Роберт Стоун - В зеркалах
— Что это с Дженсеном? — спросил Ирвинг у Рейнхарта; они сидели скорчившись под брезентом за эстрадой.
— Испугался собственного голоса в микрофоне, — сказал Рейнхарт. — Кроме того, он не привык выступать перед такой большой аудиторией. Он думает, что они на него обозлились.
Но, конечно же, они не обозлились на Фарли — это Рейнхарт отлично понимал. После такого апостольского обращения они уселись поудобнее, крепче ухватились за перила, предвкушая натиск благочестия; пугающим было их количество — десятки тысяч. Христиане старой закваски, взвинчивающие свою веру у всех на виду. На самом же деле они были пока не опасней всем известных травоядных динозавров: их настрой был добродушным и дружелюбным, жажда крови оставалась пока чисто потенциальной. Рейнхарт вглядывался в темноту за прожекторами, ловя слухом хищный рев, но рев смолк. Воздух над стадионом был многоцветным и полным музыки, огни стали блестящими глазами пристально глядящих насекомых, в них играла радуга. Все это чревато видениями, думал Рейнхарт, всевозможные невидимые вещи таились в разукрашенном ветре, угрожая обрести форму. Мелкие признаки уже налицо, замечал Рейнхарт, — странное хлопанье на верхнем ярусе, непрерывно сыплющийся призрачный снег, непонятная насекомая суета на краю поля, мелькание под ногами у зрителей, блики света на их зубах.
— Сегодня мы начнем, — сказал Фарли, — с того, что становится все более редким в нашем недужном веке, с того, что было злобно изгнано из нашей общественной жизни, с того, что по-прежнему должно предшествовать всякому собранию истинно хороших людей, — с молитвы!
Все это было произнесено с излишней ядовитостью: Фарли не собирался привносить сюда воинственную ноту, но ему еще не удалось приладиться к микрофону.
Название молитвы отозвалось по стадиону мокрым шлепком, словно сердитый смачный плевок: аудитория, поколебавшись, разразилась бешеными рукоплесканиями, которые перемежались одобрительными воплями и мятежными выкриками солдат Возрождения.
Ирвинг повернулся к охраннику в шатре:
— Уже провели подсчет?
— Нет пока, — ответил охранник. — Я слышал, что скажут просто: семьдесят тысяч.
— Почему бы и нет, — сказал Ирвинг.
— Господи, — продолжал Фарли, — раскинь свой Божественный покров над этим маленьким теснимым отрядом христиан. Поддержи нас пред ликом Тьмы, окружающей нас. Ибо мы знаем, что за гранью нашего кружочка света в ночном мраке грохочет черный и порочный мир крамолы и подрывной деятельности, который ежеминутно угрожает нашему исполненному невинности и душевного здравия образу жизни. Дай нам силу, Господи, в нашей невинности и душевном здравии сразить мерзость, коия ежеминутно поднимается из-под наших ног, пока мы следуем по стезе добродетели. Огради нас от заразы, пропитавшей наши газеты и журналы, наши библиотеки и так называемые учебные заведения и под маской простого легкомыслия проникающей в наши развлечения. Сохрани нас такими, каковы мы есть, — простыми праведными людьми, не смущенными хитрыми улещиваниями вездесущего антихриста. Благослови нашу невинность, Господи, дозволь ей вознестись к небесам сладостным ароматом благоговения пред Тобой. Оборони и вооружи нас против черных сил черноты, кои денно и нощно чернят наш чистый путь своей черной угрозой. Аминь!
Могучий вопль заполнил воздух. Его прорезали отдельные выкрики. Люди за столиками на поле, сидевшие, благочестиво склонив голову, пока Фарли возносил свою молитву, явственно задрожали.
— Аминь! — снова проорал Фарли.
Несколько женщин испустили пронзительный визг; охранники из агентства тревожно посматривали на трибуны.
— Аминь! Аминь! — вопила толпа.
Когда Фарли склонил голову, дабы сладостный фимиам вознесся к небесам, мужской голос, механически усиленный, проревел:
— Соединенные Штаты — республика белых… Долой черномазую демократию!
Толпа подхватила с удивлением и восторгом. Фарли поднял голову, простер руки и благословил их.
Бингемоновский мистер Алфьери вошел в шатер — вид у него был мрачный.
— Мегафон, — угрюмо сказал он. — Безотказная штука.
В распоряжении Фарли на эстраде было мгновение тишины. Затем исступленный женский голос, также механически усиленный, медленно произнес:
— Кастрация за сек-су-аль-ные преступления.
Мистер Алфьери повернулся к ближайшему охраннику:
— Скажи ребятам, чтобы занялись этими мегафонами.
Охранник вышел, а мистер Алфьери встал рядом с Рейнхартом.
— Кого это вы привели, мистер Рейнхарт? — спросил он.
— О, это мои приятели, — сказал Рейнхарт. — Они хорошие.
— Очень может быть, — сказал Алфьери, — но что-то больно похожи на битников. Людям наверху не очень нравится, как они выглядят.
Ирвинг закрыл глаза и грустно покачал головой.
— Они совсем не такие, как выглядят, — сказал Рейнхарт. — Они полная противоположность тому, что можно подумать, глядя на их внешность.
— Не знаю, — сказал Алфьери. — Некоторых людей наверху их внешность ввела в заблуждение.
Фарли дирижировал дружным пением «Скалы Сиона», но тут с самых верхних рядов донеслись сердитые крики. Затем послышался треск ломающегося дерева.
— Ого! — сказал мистер Алфьери. — По-видимому, повреждение имущества. — Он сделал шаг к выходу, но остановился и спросил: — Кто-нибудь из вас, ребята, видел мистера Бингемона?
— Он только что был здесь, — сказал Ирвинг.
Мистер Алфьери пожал плечами и ушел.
Когда гимн был допет, дама с мегафоном тотчас воспользовалась благоговейной паузой.
— Немедленная кастрация за сексуальные преступления! — воззвала она.
Толпа снова начала одобрительно хохотать и вопить.
К ним сзади подошел Кинг Уолью и выглянул через их плечи.
— Кто-нибудь из вас, ребята, повинен в сексуальных преступлениях? — спросил он. — А где ваш хозяин?
— Только что был тут, — сказал Ирвинг. — Я не знаю, куда он ушел.
На эстраде Фарли ждал, пока спадут звуковые волны.
— Возлюбленные! — сказал он наконец. — Сегодня нам предстоит побеседовать о множестве злых сил, одолевающих нашу страну, а также о божественно ниспосланных средствах против них. Так давайте же займемся каждым вопросом в надлежащее время и в указанный черед.
Он сделал знак оркестру.
— Друзья! «Старый крест»![110] — с вашего позволения.
Рейнхарт оглянулся и увидел, что позади него стоит ковбой. На ковбое были белая рубашка из какой-то блестящей материи с черной вышивкой на плечах, белая стетсоновская шляпа с загнутыми полями и черные брюки в желтую полоску. Его талию стягивал пояс с серебряным набором и двумя «кольтами» с перламутровыми рукоятками. Заметив взгляд Рейнхарта, он быстро повернулся на одной ноге, выхватил револьверы и крикнул: «Пу-у!»
Затем ловко убрал их в кобуры, изящно закурил сигарету и бросил спичку в банку с кофе. Рейнхарт почувствовал, что перед ним виртуоз.
— Я пошел в туалет, — сказал Ирвинг, едва не задев ковбоя плечом.
— Здрасте, — сказал Рейнхарт.
— Здрасте, — сказал ковбой. — Пожалуй, мне не стоило бы тренироваться под духовное пение. Извиняюсь.
— Не важно! — сказал Рейнхарт. — Я все равно думал о другом. Вы тут с Кингом Уолью?
— Если бы! — ответил парень, розовея. — Говорят, победителя снимут с Кингом и, может, отправят в Голливуд.
— Я в этом не сомневаюсь, — сказал Рейнхарт.
— Я, можно сказать, стрелок.
— Это заметно.
— Я специализируюсь на быстроте. Кто раньше выхватит и выстрелит. Профессионал.
— А! Где же ваш соперник?
— Он ждет в проходе под трибунами. Он, понимаете, выйдет с одной стороны, а я с другой.
— Ну и как — доходная профессия? — спросил Рейнхарт.
— Заработать можно, — ответил парень. — Хорошие деньги. Говорят, это не христианское занятие. Может, и так. Я раньше работал в парфюмерной фирме тут, в городе. А еще раньше водил молочный фургон в Сакраменто. Меня прозвали «Тарарам» — я из этой колымаги всю душу вытряхивал. Я бы рассказал вам, как научился моему теперешнему ремеслу, только это секрет от всех, кто не посвящен. Зарабатываю столько, что хватит заплатить за развод, вот что. И еще останется.
— И кто же победит?
Малый улыбнулся и снова порозовел.
— Это неизвестно, пока не спустишь курок. С этим парнем я еще не встречался. Говорят, он работает быстро. Ну и я тоже, — добавил он сумрачно.
В шатер вошло еще несколько ковбоев, но на них на всех были клетчатые рубахи и галстуки-шнурочки, а в руках они держали музыкальные инструменты.
— Так вы герой по роли? — спросил Рейнхарт.
— В нашем деле нет совсем героев и совсем злодеев. Мы как бы вместе. Я, к примеру, выхожу в белом. А у того парня — усы. Если народ болеет за меня, я не против.
