Ирвин Шоу - Молодые львы
Майкл кое-как протолкался через густую толпу, быстро дошел до Пятой авеню и свернул на север. Тут было не так людно, а из Центрального парка долетал свежий, бодрящий ветерок. На узкой полоске темного неба, видневшейся между крышами высоких зданий, можно было даже рассмотреть маленькие бледные звезды.
«Надо будет купить домик, недалеко от Нью-Йорка, — подумал Майкл, быстро и бесшумно шагая по асфальту. — Недорогой домик, тысяч за шесть или семь. Денег как-нибудь наскребу — придется перехватить взаймы. Время от времени буду уезжать туда на несколько дней. Там будет тихо, по ночам можно будет видеть все звезды, а когда захочу, ничто не помешает мне лечь спать часов в восемь. Да, хватит мечтать, надо обязательно купить такой домик».
В полуосвещенной витрине магазина он увидел свой силуэт. Отражение было неясным и расплывчатым, но, как всегда, собственный вид привел его в раздражение. Почти бессознательно он расправил плечи.
«Когда только ты перестанешь сутулиться! — выругал он себя. — И не мешало бы похудеть фунтов на пятнадцать. Ни дать ни взять — толстый лавочник».
На одном перекрестке около него остановилось такси, но он сделал отрицательный жест. «Физические упражнения и воздержание от вина — по крайней мере на месяц. Выпивка-то и доводит людей до такого состояния. „Пиво, „Мартини“, еще рюмочку!“ А с какой головой ты встал сегодня утром! До полудня ни за что не мог взяться, потом пошел завтракать и снова пил. Сейчас начинается Новый год — самое подходящее время бросить пить. Сегодня на вечере представится прекрасная возможность испытать свой характер. Не нужно делать из этого сенсации. Просто не пить — и все. А в загородном доме не держать и капли вина».
Майкл сразу почувствовал себя гораздо лучше. Ему казалось, что он полон решимости и сил, и хотя брюки его вечернего костюма по-прежнему были тесноваты в поясе, он широко зашагал мимо роскошных витрин к 67-й улице.
Когда Майкл вошел в переполненную комнату, только что пробило двенадцать. Люди пели и обнимались; в одном из углов он заметил мертвецки пьяную девицу из числа тех, кого обязательно встретишь на каждой вечеринке. Среди гостей Уайтэкр увидел свою жену — она целовала какого-то низенького мужчину, по всем признакам имеющего отношение к Голливуду. Кто-то сунул Майклу бокал с вином, а высокая девушка испачкала ему плечо картофельным салатом. «Какой прекрасный салат!» — воскликнула она и небрежно смахнула его узкой, выхоленной рукой с длинными, дюйма в полтора ногтями, покрытыми вишневым лаком. Затем протолкнувшись через толпу, к нему подошла Кэтрин, одетая в платье с очень большим декольте.
— Майкл, дорогой! — воскликнула она, целуя его в затылок. — Что ты делаешь сегодня вечером?
— Вчера приехала из Лос-Анджелеса моя жена.
— Да? Печально. Ну, с Новым годом! — И она поплыла дальше, приводя в трепет трех одетых во фраки студентов с младших курсов Гарвардского университета — родственников хозяйки, приехавших в город на каникулы.
Майкл поднял бокал и отпил до половины. Это, видимо, было виски, в которое кто-то налил лимонаду. «Брошу пить с завтрашнего дня, — подумал он. — Все равно я уже выпил сегодня три стакана и этот вечер потерян».
Майкл подождал, пока его жена не кончила целовать маленького лысого человека с пышными кавалерийскими усами, потом пробрался сквозь толпу гостей и встал у нее за спиной. Он услышал, как жена, не выпуская руки маленького человека, говорила:
— Сценарий отвратительный, Гарри, но ты, пожалуйста, никому об этом не говори.
— Ты же знаешь меня, Лаура. Разве я болтун?
— С Новым годом, с новым счастьем, дорогая! — сказал Майкл и поцеловал Лауру в щеку.
Она обернулась, все еще не выпуская руки лысого, и улыбнулась. Даже здесь, где пьяный шум и сутолока не располагали, казалось, к проявлению нежных чувств, Лаура приветствовала Майкла с тем выражением ласки и теплоты во взоре, которое всякий раз поражало и волновало его. Она протянула свободную руку и привлекла к себе Майкла, чтобы поцеловать его. В тот момент, когда их лица сблизились, Майкл почувствовал, что Лаура с подозрением принюхивается к его дыханию. Отвечая на поцелуй жены, он не мог сдержать раздражения и помрачнел. «Вечно она нюхает, — мелькнуло у него. — Старый сейчас год или новый — ей все равно».
— Перед тем как уйти из театра, — насмешливо сказал Майкл, отстраняясь от жены, — я вылил на себя два флакона духов «Шанель № 5».
Веки Лауры обиженно дрогнули.
— Не будь таким скверным хоть в новом году, — попросила она. — Почему ты так поздно?
— Зашел по пути пропустить пару бокалов вина.
— С кем? — Лаура посмотрела на него подозрительным собственническим взглядом, который так портил нежное и открытое выражение ее лица всякий раз, когда она допрашивала мужа.
— Кое с кем из приятелей.
— И только? — Лаура говорила тем игривым и легкомысленным тоном, какой был принят среди женщин ее круга, когда они подшучивали над своими мужьями в обществе.
— Нет, — в тон ей ответил Майкл. — Я забыл сказать, что с нами были шесть полуобнаженных полинезийских танцовщиц — мы оставили их в ночном клубе «Сторк».
— Ну не забавен ли он? — воскликнула Лаура, обращаясь к лысому. — Он ужасно потешный, не правда ли?
— Начинается семейная сцена, — усмехнулся лысый, — а когда дело доходит до семейных сцен, я исчезаю. Пока, дорогая. — Он помахал рукой Уайтэкрам и скрылся в толпе.
— У меня есть великолепная идея, — заявила Лаура. — Давайте не будем сегодня говорить женам гадости.
Майкл допил вино и поставил бокал.
— Кто этот усатый?
— А, Гарри?
— Тот, кого ты целовала.
— Да это Гарри. Я знаю его уже много лет. Он бывает на всех вечерах. — Лаура легким движением рук поправила прическу. — И здесь, и на Западном побережье. Я не знаю, чем он занимается. Возможно, он антрепренер. Сегодня Гарри подошел ко мне и сказал, что в последнем фильме я была очаровательна.
— Он так и сказал — очаровательна?
— Ага.
— Ага? Это что, так теперь говорят в Голливуде?
— Возможно. — Лаура улыбалась ему, но глаза ее все время бегали по комнате. Впрочем, она всегда была такой, когда они находились в обществе. — Как, по-твоему, я сыграла в последнем фильме?
— Очаровательно, — ответил Майкл. — Давай выпьем.
Лаура встала, взяла его за руку и нежно потерлась щекой о его плечо.
— Ты рад, что я приехала? — спросила она.
— Очарован, — ухмыльнулся Майкл.
Они засмеялись и рука об руку направились к буфету, пробираясь мимо столпившихся в центре комнаты гостей.
Буфет находился в соседней комнате под абстракционистской картиной с нарисованным фуксином подобием женщины о трех грудях, восседающей на параллелограмме. Здесь они застали седеющего, полного Уоллеса Арни с чайной чашкой в руках. Рядом с ним стоял приземистый, могучего сложения человек в синем саржевом костюме. Он выглядел так, словно зим десять подряд провел на открытом воздухе. Тут же болтали две девицы с хорошенькими, но невыразительными личиками и узкими, как у манекенщиц, бедрами. Они пили неразбавленное виски.
— Он приставал к тебе? — услышал Майкл голос одной из девушек.
— Нет, — ответила другая, встряхнув светлыми блестящими волосами.
— Но почему?
— Потому что он сейчас йог.
Девушки задумчиво заглянули в свои бокалы, допили вино и удалились — величаво и грациозно, как пантеры в джунглях.
— Ты слышала? — спросил Майкл.
— Да, — засмеялась Лаура.
Майкл попросил у буфетчика две рюмки виски и улыбнулся Арни, автору «Поздней весны». Тот продолжал молча смотреть прямо перед собой, время от времени элегантным движением трясущейся руки поднося к губам чашку.
— Нокдаун, — заметил человек в синем саржевом костюме. — Потерял сознание, но устоял на ногах. Судья должен прекратить схватку, иначе она превратится в простое избиение.
Арни ухмыльнулся, украдкой посмотрел по сторонам и протянул буфетчику свою чашку с блюдцем.
— Пожалуйста, налейте мне еще чайку.
Буфетчик налил в чашку хлебной водки, и Арни, прежде чем взять ее, снова осмотрелся вокруг.
— Здорово, Уайтэкр! — приветствовал он Майкла. — Здравствуйте, миссис Уайтэкр. Ведь вы ничего не скажете Филис, правда?
— Нет, нет, Уоллес, — отозвался Майкл, — не скажем.
— Слава богу. У Филис что-то с желудком, — пояснил Арни. — Уже час, как она вышла. Она не разрешает мне пить даже пиво. — Он был пьян, и в его хриплом голосе прозвучали нотки жалости к самому себе. — Вы можете себе представить? Даже пива! Вот поэтому-то я держу чайную чашку. Даже в двух шагах никто не догадается, что я пью. В конце концов, — вызывающе воскликнул он, отхлебывая из чашки, — я взрослый человек! Она хочет, чтобы я написал новую пьесу, — другим, огорченным тоном продолжал он. — Она жена человека, финансирующего постановку моей пьесы, и на этом основании считает, что имеет право запретить мне пить. Это унизительно! Нельзя так унижать человека моего возраста. — Он повернулся к мужчине в саржевом костюме. — Мистер Пэрриш, например, пьет, как рыба, а ведь его никто не пытается унизить. Все говорят: «Посмотрите, как трогательно Филис заботится об этом пьянчужке Уоллесе Арни!» Но меня это не трогает. Мы с мистером Пэрришем знаем, почему она так делает. Так я говорю, мистер Пэрриш?
