Томас Хьюз - Школьные годы Тома Брауна
— Ну ладно, Рэйчел! Я бы и не стал, просто хотел купить тебе подарок, а у меня как назло ни гроша!
— Ты делай, что я тебе говорю, а о подарках можешь не беспокоиться, — дерзко возражает Рэйчел, а Том решает после боёв на палках отдать Вильяму всё, что у него осталось от двух шиллингов.
Джо Уиллису сегодня определённо везёт. Его следующая схватка оканчивается лёгкой победой, в то время как пастуху приходится потратить немало усилий, чтобы разбить вторую голову; и когда, наконец, Джо и пастух встречаются как противники, а зрители ждут и надеются, что схватка закончится победой пастуха, он поскальзывается в самом начале, падает на перила ограждения и сильно ушибается, так что старый фермер не разрешает ему продолжать бой, хотя сам он очень этого хочет. А этот обманщик Джо (потому что он, конечно же, не самый сильный из сегодняшних бойцов) гордо расхаживает взад и вперёд по помосту в качестве победителя соревнований, хотя не показал и пяти минут действительно хорошего боя.
Джо берёт новую шляпу, бросает туда деньги, а потом, как будто понимая, что его победа не вполне признана зрителями, обходит помост, подбрасывая деньги в шляпе, и заявляет, что поставит и шляпу, и деньги, и ещё полсоверена своих собственных «против любого бойца, который сегодня ещё не играл». Ну и хитёр же Джо! Этим он сразу избавляется от Вильяма и от пастуха, который опять уже в отличной форме.
Никто не принимает его предложения, и судья уже спускается с помоста, как вдруг на помост летит старая бесформенная шляпа вроде шляпы священника, а следом за ней поднимается тихий пожилой человек, который всё это время наблюдал за игрой, и говорит, что хотел бы скрестить палку с этим щедрым пареньком.
Толпа приветствует его и начинает подшучивать над Джо, который задирает нос и с высокомерным видом идёт за палкой. «Наглый старый бродяга! — говорит он. — Сейчас я разобью его лысую башку!»
Старик действительно лыс как колено, и кровь покажется сразу же, как только ты сумеешь дотронуться до него, Джо.
Он снимает свою длиннополую куртку и остаётся в длиннополом же жилете, который, когда он был новым, вполне мог бы носить Сэр Роджер де Коверли.[41] Затем он выбирает себе палку, и вот он уже готов сразиться с Мастером Джо, который даром времени не теряет и тут же начинает свою излюбленную игру — бах, бах, бах, старается пробить защиту старика одной только грубой силой. Но этот номер не проходит — тот отражает все удары чашкой, и, хотя его ответные удары выглядят довольно неуклюже, уже через минуту он гоняет Джо по всему помосту, и становится очевидно, что это опытный старый боец. Теперь Джо старается использовать своё преимущество в росте и нападает сверху, за что получает сначала по рёбрам, а потом по локтю — вот и весь результат. И вот у него уже не хватает дыхания, он запыхался, а толпа смеётся и кричит: «Крикни «Стоп», Джо, ты встретил достойного соперника!» Вместо того чтобы последовать этому разумному совету и получить передышку, Джо выходит из себя и начинает бить по туловищу старика.
— Кровь, кровь! — кричит толпа. — У Джо голова разбита!
Ну кто бы мог подумать? Как же это вышло? Этот удар по туловищу оставил голову Джо на мгновение незащищённой, и одним поворотом запястья старый джентльмен аккуратно снял маленький лоскуток кожи прямо посередине лба, и, хотя сам Джо этому не верит и наносит ещё три удара несмотря на крики, кровь, которая попадает ему в глаз, убеждает его в том, что всё так и есть. Бедняга Джо выглядит совсем пришибленным и начинает рыться в карманах в поисках полусоверена, но старый боец удерживает его. «Оставь себе деньги и дай руку», — говорит он, и они обмениваются рукопожатием. Новую шляпу старый боец отдаёт пастуху, а полсоверена — Вильяму, который тут же накупает для своей девушки лент.
«Кто он?», «Откуда взялся?» — спрашивают в толпе. И вскоре разносится слух, что Джо Уиллису разбил голову старый чемпион западных графств, сразившийся вничью с Лейб-гвардейцем Шоу двадцать лет назад.
Каким же длинным получается мой рассказ о деревенском празднике! Теперь я вижу, что должен пропустить и борьбу, и бег в мешках, и катание тачек с завязанными глазами, и ослиные гонки, и драку, которая вспыхнула, нарушив ход в целом мирного праздника; и бегство испуганных женщин, и пришествие Сквайра Брауна, которого позвала жена одного из дерущихся, чтобы прекратить драку; что, впрочем, он сделал без излишней поспешности. Вечером, когда в палатках начинаются танцы, старый Бенджи уносит Тома домой, усталого как собака и переполненного впечатлениями. И хотя Вильям и Рэйчел с её новыми лентами, и многие другие славные парни и девушки ещё остаются и веселятся до упаду, и получают от этого огромное удовольствие и никакого вреда, но мы, подобно трезвомыслящим представителям нашей деревни, пойдём себе потихоньку домой через кладбище, мимо старого тиса; дома выпьем в тишине чашечку чая и поболтаем со старыми приятелями, а потом отправимся в постель.
Вот вам правдивый набросок с одного из больших деревенских праздников в Долине Белой Лошади в Беркшире времён моего детства. Говорят, с тех пор они сильно изменились к худшему. За последние двадцать лет я не был ни на одном, но зато мне приходилось бывать на ярмарках в некоторых городах на западе, и бoльшую мерзость трудно себе представить. Боюсь, что в большинстве случаев сегодняшние деревенские праздники похожи на те, что описаны на страницах «Дрожжей»,[42] хотя мне, слава Богу, не приходилось бывать ни на одном подобном.
А хотите знать, почему? Прежде всего, как я уже говорил, потому что дворянство и фермеры не проявляют больше к ним интереса. Они не подписываются на призы и не ходят туда сами.
Хорошо это или плохо? Не знаю. Это плохо, если причиной служит только всё более увеличивающееся расстояние между классами из-за того, что последние двадцать лет мы покупали дешёво, а продавали дорого, и сопутствующей этому чрезмерной работы простонародья; или потому, что сердца наших сыновей и дочерей принадлежат лондонским клубам и так называемому свету, а не старинным английским домашним обязанностям; или потому, что сыновья фермеров обезьянничают, глядя на дворянство, а дочери гораздо больше интересуются плохой иностранной музыкой, чем добрыми английскими сырами. Но, может быть, это и хорошо, если значит только, что время старинных праздников миновало, и они не являются больше здоровым выражением праздничного духа английской деревни; если мы переросли их как нация и переживаем сейчас переходный период на пути к чему-то лучшему, что их заменит.
Перед тем как закончить, я хочу сказать ещё только одно. Пусть не думают реформаторы любого сорта, что смогут завладеть умами трудящейся молодёжи Англии с помощью образовательных ухищрений, которые не содержат в себе bonafide[43] какого-нибудь эквивалента старинных игр деревенского праздника; чего-то такого, что заменило бы бои на палках, гонки и борьбу; чего-то такого, что испытывало бы крепость мускулов и твёрдость сердец и давало бы возможность радоваться своей силе. Во всех новомодных всеобъемлющих планах, которые мне приходилось видеть, этот элемент отсутствует; а следствием является то, что все ваши великие начинания вроде Институтов Механики заканчиваются интеллектуальным педантством, а ваши Общества Христианской Молодёжи — религиозным фарисейством.
Что ж, подождём. Как говорит пословица, жизнь — это не только пиво и кегли. Но пиво и кегли или нечто лучшее в этом же роде должны составлять существенную часть образования каждого англичанина. Если бы только я мог вбить это в ваши головы, вы, начинающие карьеру лорды из парламента и светские молодые люди, живущие на всём готовом; вы, завсегдатаи дискуссионных и прочих клубов, ждущие в полной готовности, когда придёт ваш черед взгромоздиться на спину бедного дорогого Джона из простонародья! А уж вы не преминёте сделать это сразу же, как только теперешние седоки — ваши батюшки и дядюшки, сидящие ныне на скамье парламентского большинства и делающие вид, что правят с помощью своей бюрократической уздечки, — не удержатся в седле или их не снимут замертво.
Я не слишком высокого мнения о вас, хотя мне хотелось бы сказать обратное. Хоть вы и произносите речи, и читаете лекции перед переполненными аудиториями по всей стране, и вечно носитесь со всякими разновидностями филантропического интеллектуализма, передвижными библиотеками и музеями и Бог знает с чем ещё, и с помощью газетных отчётов пытаетесь заставить нас поверить, что и вы тоже трудяги. Но, Боже мой, мы ведь не настолько наивны, хотя среди нас есть немало таких, которые подхалимничают перед вами и стараются вас уверить, что ваш номер удался.
Я скажу, что вам следует делать. Вместо всей этой шумихи, которая есть ни что иное, как старая парламентская уловка, возьмите и попробуйте завести себе среди нас друзей — настоящих друзей, скажем, трёх — четырёх. У вас останется куча времени на это, если вы бросите заниматься ерундой. Вы увидите, что это непросто, потому что люди нужного сорта не попадаются с лёгкостью на вашу удочку, — но найти их всё-таки можно. Возьмите, к примеру, двух представителей свободных профессий — юриста, пастора, доктора, выбирайте кого хотите; одного из коммерсантов, трёх-четырёх из рабочего класса — портных, инженеров, плотников, гравёров, — выбор велик. Пусть это будут ваши ровесники. Приглашайте их к себе в дом, представьте их своей жене и сёстрам, а они пусть представят вас своим; приглашайте их к себе пообедать и говорите с ними о том, что действительно вас волнует; боксируйте с ними, бегайте, занимайтесь греблей, когда можете. Делайте всё это честно, как мужчины, и, когда придёт ваша очередь править стариной Джоном, вы сможете сделать нечто большее, чем просто сидеть у него на шее, и, возможно, сумеете править с помощью более действенной уздечки, чем бюрократическая.
