, а проходной двор, одних твоих хахалей сколько толчется.
— Вот я и спрятала получку понадежнее, — подытожила Лиза.
Миссис Кемп снова затрясла кулаком.
— Ах ты, паршивка! Значится, это я твои вонючие деньги забираю? Да ты должна сама мне их отдавать, всякую неделю, а не прятать по углам да не транжирить на тряпки. И это когда мать света белого не видит, на старости лет надрывается, чтоб ее, потаскушку, в люди вывести…
— Мам, если б я деньги не прятала, мы бы с тобой сидели, зубы на полку положив. А ну как тебе заработок не подвернется? Вот и подумай.
У миссис Кемп пенсия неизменно уходила уже ко вторнику; до субботы жили всегда на Лизины деньги.
— Ишь, как она заговорила! — гнула свое миссис Кемп. — Когда я девушкой была, я всю получку матери отдавала. Без особого приглашения, заметь, сама. Бывало, приду в субботу с получкой и все-то до последнего фартинга мамочке и отдам, как хорошая дочь, не то что некоторые. В чем не могу себя упрекнуть, так это в том, что с матерью была груба. Я всегда вела себя, как хорошей дочери подобает, а не как какой-нибудь блудный сын. Нет, блудный сын — это не про меня. Моей матери не приходилось трехпенсовик на глоток пива клянчить…
Лиза знала, что прерывать подобные монологи себе дороже. Она молча надела шляпу.
— Вот, опять по улице хвостом мести собралась. Ишь, как расфуфырилась, все для хахалей своих. Смотри, доиграешься. А что мать одна, больная лежит, всякую минуту Богу душу отдать может, пока ты развлекаешься, так тебе и нужды нет…
Миссис Кемп так расчувствовалась, что стала всхлипывать, и Лиза под шумок выскользнула на улицу.
Том подпирал стенку дома напротив. Едва Лиза появилась, он шагнул ей навстречу.
— Привет! — поздоровалась Лиза. — Каким ветром?
— Ждал, пока выйдешь, — ответил Том.
Лиза быстро оглядела его.
— Я сегодня гулять с тобой не пойду, если ты за этим возле моего дома околачиваешься.
— Что ты, Лиза, и в мыслях не держал тебя просить, после вчерашнего.
Голос был грустный; Лиза слегка пожалела Тома.
— Стало быть, у тебя другое дело до меня, верно, Том? — несколько мягче предположила Лиза.
— Завтра ты не работаешь, так, Лиза?
— Так. Завтра выходной. Я и забыла. Здорово! А что ты хотел?
— Ну, завтра от «Красного льва» в Чингфорд[8] поедет праздничная платформа. Я тоже собираюсь.
— Желаю хорошо поразвлечься.
Том замялся.
— Я подумал, может, и ты захочешь поехать? Будет весело. Вся наша улица едет. Давай со мной, а, Лиза?
— Не, не могу.
— Почему?
— У меня… у меня денег нету.
— И не надо — я буду платить.
— Нет, спасибо, Том. Я все равно не могу поехать.
— Да почему, когда ты со мной будешь?
— Это нечестно. Я не могу с тобой поехать, потому что тогда все подумают, что я с тобой гуляю, а я с тобой не гуляю, и ты будешь как дурак.
— Плевать, — удрученно произнес Том.
— Я не могу и дальше с тобой встречаться, после вчерашнего.
— Без тебя, Лиза, мне никакое гулянье не в радость.
— Пригласи другую девушку, и порядок.
Лиза отделалась от Тома кивком и зашагала к дому своей подружки Салли. Придя на место, она сложила руки рупором и завопила:
— Сал-ли! Сал-ли! Сал-ли!
Двое парней принялись ее передразнивать:
— Са-ло! Со-ли!
— Придурки, — прокомментировала Лиза.
Поскольку Салли не выглянула, Лиза продолжала звать. К имитаторам присоединилось еще с полдюжины праздношатающихся, так что шуму хватило бы на семерых спящих.
— Сал-ли! Сал-ли! Сал-ли!
Из окна верхнего этажа высунулась голова. Лиза сдернула свою шляпу и отчаянно замахала.
— Салли, выходи!
— Сейчас! — крикнула Салли. — Уже иду!
— К Рождеству как раз поспеешь! — весьма остроумно отвечала Лиза.
На лестнице раздался дробный топот, Салли выскочила из парадного в объятия подруги. Девушки принялись дурачиться, пародировать героинь мелодрамы, которую недавно смотрели.
— Дорогуша моя дорогая! — произнесла Лиза, целуя Салли и с восторгом прижимая к груди.
— Прелесть моя прелестная! — в тон отвечала Салли.
— Как нынче поживает ваша светлая светлость?
— О, — с воодушевлением отозвалась Салли, — первоклассно поживает; надеюсь, ваше величавое величество тоже здорово?
— К огромному сожалению, у моего величавого величества нынче колики.
Салли была тоненькая, миниатюрная девушка, с рыжеватыми волосами, синими глазами и вся в веснушках. Рот имела большой, зубатый; зубы, квадратной формы и устрашающего вида, сидели широко и, казалось, могли с легкостью перегрызть железный прут. Оделась Салли, как и Лиза, в коротковатое черное платье, лиф которого прошел все стадии естественного старения — сперва позеленел, затем посерел, наконец пожелтел. Рукава были закатаны до локтей, талия повязана передником, во время оно белым, теперь возмутительно грязным.
— На что тебе эти фигли в волосах? — поинтересовалась Лиза, указывая на папильотки Салли. — Со своим куда-то собираешься?
— Не, я нынче весь день дома.
— Тогда зачем накрутилась?
— Затем, что завтра мы с Гарри едем в Чингфорд.
— На платформе, которая от «Красного льва» отправляется?
— Ага. Ты едешь?
— Вот еще!
— Почему? Раскрутила бы своего Тома. Ему только свистни, он в лепешку расшибется, чтоб тебе угодить.
— Он приглашал, да я отказала.
— Отказала? Почему?
— Я не могу больше с ним гулять.
— Не можешь — не гуляй. А в Чингфорд съезди.
— Как ты не понимаешь… Вот смотри: ты едешь с Гарри, верно?
— Верно.
— И вы с ним скоро поженитесь, так?
— Так.
— Ну а я не могу поехать с Томом, а после бросить его.
— Ну и дура!
Девушки вместе добрели до Вестминстер-Бридж-роуд, где Салли ждал ее парень. Возвращалась Лиза одна. Ей надо было поспеть с обедом, но шла она медленно, поскольку знала всех соседей (нынче они, как и накануне, сидели у дверей, только были по большей части заняты — кто чисткой картофеля, кто лущением гороха) и не могла пройти мимо без того чтоб не остановиться и не перекинуться словечком. Все на улице любили Лизу и с удовольствием болтали с ней. «Славная эта Лиза, — говорили они, когда Лиза скрывалась из виду, — сейчас такую девушку редко встретишь».
Со стариками Лиза говорила о болезнях, матерей семейств деликатно расспрашивала о младенцах, народившихся и ожидаемых; малышня цеплялась за ее юбку, звала поиграть, и Лиза снисходительно держала конец веревочки, пока замурзанные девчушки неизменно запутывались уже на третьем прыжке.
Лиза практически добралась до дома, когда услышала в свой адрес «Доброе утро!».
Она оглянулась и узнала человека, насчет которого Том утверждал, что его имя Джим Блейкстон. Блейкстон сидел на табурете и качал на каждом колене по малышу. Лизе вспомнилось, какая жесткая у него борода; кроме бороды, сохранилось впечатление как от чего-то большого. Теперь она видела, что Блейкстон действительно крупный, высокий, широкий в кости; еще она отметила грубоватые, мужественные черты лица и славные карие глаза. Прикинула, что Блейкстону, должно быть, лет сорок.
— Доброе утро! — повторил Блейкстон, поскольку Лиза остановилась и смотрела на него.
Лиза сконфузилась до пунцового оттенка щек и невозможности вымолвить хоть слово.
— Ну, чего смотришь, будто я съесть тебя собираюсь? Не бойся, я девчонок не ем, — ободрил Блейкстон.
— Вы кто? Я вас не боюсь.
— Что ж тогда покраснела? — по существу заметил Блейкстон.
— Просто нынче жарко.
— Значит, не злишься, что я тебя вчера поцеловал?
— Я не злюсь, хоть это с вашей стороны наглость.
— А что было делать? Ты сама мне в руки бросилась.
— Ничего я не бросилась. Это вы мне дорогу заступили. Поймали меня.
— И расцеловал, покуда ты не очухалась. — Он осклабился, явно от приятных воспоминаний. — Что ж, Лиза, — продолжал Блейкстон, — раз я тебя против воли поцеловал, тебе лучший способ отомстить — поцеловать меня по своему желанию.
— Чтоб я с вами целовалась? — Лиза даже рот открыла от возмущения. — С этаким нахалом?
При появлении Лизы Блейкстон перестал качать детей, и теперь они требовали продолжить забаву.
— Ваши? — спросила Лиза.
— Мои, да только есть и еще.
