Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 15. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть третья
Последнее положение о несвободе человека в истории служит объяснением всех недоразумений истории.
Если история допускала, что единичные люди могли управлять массами, то основанием этого воззрения служило только признание за этими людьми свободы, не ограниченной временем, свободы вне времени, то есть божественной свободы.
Если история, описывая деятельность людей, осуждала и оправдывала их по степени совпадения их деятельности с предвзятым идеалом, то основанием их воззрения было признание свободы человека в прошедшем, то есть возможности поступить так или иначе.
Если история допускала, что выражение воли человека — приказание — было причиной события, то основанием этого воззрения было признание того, что человек действует свободно вне условий времени.
Если предмет изучения истории ограничивался1751 одним человеком, то основанием тому было признание свободы людей вне времени, так как соединить в одно действие1752 несколько людей,1753 действующих свободно, представлялось невозможным. Признание закона,1754 ограничение свободы временем в истории уничтожает одинаково и понятие об управлении единичными людьми массами,1755 и понятие о том, чтобы одно лицо могло быть причиною или даже выражением движения масс.
Все люди во времени владеют только одним, бесконечно малым элементом свободы, следовательно все людские произволы равны между собою и ни один из них не может1756 быть сильнее другого.
Всякое историческое событие есть произведение одного и того же момента1757 времени, в котором выразились бесконечно малые элементы свободы всех людей, следовательно все люди1758 неразрывно связаны между собой каждым моментом времени, и момент деятельности не только одного, но 99/100 всех людей не может объяснить события.
Если на наших глазах 10 человек прикованы на одну цепь, мы понимаем, что изучение движений одного человека или даже 9 не объяснит нам движения всех скованных: мы должны рассматривать движение всех скованных, чтобы найти общие свойства или законы их движения.
Если1759 тело имеет свойства притяжения, то мы не можем иначе найти законы притяжения, как допустив, что все частицы одинаково, как бы мы ни дробили их, имеют общее телу свойство.
Люди в истории скованы между собой неразрывной цепью одного момента настоящего для всех, в котором проявляется бесконечно малый, равный друг другу элемент свободы. И потому,1760 рассматривая движение человечества, мы должны допустить, что причины движения лежат в1761 двигающемся во времени моменте настоящего, в котором1762 выражаются одинаково все бесконечно малые моменты свободы всех людей. Признав таким образом причиною движения бесконечно малое, мы приходим к убеждению в недоступности для нас причины (как и во всех науках), скрывающейся в бесконечном.
Чем больше мы будем дробить элементы истории, тем недоступнее нам будет представляться причина.
По этому пути шли все науки человеческие. Но, придя к бесконечно малому, математика, точнейшая из наук, оставляет процесс дробления и приступает к новому процессу — суммования неизвестных, бесконечно малых, т. е., отступая от понятия причины, отыскивает закон, т. е. свойство, общее всем неизвестным, бесконечно малым элементам.
Хотя и в другой форме, по тому же пути мышления идут и другие науки. Когда Ньютон выразил закон тяготения, он не сказал, что солнце или земля имеет свойство притягивать, он сказал, что всякое тело, от крупнейшего до мельчайшего дробления, имеет свойство как бы притягивать одно другое. Т. е., совершенно оставив в стороне вопрос о причине движения тел, он выразил свойство, общее всем телам от бесконечно великих до1763 бесконечно малых. То же делают все естественные науки. Они, оставляя вопрос о причине, отыскивают законы, т. е. свойства, общие всем1764 телам известного разряда.1765 На том же пути стоит и история. И если история имеет предметом изучения движение народов и человечества, а не описание1766 эпизодов из жизни людей, она должна1767 признать причиной движения бесконечно малое — отрешиться от понятия причины и суммовать бесконечно малые, т. е. отыскивать законы, общие всем бесконечно малым.
С той точки зрения, с которой наука смотрит теперь на свой предмет, по тому пути, по которому она идет, всё дробя и дробя причины явлений, суммование — это отыскание законов для науки — кажется невозможным и представляется самоуничтожением. Между тем1768 суммование это, отыскание общих законов, относящихся до всех бесконечно малых, уже давно1769 начато, и1770 те новые основания, на кот[орые] должна стать история, вырабатываются одновременно с самоуничтожением, к которому, всё дробя и дробя причины явлений, идет старая история.
Новые науки эти суть геология, сравнительная филология, география, политическая экономия, статистика.
* № 345 (рук. № 102. Эпилог, ч. 2, гл. X).1771
1772 Это отношение включает в себя всю жизнь человека.
Свобода, ничем не ограниченная, в сущности своей вне пространства, времени и причин есть воля,1773 сознаваемая1774 человеком.
Необходимость, как связь пространства, времени и причин, есть разум человека с его тремя законами.
Понятие свободы есть только воля,1775 в существе своем постигаемая только сознанием, понятие необходимости есть только выражение законов разума.
Свобода воли есть содержание, разум1776 есть форма.
1777 Воля есть то, что рассматривается,1778 разум есть то, что рассматривает.
Понимание жизни одинаково невозможно без формы и без содержания.1779
В действительности в возможности понимания существует только1780 свобода в своем проявлении,1781 т. е. воля, рассматриваемая разумом по закону необходимости, т. е. определяемая по законам пространства, времени и причины.1782
Свобода и необходимость суть взаимно исключающиеся понятия; но свобода ограниченная — воля, проявляющаяся в пространстве, времени и зависимости от причин, и необходимость, не доведенная до последнего конца, то есть закон, разум суть те два данные, из которых составляется1783 все миросозерцание человека.
Воля, подлежащая законам разума, есть всё, что мы знаем.
Чем более проявления воли понятны для нашего разума,1784 тем более мы знаем.
Понятие большей свободы и меньшей необходимости или меньшей свободы и большей необходимости есть только определение большего или меньшего приложения законов разума1785 [к] воле.
Понятие свободы1786 существует только в сознании и может составлять предмет наук1787 отвлеченных (метафизика, трансцендентальная философия, антропология), свобода же в проявлении своем есть воля, подлежащая законам разума. Признание свободы в связи с внешнем миром во времени и в зависимости от причины есть только отречение от законов разума, есть только признание в своем незнании.
История рассматривает проявление воли человека в связи с внешним миром во времени и в зависимости от причин, то есть определяет эту волю законами разума, и потому для истории не может существовать понятия свободы.
Для истории существуют только1788 линии движения человеческих воль, один конец которых скрывается в неведомом и на другом конце которых движется в связи с внешним миром во времени и в зависимости от причин сознание свободы людей в настоящем.1789 Чем далее развиваются1790 перед нашими глазами1791 с обеих концов эти фигуры прошедшего, тем очевиднее законы1792 движения моментов и точек сознания.
Уловить и определить эти законы составляет задачу истории.
* № 346 (рук. № 104. Эпилог, ч. 2, гл. VIII, IX).
1793 Те даже из мыслителей, которые, односторонне рассматривая вопрос, отрицают свободу воли, как Юм, Пристлей, Вольтер — этим самым отрицанием доказывают, что в сознании нашем воля наша представляется свободною,1794 ибо ежели бы она по сущности своей не была бы свободна, она бы и не могла быть ограничена.1795
